13 | 10 | 2024

ТАЕЖНЫЙ АНГЕЛ. РОМАН. ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 1.

angel

ЧАСТЬ II

ГЛАВА I

ПУТЬ К СЕБЕ

ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

Байкал!

138815514

Мы сидим на песочке у самой воды, подложив под себя корематы1. Песок влажный, сглаженный недавним волнами, на глазах подсыхает и парит, согретый утренними солнечными лучами. Оно уже довольно высоко поднялось над Хамар-Дабаном и светит прямо в глаза на фоне беспредельного голубого неба. Туман еще парит кое-где над озером, но его становится все меньше, что предсказывает хороший (казалось бы!) день.
Полосатые бурундуки тоже говорят об этом, радостно бегая по сучьям и насвистывая свои песенки, перенятые у местных пернатых.

6010s

Байкал лежит перед нами, умиротворенный и благостный. Даже не верится, что вчера вечером волны выбрасывались на песок, как будто хотели покинуть родную стихию и навечно поселиться на берегу.


Вокруг нас стоит фантастический сосновый лес. Деревья, а это на самом деле так, парят в воздухе. Кажется, они двигаются вдоль озера, ковыляя по песку на своих корявых ногах. Шторма раз за разом вымывали из-под них почву, но хвойные таежницы не сдавались, хоть и смотрелись очень даже необычно на своих корнях-ходулях. Даже те из них, что высохли в тяжкой борьбе за выживание, все равно, подобно огромным серым паукам, упорно шагают по берегу. Все живое стремится жить, невзирая на беды.


Олег привычно, наизусть, сворачивал «козью ногу» и смотрел вдаль, привычно решая свои капитанские задачи по маршрутным проблемам. Его черная роскошная борода слегка приоткрывала смуглое, четко отточенное лицо и темные умные глаза.


Сергей, владелец жидкой, но гордо торчащей бороденки, строгал прутик, пытаясь создать из него удобную мешалку для котелка. Глаза цвета песка цепко схватывали все происходящее вокруг, но сейчас его более всего интересовали довольно приземленные задачи, касающиеся в основном состояния нашего лагеря и содержания рюкзаков.


Юрка изучал ходульные сосны, ползая по корням и раскачивая стволы. Природа создала его неугомонным и хлопотливым, но поскупилась на окончательную доводку, потому многое из того, что он делал, оказывалось незавершенным в самом зародыше исполнения.

Взобравшись на самую высокую ходулю, он принял боевую стойку и крикнул:
- Мария, я готов, фотай меня!

138814570

Девушка, увидев худосочного Рэмбо, зашлась в хохоте. На фоне могучего дерева Юрка смотрелся настолько никудышно, что удержаться от смеха было невозможно. Маша навела фотоаппарат на позирующего Юрку, но от смеха ноги у нее подкосились, и она повалилась на песок, оставив парня без надежды оказаться на обложке «Плейбоя».


...Девушка встретила нас на Иркутском вокзале, и мы уже второй день опять находимся в том состоянии неистовой восторженности и любви, что испытали несколько лет назад, когда впервые встретили это чудесное создание. Девушка была все такая же уютная и прекрасная, как в то счастливое лето, когда мы ее впервые увидели...

- Машутка, не порть пленку на этого дистрофика, заварика-ка лучше своего чайку!
Мне и самому было не в тягость заварить чаек, но у меня всегда получалось гнусное пойло, даже не смотря на то, что ложка в нем стояла запросто. А Маша добавляла какие-то свои корешки, от чего обычный чай превращался в ароматный и необыкновенный по вкусу нектар.
С той же радостью, с какой она выполняла все, чем бы ни занималась, Машутка почерпнула байкальской водицы и подвесила котелок над костром. Потом с криком - Ребятки, а не пора ли искупаться! – она скинула остатки одежды и с разбегу нырнула в воду.

Я не знаю, что испытали в эти минуты мои сопалатники, но у меня дрожь прошла по спине. Сегодня утром я хотел почистить зубы, но, набрав в рот байкальской водички, почувствовал как мои зубы стали крошиться от холода. Какой там купаться?


А вот Юрка не испугался! Он отбросил свои семейные в цветочек трусы в сторону и, разбежавшись... резко затормозил у самой воды. В последний миг инстинкт успел ему шепнуть, что в Байкале все мужские причендалы могут вмиг покрыться наледью и отвалиться, превратив мужика в существо неопределенного пола.

Уж тут-то вредная девчонка начала хохотать так, что идущий где-то далеко в тумане теплоход, вопросительно отозвался сиплым гудком, а нерпы, еще утром с любопытством барражировавшие возле нас, в ужасе умчались к противоположному, тихому и спокойному бурятскому берегу.

Машутка плескалась так весело и зазывно, будто это было не холодное сибирское озеро, а ванна, наполненная горячей радоновой водой!

- Ну, смелей! Прыгайте! Расцелую каждого, кто войдет в воду хотя бы по пояс!
Ну, уж нет! Мы как-то раз по примеру девушки нырнули за ней в реку, так потом только благодаря «хирургическому» вмешательству нашей обольстительницы удалось приклеить обратно все то, чем мы, как мужчины гордились до купания.
Сережка медленно подошел к воде, почерпнул ладонью несколько капель воды, помочил ими подмышки и заорал:
- Манька, вылазь немедленно, а то завучу пожалуюсь!
Разбойница в ответ брызнула в парня водой, от чего тот дико заорал и, забыв об осторожности, кинулся в воду удовлетворять жажду мести. Конечно, он всеми частями организма мгновенно испытал жуткий дискомфорт, потому сразу понял, что чем сильнее будет прижимать к себе неисправимую проказницу, тем меньше оказывалось брызг и, как это ни странно, становилось теплее.

Юрка на пределе героизма кинулся на помощь, чем вызвал и в нас приступ мужской солидарности. Мы с Олегом совершенно безрассудно ринулись в воду, но оказалось, что все не так жутко, как нам казалось - водичка на песчаном мелководье ощутимо прогрелась, потому вершить правосудие над резвящейся в озере хулиганкой можно было без всяких ограничений. Наши голые тела, в прозрачной воде укороченные чуть ли не вдвое, сверкали на солнце и белели в воде, но заметно было, что цветовые оттенки кожи становились все ближе к фиолетовой части спектра.


Подхватив девушку на руки, мы вылетели из воды и, завершая судебный процесс, стали зарывать ее в песок.

Хитрюганка и тут выкрутилась.
– Чай убежал!  
И в то мгновение, когда мы в испуге воззрились на святой для нас напиток, выскочила из наших рук и опять кинулась в воду.
Повторить подвиг, сами понимаете, всегда трудно, потому мы приняли более мудрое решение – стали цепью перед водой и начали медленно смывать со своих тел песок, дожидаясь, когда афродита запросит о пощаде.
Но Машиози, разгадав наш замысел, поплыла вдоль берега к скалам, где мы никак не могли ее поймать, не влезая в ненавистную нам воду.

Фигурка нашей любимицы как бы струилась над донными валунами, солнечный свет в кристально чистой воде придавал ей обворожительный притягивающий цвет, горы на той стороне озера с добродушной улыбкой взирали на проказницу, что, несомненно, возбудило нас и побудило на...

В общем, мы решили, что глоток чая в этой ситуации нам не повредит. Тем более, что мы еще даже и не обсуждали всего того, то мы испытали и пережили в последние годы и дни.

ПРЕДЫСТОРИЯ

А до того, как мы попали на Байкал, происходило следующее.
Несколько лет назад во время очередного водного сплава по таежным рекам мы случайно встретили и приняли в свою команду девушку по имени Мария. Откуда и как она появилась на нашем пути, читайте в первой части, но тогда нам казалось, что на следующий год мы обязательно двинемся в новое путешествие, прихватив с собой полюбившуюся нам с первой встречи девушку.

Но то обстоятельство, что Маша оказалась девушкой с необычной судьбой, ее жизнь и место рождения были фантастическими и загадочными, а через девять месяцев после похода мы получили ту самую телеграмму, повернуло наши походные планы в совершенно другую сторону.


Но об этом ниже. Главное, что нам удалось сделать этим летом - это снова собраться вместе, преодолев все возможное и невозможное, вырваться из трясины быта и двинуться туда, куда мы должны были попасть во что бы то ни стало. Мы должны достичь намеченной цели, ради нее мы несколько лет нарабатывали и зарабатывали отгулы, чтоб продлить отпуска для длинной дороги в неизвестность.

Две недели сборов, хлопоты, бессонные ночи, дурной сон в поезде в одно мгновение стерлись из памяти в ту минуту, когда в окошке мелькнуло лицо нашей любимицы.

Долгожданная встреча, объятия, поцелуи были настолько жаркими, что мы очнулись только на берегу зеленоглазой Ангары. Река, возможно, от своей подружки Уды много слышала про нас и про наши приключения, потому, призывно качая волнами, намекала на то, что вмиг домчит нас к любой цели, если мы расчехлим свой катамаран и доверим ей свою судьбу.

Но наш путь лежал к Великому Озеру, чтобы пройти вдоль по нему до северной Ангары, и дальше продолжить путь по таежным тропам и рекам.

В порт Байкал мы прибыли как раз тогда, когда теплоход «Комсомолец», раздув пары, готовился отойти от причала. Не успели мы запрыгнуть на его железную палубу, как он тут же сипло загудел, вспенил воду и стал удаляться от причала.


Старый бродяга еще не совсем привык к тому, что в трюмах, ранее забитых рудой, теперь располагались невзрачные людишки, зачем-то стремящиеся в Северо-Байкальск, потому по-прежнему неторопливо и валко потянул за собой пенный след над черной бездной Байкальской впадины.

Он шел так тяжко, что мы совсем не удивились, когда узнали, что совсем скоро в бухте Песчаной ему придется слегка подлечить свой натруженный организм, смазать суставы и успокоить дыхание.
Когда в Песчанке наш дредноут забросил свой спиннинг с якорем на конце, оказалось, что кроме ремонта нам предстоит пережидать и приближающийся шторм.

То, что придется ночевать здесь, нас это нимало не огорчило, прихватив с собой бивачные и кухонные принадлежности, мы забрались за ближайшую скалу, нашли уютный песчаный пляжик, окруженный ходульными соснами, и занялись долгожданным ничегонеделанием.

Надо тут же заметить, что это всепоглощающее занятие в самом начале было испорчено безобразным, по нашим понятиям, поведением нашей прелестной хулиганки.

Случилось то, что должно было случиться. Вместо того, чтобы мирно благовонять на Байкальском песочке, мы стали нырять, орать и валять дурака, простите, дурочку!

А эта милая дурочка, видимо, долго и настойчиво трудилась над собой, чтобы при встрече высыпать на нас все накопленные за время разлуки каверзы, насмешки и прочие милые издевательства с одной, видимо, целью – дать понять, что, живя в своих зачумленных городах, мы совершенно задеревенели душой и телом.

Машутка своими дурачествами как бы говорила нам – радуйтесь! Ведь мир так прекрасен! Мы снова вместе, любовь опять с нами, природа готова принять и обнять нас, напоить чистой водой, умыть влажными туманами и пламенем костра очистить душу от скверны цивилизации.


«А Байкал шумит зеленой волной,
И над ним сияет купол голубой».

Однако вечер был «безнадежно» испорчен. К веселым дурачествам Машуни прибавилось совсем невеселое штормовое избиение невинного берега своенравными Байкальскими волнами. Мы верили, что чистая в своих устремлениях и помыслах озерная водичка хотела всего лишь порезвиться с нами, доверчивыми и доброжелательными уральскими юношами, но от ее безрассудной ласки мы вынуждены были с пляжа бежать в тайгу и под кедрой пережидать ночную водную оргию.

Зато нынешнее утро глянуло на нас такими прекрасными голубыми глазами, что мы вмиг забыли вчерашние страхи и тревоги, и вот уже несколько часов наслаждаемся прекрасными озерными видами.

Красота вокруг, надо прямо сказать, была необычайная!

nerpa

Водная гладь озера чутко отвечала на заигрывания ветра, при малейших его прикосновениях по ней в разных направлениях пробегало слабое волнение. Сосны, стоящие вдоль берега, прихорашивались, глядя в водное зеркало. Солнце, будто извиняясь за вчерашнее упущение, грело вовсю и проникало своими лучами до самого дна, давая возможность и донным камушкам показаться во всей своей красоте.

И в самом деле! Долой хмурости и угрюмости - мы на Байкале! Не о нем ли долгие три года мы думали и мечтали?
Здравствуй, Байкал! Прими нас таких, какие мы есть и исправь нас, грешных!

ЗОЛОТОЙ НИМБ

Байкальская погода сделал очередной выверт.
Не успел наш пакетбот отчалить от берега и выйти на фарватер, как тут же упал туман, народ «из низов» сбежал в свои каюты, а герои «из верхов» стали создавать на холодной и мокрой железной палубе какой-никакой уют.
Туман стоял такой, что смотреть было некуда, кроме как в стаканы. Старый рудовоз каждый раз, когда хотел поиграть в прятки с эхом, окатывал нас брызгами из своего рожка не хуже осеннего дождика. Драл он луженую глотку, не переставая, как-будто озеро кишело судами.
Напялив на себя все, что еще хранило в себе утреннее тепло, мы расположились под тентом и начали гонять по кругу, как это и положено в таких случаях, пробку от фляжки.

Подняв настроение до уровня мировой всевлюбленности, прижавшись друг к другу, точнее, создав из себя стену, защищающую девушку от сырого озерного воздуха, мы начали вспоминать наш прошлый поход и наши недавние зимние мальчишники, когда лишь звяканье стаканов помогало сорвать нашу тоску и безысходность.


...Вы понимаете, как мы свято хранили тайну прошлого похода, а тем более, скрытый смысл телеграммы, пришедшей в назначенное время?

То, что где-то в таежных сибирских просторах подрастает человечек, имеющий прямое отношение к одному из нас, вводило нас в необычное состояние раздвоенности.

С одной стороны мы были исполнительными работниками, необъяснимо отличающимися от коллег более высоким рвением к выходным и праздничным работам и скрупулезно подсчитывающими свои отгулы. С другой, мы чурались кампаний и застолий, наоборот, мы постоянно ждали только тех минут, когда мы снова соберемся вчетвером, на кухне, в ресторане, у костра ли, и снова окунемся в свой мир волнительных воспоминаний пережитого и непостижимой тайны грядущего.

Всякий раз наши застолья заканчивались тостом, несущим в себе огромную мечту: «За встречу!» Кроме нас четверых никто не знал, какие чувства мы испытывали при этом, а нам после этого тоста снова хотелось жить, а среди мерзких опостылевших буден тайная надежда на будущую встречу согревала нас и поднимала над землей...

- Маша, а как наш Никитка?

Юрка, наиболее эмоциональный из нас, опять не смог сдержать чувства, переполнявшие его. Спасибо ему, мы бы не сумели спросить вот так просто, как он.
Ника с кормилицей. Последний раз, когда я уходила, он обнял меня так крепко, чуть шею не сломал.
- А на кого он похож?

Честно говоря, этот самый главный для нас вопрос мы решили не задавать. Но очередная пробка спирта сняла с Юрки все обязательства, потому мы не стали на него шикать, смолкли и вопросительно уставились на Машу.

- Сами увидите. Он так сильно похож на своего отца, что не ошибетесь. Но пусть пока это останется моей маленькой тайной. Так будет лучше.

Хитрая! Теперь мы у нее в руках! Что ж, осталось недолго. Дойдем до поселка и все станет ясно. А пока мы знаем только одно, что отец – кто-то из нас.


Неожиданно по левому борту раздались восхищенные возгласы.

Бежим на зов и видим то, что можно увидеть только раз в жизни.
Золотой нимб!
Солнце, прорвалось сквозь туман и освещает нас сзади. Моя тень колышется на струях тумана у самой воды, а вокруг тени моей головы сверкает, переливаясь на струях тумана, золотой круг, как на иконе! Каждый, кто в это время стоял со мной у борта, видел то же самое над своей тенью.
Впечатление, как нынче сказали бы, обалденное!

Удивляло, что нимб есть только над головой. Явление продолжалось недолго, две-три минуты. Те, кто блаженствовали в теплых каютах, так и не успели стать «святыми». А мы, замерзающие и мокнущие на железной палубе, мученики, стали ими! Зрелище было настолько завораживающее, что до сих пор воспоминание об этом чуде вызывает восхищение.

Даже шашлыки из нерпы, что предложили нам неудачники с нижней палубы, не смогли перебить воспоминания о золотом нимбе. Но мы запомнили все же, что нас угощали говядиной со вкусом рыбы.
Солнце снова спряталось в тумане, и нимб растворился во влажном мареве.

Можно понять, почему после этого настроение у нас резко улучшилось. Мы впоследствии часто спрашивали байкальских жителей, видели ли они что-нибудь подобное? Но, оказалось, что это произошло только с нами!

Добрый знак?

ПУТЬ В ТАЙГУ

Прошла ночь, и мы с восторгом встретили появление из тумана долгожданного причала Нижнеангарска, где на заборе белой краской было написано: «Привет строителям БАМА!».

map nangarsk

Великая стройка не привлекла нашего внимания, хотя Юрка несколько раз хотел сбегать в магазин поглазеть на японские товары.

Мы торопились на аэродром.
Нас тянуло в тайгу.

Аэропорт тосковал, пара вертушек стояли поодаль, не подавая признаков жизни. Олег ушел на разведку, а мы устроили перекус.

После вынужденной «комсомольской» голодовки ложки стучали внутри банки с тушенкой как-то уж совсем бескультурно - вкусная оказалась, зараза!
Придавив ее сверху чайком со смородинкой, мы уж совсем собрались отвлечься на пару часов, как тут прибежал капитан, и мы рванули к вертолету, возжелавшему оказией – спасибо канистрочке со спиртом! – доставить нас в верховья Чаи.
Все свершилось настолько быстро, что мы даже не успели толком осознать происходящее, что, впрочем, помогло нам уснуть в вертолете.

Вы когда-нибудь спали в летящем советском вертолете? Если не спали, то я вас уверяю - это совсем легко! Страшный грохот, исходящий от стоящей по центру трубы с вертящейся внутри нее осью несущего винта, приводит организм в состояние, близкое к обмороку, потому мозг дает команду: «Спать!» - и все проблемы остаются по ту сторону сознания!..


Очухался я тогда, когда вертолет, не приземляясь, выкинул нас из себя, и, работая своим «вентилятором», сдул с меня остатки сна.

Через минуту его груша скрылась за сопкой, и Маша решилась спросить:
- ...?
Олег ответил:
- ...!
В ушах кроме наличия воздушной пробки еще продолжала грохотать ось винта, потому суть вопроса и ответа остались за кадром.
Но позднее к нам все же пришло значение проблемы, взволновавшей девушку.

ГДЕ МЫ?

- Ты сказал вертунам, куда нам надо?
Юрка редко опасался за свою жизнь, но в данном случае смутное подозрение, что летуны не поняли нашего капитана и высадили нас совсем не там, куда мы стремились, повлияло на его умозаключения.
То, что струилось между валунами, трудно было назвать рекой даже с грубейшими допущениями. Но Олег, будучи настоящим капитаном, дал четкий ответ:
- Сказал. Они проверили качество спирта, пожевали усы и ответили в том смысле, что Чая не входила в их планы, но до Олокита они нас подбросят.

Деваться все равно было некуда, это был последний вертолет на этой неделе, потому будем двигаться на Чаю своим ходом. Скорее всего, пешком. Будем считать, что мы на Олоките.

Юрка посмотрел на ручеек, весело сверкающий между камнями, окинул тоскливым взором речную низину, усыпанную валунами и вздохнул:
- Нормально. Не первый раз.

На том и порешили. Маша уже доставала кухонный набор, и наши сомнения тут же были заменены работой.

День еще не угас, потому можно было начинать сборы для «пешки».
Но для этого нужно было перебрать рюкзаки, разобраться с картой, хотя однообразные по виду гольцы, торчащие то тут, то там, ориентирами служить могли с большой натяжкой.
Машу, казалось, наши проблемы вообще не волновали. Она крутилась вокруг костра и напевала свои, точнее, наши песенки.

«Дождь трещит как мотоцикл,
По реке бульдозер прет,
Меж камней с хиповым шиком,
Матерясь, рюкзак плывет...»

Машка вызубрила наши песенки и не хуже радио «Маяк» напевает их целыми днями.
Местная тайга не такая благородная, как в Саянах. Мало кедрача, лиственницы слегка раскорячены от частых ветров и сильных морозов. Много болотного багульника, чей дурман окружил нас с первых минут. Кругом стоят безлесые гольцы со срезанными верхушками. Начало июля, а под мхом белеет лед. Комаров и мошки значительно больше, они охраняют таежный покой с гораздо большим рвением, чем на юге Байкала. Этот гнус злее, хотя его любимые места все те же – глаза, шея и подмышки. Бурундуки такие же любопытные, потому мешки с едой надо спрятать.
Ночь покажет, какое в этих местах лето.

А пока мы решили... ночевать здесь. Тем более, что Маша нашла место возле скалы, где было много сухостоя, а рядом журчал ручей.

Мы с Олегом рванули на реку в разведку, Сергей с Юраней занялись лагерем, Машутка палаткой.
Олег на левом берегу нашел вполне сносную тропу, а я на правом берегу снял глухаря, потому итог нашей разведки оказался вполне успешным. К нашему приходу бивак имел такой уютный вид, что вечером было решено отметить начало нашего путешествия.

Костер дал гору горячих углей, скала хорошо прогрелась, каны с чаем и глухариным бульоном торопили заняться чревоугодием, и мы решили, что все готово к началу пиршества. Тем более, что комары и мошка слегка угомонились.

- За хозяина!
Несколько капель упало на землю, что означало великое уважение к хозяину тайги. Затем спиртик добрался до желудка и мгновенно разлетелся по организму, наполняя его благодатными калориями.
Постепенно наши голоса стали громче, смех раскрепощенней, а настроение в любой момент готово было зашкалить!

Постепенно до нас стало доходить, что мы там, куда стремились все эти последние тяжкие годы - в тайге! Вокруг опять благословенный дискомфорт и любимый нами неуют. Поменьше бы мошки! Уж больно докучлива эта мелюзга, стремящаяся посмотреть каждому прямо в глаза и отважно нырнуть в их влажную беззащитность.


«Опять пороги, синие дороги,
Смутные тревоги – что там впереди?
А разговоры, споры и раздоры,
Суета и ссоры - снова позади!»

Машутка пела вместе с нами, ее голосок нисколько не робел перед нашими баритонами, наоборот Маша вместе с гитарой вели, а мы шли за ними, оттеняя песню своим вполне стройным гудением.
Теплое, щемящее чувство единения с удивительной женщиной опять было с нами. Мы ловили ее взгляд, любовались улыбкой, предвкушали те минуты, когда сможем погрузиться в ее волшебную ауру.
Как долго мы ее не видели!

Тогда, в Саянах, мы встретили эту удивительную женщину, и она навсегда завладела нашими сердцами. Те дни промчались так быстро, что мы только дома почувствовали, как нам не хватает этого человечка в нашей городской бестолковой обыденности.


Завтра мы начнем двигаться к реке Лена. На этот раз у нас есть цель – поселок, заселенный людьми, хранящими вековые тайны северных переселенцев. А в этом поселке живет наш сын.

И поведет нас наша Маша!

...Постепенно ночная прохлада стала резко сгущаться, и Юрка нырнул в палатку разжигать печурку. Затеплился огонек свечки, и освещенный изнутри наш домик стал центром таежной вселенной, маленьким островком уюта среди безбрежного зеленого океана.

Вскоре из трубы повалил дым, а спустя полчаса, вконец замерзшие и безмерно зевающие, мы ринулись в палаточное тепло...

ПОСЛЕ ЧАЯ – НА ЧАЮ!

Проснулся я от громкого хохота.
Желание посмотреть, кто и над чем хохочет, привело меня к странному открытию – я не мог оторвать голову от ложа!
Волосы примерзли к земле!

Теплые, на гусином пуху, спальники сослужили нам неприятную службу: вспотев внутри мешка, мы во сне выставляли голову наружу, а раз наша палатка не имела дна, то чья-нибудь голова попадала в щели между корематами, и влажные волосы примерзали к земле, лежащей на вечной мерзлоте!

Когда я оторвал все же голову и сел, Юрка с Машей, указывая на меня пальцем, стали хохотать так, что даже страшно стало за них, ибо их мерзкие организмы просто не должны были выдержать такого издевательства над собой. Юрка дошел до судорог и хоть этим успокоил мои слабые нервы.

Выцарапав из головы примерзшую траву, ветки и всякий другой таежный мусор, я осмотрелся и судорожно стал хватать ртом воздух: Серега, наполовину находясь в мешке, стоя на коленях в позе гиппопотама, тряс головой, пытаясь сбросить с волос что-то, дико напоминающее коровью лепешку.

Маша, обливаясь слезами, ползала по спальникам. Юрка, постоянно икая, кричал, что, мол, подожди, Серега, я тебя сфотаю! Олег высунул руку из мешка и оторвал от Сережкиной головы то, что напоминало то ли плохо переваренную жвачку парнокопытного, то ли плоскую женскую шляпку:
- Мох! Шампунь не понадобится!

Такое начало дня взбодрило всех и, наскоро перекусив, мы двинули вперед.

По-прежнему не видно было ни одного особо выделяющегося ориентира, с помощью которого мы смогли бы найти себя на карте, потому, уверенно шагая вперед, мы совсем не были уверены, правильно ли идем.
Ручеек, вдоль которого мы шли, постепенно рос, мужал, чуть позже стал раздвигать валуны, и мы уже более уверенно стали называть его Олокитом. Звериная тропа была натоптанной, потому появилась надежда, что звери зря не будут натаптывать дорогу, кроме как ради стремления выйти к большой реке.
Чая должна быть где-то впереди, а утренний чай уже был далеко позади, потому мы решили стабориться и более внимательно осмотреться.

Маша мгновенно распаковала кухню, Юрка кинулся собирать топляк, Олег с Сергеем достали карту и компас, а я вдруг заинтересовался ручьем.

Руки сами полезли в мешок, нащупали катушку спиннинга, выломали палку, в одно мгновение примотали к ней катушку, нацепили обманку и махнули этим устройством в сторону ближайшего омуточка.
Хха! Рывок был таким, что душа запела!
Перламутровый хариус летел в мои умные руки, а я уже высматривал следующий омуток.
Заброс – ха! Второй харюзище запрыгал между камнями!

Юрка, завидев мои триумфальные забросы, тоже кинулся к рюкзаку, но Маша ухватила его сзади, крича:

Успокойся, бешеный! Егор один управится, здесь рыбы немеряно, вы еще такое увидите, что вам и не снилось!
И то верно! К моменту прихода наших топографов крапчатые поросята уже заполнили расчищенную на берегу ямку с водой.
Олег при виде такого богатства только довольно крякнул, а Серега разинул рот и, сглотнув слюну, совсем неумно спросил:
- Откуда рыба?
Юрка выхватил огромного харюзяку и стал толкать его Сереге в карман штормовки, озабоченно приговаривая:
- Бери скорей, а то скоро хозяин придет, не до рыбы будет!
Зная, что медведи часто ловят рыбу вот в таких ручьях, Серега было поднял брови, но, наконец, увидев спиннинг в моих руках, все понял и, потирая руки, ринулся чистить улов. Схватив бьющегося красавца, парень поднес его к носу и блаженно зажмурился:
- Свежим огурцом пахнет! М-м-м!

«Хариус, хариус!
Жареный хариус!
Гляньте в лицо моим ждущим товарищам –
Хариус!»

Позже, снимая очередное пышное жареное золото со сковороды, Сергей, плотоядно чавкая, спросил Машу:
- И много здесь этого добра?
- Много! Будете есть, сколько хотите и в разных видах, поэтому спальники больше вам не понадобятся, на голой земле жарко будет!
Вспомнив, как сегодня утром отрывал свои примерзшие волосы от земли, я почему-то без восторга принял Машино предложение, но обилие рыбы меня сильно порадовало.
Люблю я это дело – хорошую рыбаловку на хорошую рыбу!

День был хоть и голубоглазым, солнце слепило глаза, но особого жара мы не чувствовали. Да! Не юга! Но зато идти было приятно и не жарко, хотя на отдыхе холод очень быстро проникал к мокрой спине, потому особенно рассиживаться не приходилось.

Мы снова шагали, но в этот раз более уверенно, потому что Олег обнаружил на карте, что Олокит впадает в Чаю как раз ниже порога, потому, если будет именно так, то это будет знаком того, что мы, без сомнения, вышли, куда надо.
К вечеру мы приблизились к цели настолько, что завтра вполне уже могли рассчитывать на катамаран. Скорей бы уж! А то идти в облаках мошки надоело, и мы таили надежду на то, что до середины реки не всякая мошка...

МОШКА

Вечер...
У Сергея левое ухо значительно выросло, Юрка носил под глазом огромный фингал, у меня посреди физиономии синел невозможных размеров нос, готовый лопнуть в любую секунду. Олег, на привале неосторожно снявший рубашку, теперь носил на отлете правую руку, потому что под мышкой вырос хороший орех. Маша тоже пострадала, козявка укусила ее в правую руку, и мы сейчас проводили планерку, кто чем сможет помочь поварихе.
Юрка отпадал полностью, потому что не видел ничего, кроме своего фингала.
Олег мог быть только пугалом, махая веткой, зажатой в левой руке.
Остались только мы с Сергеем. Он мог все, хоть и с оглядкой на ухо, у меня тоже были свободны руки, только вот глаза видели всяк по-своему, мешала огромная слива между ними.
Одна мелочь мешала нам занять место у плиты – мы не умели готовить. То есть, то, что мы готовили, могли есть только собаки и по огромному принуждению.

Получалось, что Маша опять могла командовать нами, как хотела. И она этим воспользовалась без-гра-нич-но! Есть-то мы все равно хотели! Исхудать нам было никак нельзя, иначе мы бы нарушили экологическое счастье природы: мошке стало бы нечего есть, от чего пострадали бы птицы, а за ними, лисицы, рыси, волки, медведи - и все! Природа бы безвозвратно зачахла!

Потому, понукаемые, рабовладелицей Марией, мы с Сергеем приступили к жарке-варке-готовке...

...Предлагаю пропустить описание сегодняшнего вечера, ввиду полного его фиаско. Нет, мы с Серегой исполняли все, что нам советовала кровожадная Мэри. Но вот остальные два тунеядца изгалялись над бедными рабами с такой силой, что в итоге бурлящая уха выплеснулась в котелок с чаем, а харюза оказались под сковородкой. Пришлось прополоскать кишки юшкой и кряхтя, чертыхаясь и... чуть не сказал - матерясь, отойти ко сну...

НЕ ПОДАТЬ ЛИ ВАМ ЧАЮ?

- Пожалуйста, Чая, сэр!

sesl 1213

Олег жестом английского мажордома махнул туда, где далеко впереди справа из-за скалы вылетала зеленая вода.
Подойдя ближе, мы услышали знакомое глухое грохотание.
Порог! Значит, перед нами долгожданная Чая!
Дневка на реке была настолько насыщена работой, настолько мы соскучились по катамарану, что на досуг времени совсем не осталось.
Вечером мы наскоро поели и в скором темпе уснули.
Утро разбудило нас шуршанием дождя.
Вот так всегда! Только настроишься на мирную водную прогулку, как тут же пойдет дождь.
«Путь держи в непогоду!»

Олег прикинул сроки и решил, что денек отдыха нам не помешает, чем мы и воспользовались каждый со своим творческим подходом. Олег сел вышивать крестиком по брезенту, Сергей поскакал к реке, Юрка с Машей пошли за ягодами, а я нацепил ружьишко, взял горсть патронов и пошагал за дичью.

Дичь тоже устроила себе денек отдыха, сидела в кустах и не казала носа. Дождь мелко сыпал сквозь лесные кудри, одежда набухала водой, в сапогах быстро начало чавкать. Вот именно эти отвлекающие реалии отвлекли меня настолько, что я совсем забыл, где нахожусь.
Шагая по песку какого-то мелкого ручья, вдруг заметил следы, похожие на кошачьи. Поднял глаза и...

Она смотрела на меня, не мигая. Метелки на ушах торчали вызывающе, а их хозяйка неотрывно разглядывала меня. Совершенно отчетливо читались ее мысли: «У тебя ружье за плечами, и если ты, человек, потянешься к нему, то за последствия я не ручаюсь!».

Встреча с рысью на тропе была неожиданна. Вряд ли я мог вспомнить подобные случаи. Обычно рысь прыгает на жертву сверху, да и то тогда, когда она совершенно уверена в победе, если затылок жертвы открыт для ее мощных челюстей.
Котенок. Любопытный, настороженный, опасный... но котенок. Рысенок. Недопесок.
Но и эта мысль не смогла снять мою легкую дрожь под взглядом зеленоглазой бестии. Ведь где-то, может быть, надо мной, на ветке стройной лиственницы сидит и оценивает ситуацию более взрослая особь!
Неожиданно рысь развернулась и исчезла в высокой траве.
Я немедленно скинул ружье с плеча, не желая больше быть беспомощным перед местными млекопитающими. Но больше ни с кем не удалось встретиться, потому спустя пару часов вернулся без добычи.

Зато Сергей был счастлив! Оказывается, он надергал харюзов, сбегал за блеснами и вытянул несколько ленков. Маша с Юраней принесли ведро голубики и несколько корешков золотого корня. Олег успешно зашил драную штормовку, украсив ее корявыми швами в стиле «тяп-ляп», отчего она еще долго напоминала нам о том, что в руках «мастера» любая иголка нисколько не отличается от костяной, а первобытный человек – это не возраст, а качество.

Один я не сделал ничего полезного, а мой рассказ о рыси был воспринят спокойно, никто не произнес слово «брехня», и на том спасибо.

НИКИТКА

Палатка-шатер, как ни странно, не протекла ни в одном месте. Непромокаемый материал без названия, купленный оптом в «скобяном» магазине, швы, простроченные на самом мелком шаге «Зингера», удивительно хорошо сопротивлялись дождю, потому остальные полдня мы провели в прекрасном расположении духа.
Огромные жареные рыбьи куски, попутно увлажненные спиртиком и зажеванные голубикой, вознесли наши восторженные души высоко к небесам, от чего гитара зазвучала непередаваемо божественно.
Печка уютно потрескивала, мы, уже давно породнившиеся спальными мешками, наконец, впали в умиротворенное состояние, когда весь остальной внепалаточный мир исчез, оставив нас наедине друг с другом.

И вот тут Сергей, наконец, осторожно дернул за ниточку того разговора, которого мы ждали все эти дни.

- Машенька, расскажи все с самого начала про НАШЕГО сына!
Мы затаили дыхание.

Маша вылезла из спальника, благо тепло от печурки уже завладело всем пространством жилища, сняла свитер, свернула его в комок наподобие куклы, вытянула его на руках перед собой и начала говорить, будто вела беседу с ребенком.

Я облизнул вмиг пересохшие губы.

Зная, как умеет Мария увлекать своим рассказом, как она привносит в повествование магию таинства, подумалось, что и сейчас она скажет что-то такое, что вмиг изменит наше отношение ко всему, чем мы жили до сих пор и живем сейчас.

- В тот раз, после расставания, мы с Никиткой доехали до места и пошли к моей бабуле держать отчет.

Маша легонько подбросила куклу и прижала к груди. Мне подумалось, что девушка в это время была далеко отсюда, она как-будто вживую чувствовала в руках ребенка, что помогало ей рассказывать без обычной в этот момент женской слезливости.

Говорила она с той особенной интонацией, с какой женщины разговаривают с маленькими детьми, не способными еще понимать со слов, но чувствовать мамин голос.

- Баба Стюра подробно, до мелочей, все у нас выспросила, убедилась, что Никитка устроился во мне вполне уютно и растет, как ему положено, и начала обустраивать наше местожительство по правилам, исключающим всякие неприятные неожиданности. Во-первых, она заставила нас с Никиткой облазить близлежащие окрестности в поисках всяких нужных трав и корешков, сгоняла будущих дядьев в тайгу за орехом, сама слетала в Алыгджер2 к знакомым охотникам за медвежьим жиром, мумием и беличьим салом, нашла женщину, согласившуюся продавать нам самое жирное коровье молоко и прикупила пару машин березовых дров. Наша бабуля знает, что надо нашему Никитке, да ведь, дорогой?..

Удивительно, как эта женщина умеет перевоплощаться! Я был уверен, что она и на самом деле там, она разговаривает со своим сыном. А он, конечно же, в это время улыбается и видит ее, свою прекрасную маму!

- По вечерам мы с бабулей занимались шитьем, шили нашему малышу мягкие распашонки и ползунки. Знакомые охотники присылали нам выделанные кабарожьи шкурки, из которых баба Стюра вырезала мягчайшие пеленки. Еще бабушка скупала шкурки бельчат и шила из них одежду для прогулок и для путешествия в долину Радости, в которых нам были бы не страшны любые морозы...

Машенька прижималась лицом к свернутому свитеру и закрывала глаза, будто прислушивалась, что ей лопочет ее милое дитя. И я нисколько не сомневался, что она на самом деле слышит его, чувствует прикосновение его щеки и слышит биение его сердца.


Нам, мужикам, никогда не понять и не почувствовать то, что понимает и чувствует женщина, лаская свое дитя! Мы можем только в самой несовершенной форме представить все это. Но любоваться матерью в такие минуты – это тоже великое счастье!


- Машуня, но ты же не знала, кто у тебя родится, мальчик или девочка! Почему же бабуля называла еще не родившегося малыша Никиткой?

- Как это не знала? – Маша удивленно посмотрела на сидевшего с широко разинутыми глазами Сергея. – Мы с бабулей знали об этом с самого начала. Это трудно объяснить, но женщина всегда чувствует, кто у нее внутри. Имя мы подобрали сразу, но могли и сменить, если бы день рождения был другим. Но сроки совпали, Никитка родился в ожидаемое время, потому явился уже с именем!
- Ты родила, прости, явила Никитку в роддоме?
- Зачем же в роддоме? Бабуля натопила баню, налила тридцатилитровую бадью теплой воды, и сынулька вынырнул из воды на свет сразу чистеньким и веселым! У нас, в долине Радости, все женщины являют детей в воде. Вы ж помните, что там много озер с теплой водой. А что женщине надо кроме теплой воды и мягких пеленок? Дети с первого дня как рыбки в этих озерцах плавают, потому и растут здоровыми и сильными. А у бабули вместо этих озерцов есть большая бадья, в ней мы и плескались с сынулей чуть ли не каждый день!

И тут Маша добавила то, от чего мы подняли радостный крик!

- Сегодня нашему Нике исполнилось три года, три месяца и три дня!
Оказывается, праздник еще даже и не начинался!
Юрка выскочил под дождь править костер, Сережка с головой влез в рюкзак за запрятанным к случаю салом, Олег стал шурудить в печке, а я подвинул красавицу в сторону и вмиг создал из спальников дастархан.
Вскоре мы сидели кружком и гоняли по кругу пробку от фляжки.
Жизнь прекрасна!

НЕОЖИДАННЫЙ ОТПОР.

В эту ночь нам не спалось.
Снова и снова мы приставали к Машеньке с расспросами о Никитке, о том, где он сейчас и какой он сейчас. Вопросы наши становились все более сумбурными, но Олег все чаще интересовался цветом волос, формой глаз Никитки, на что Машутка, смеясь, говорила: « Сами увидите!».
Чтобы снять волнение, я откинул полог и, в чем был, вывалился на улицу.

Шел снег.

Мягкие снежинки падали на мое разгоряченное лицо, тут же таяли, но другие снежинки раз за разом снова м снова находили свою смерть на мне.
Снег падал с черного неба бесшумно, казалось, он возникал из ничего, будто холодные кусочки воздуха группируются у меня на лице и тают...
Я поднял руки, глубоко вздохнул и... закашлялся.
- Да, - сказал я громко, - надо бросать курить!

- Правильно! – Олег в палатке расхохотался. – И пить тоже!
Мария, а ты как считаешь? – Обида на холоде стала скукоживаться, я прислушивался, что скажет девчонка.
- Время придет, бросишь!

Вот бандитское отродье! Хмель тоже начал выветриваться. Я поднял голову к небу, ничего не увидел и вполз обратно в палатку.

- Полотенце на печке, утрись, йети!
Все спальники одновременно заржали. В отместку я прополз прямо по ним к своему ложу и сунул ноги в непрогретое нутро мешка.

ЗИМНЕЕ ЛЕТНЕЕ УТРО

Вы просыпались летом зимой?
Да без проблем, сейчас расскажу!
Просыпаетесь утром, уже носом чуя, какая в палатке, а, значит, и на улице, мокрая, сквозняковая холодрыга. Враг человека, «гидробудильник», изо всех сил тянет тебя на улицу. Ты изо всех сил сопротивляешься, до предела сжимаешь нужные мышцы между ног, но страх недержания все же побеждает, и ты покорно выползаешь в мерзкую сырость и еще более мерзкий холод палатки.
Но это еще что!

То, что испытывает твой нежный, но насыщенный отходами переработанного вчерашнего праздника, организм на улице, вообще не поддается описанию! И если бы не умиротворенное молчание «гидробудильника», свершившего свой очищающий моцион, то вполне можно было бы представить, что в мире произошло великое обледенение!

Теперь уже никакой спальник не спасет!
Вот именно в такие моменты, спохмелья, обезьяна поняла, что без труда человеком не стать!

От костра не осталось ничего, даже пепла. Лиственница, как долго бы ее не жгли, горит не то, что до тла - вообще до ничего! Приходится с нова`, сырыми дровами разжигать так необходимый в такую минуту костер.

Запинаясь и падая, выискиваешь сухие веточки, сухие спичинки, чиркаешь о мокрый коробок, стараясь создать маленький огонек. Ведь учила нас Маша прикрывать костер дерном, но...
Еще и снег своими огромными снежинками падает аккуратно на зажженную спичку.

Неожиданно замечаешь, что уже стало теплее, хотя костра еще нет, и когда он будет, неизвестно. Сломанные спички уже валяются повсюду.

Наконец, почему-то самая дохлая из спичек вспыхивает, за ней тонкие веточки, и вот уже огонь запускает тебе в нос горькую струю дыма.

Разгоревшийся костер постепенно возвращает организму утраченную было надежду на воскрешение. Постепенно поспевает и чай, а это уже настоящее возвращение с того света! Начинаешь с хрюканием поглощать живительный кипяток и понимаешь, что желание спать безвозвратно пропало.

Цветочки на полянке поникли своими разноцветными головками, но все же бесстрашно отбивают пикирующие на них снежинки, как бы говоря, что лето все же не ушло и скоро выберется из-за гольцов3, куда его загнала летняя зима.

Заслышав бульканье, один за другим выползают лодыри, такие омерзительные и несчастные, что с вершины твоего подвига смотреть на них без смеха невозможно, ты начинаешь хохотать, и постепенно, огрызаясь, они тоже возвращают себе человеческий облик.

Потом завтрак, сборы, для смелости пару крышек из фляжки - и уже ничего не мешает чувствовать себя хозяином тайги! Тем более парнокрылые все перемерзли, кусаться некому. Ура летней зиме!

Вперед на постройку катамарамы!

К вечеру катамаран был готов, значит, утром отдаем швартовы.
Мария за день все высушила, вечером мы снова объелись рыбой и мирно уснули.

НА РЕКЕ

Чая оказалась не такой уж и бурной, как было нарисовано в лоции, хотя название порогов, как «Отдыхающие бегемоты», «Лежбище носорогов» и прочие, не менее африканские названия, намекали на то, что слалом будет все время.

И на самом деле, лавировать между ними приходилось постоянно. В некоторых местах река разливалась так широко, что приходилось по колено в воде тащить катамаран на руках. По пути мы забили рыбой все емкости, какие были на борту, включая сапоги и рюкзаки. Маша была как всегда права - рыбы было немеряно!

Плюс к этому, над рекой постоянно со свистом пролетали стаи уток и гусей. Над ручьями проносились белоснежные гаги4. Правда, с катамарана попадать в них не удавалось, да и перспектива щипать их под ночь, а потом сутки варить не радовала, потому особо никто не целился. Хватит и рыбы. Немалым удовольствием было наблюдать и угадывать, где вынырнут испуганные нами нырки.
Красота окружающей природы скромно пряталась в снежном мареве, лишь изредка появлялись и плавно исчезали гольцы.

Вечера все так же проходили в борьбе с обжорством. Веселья особого не было, потому что дождь со снегом шли рука об руку, но и уныния не было. Ведь впереди нас ждал... Мысли о Никитке бурлили в нас постоянно. Приставать к Маше мы перестали, а она все эти хмурые дни вела себя как обычно, хлопотала у костра, пела, острила, изобретала все новые и новые блюда.

Дни, часы и минуты в обществе этой неунывающей женщины летели незаметно, мы любовались ею, и хорошее настроение не покидало нас.

Однажды вечером Маша глянула в небо и произнесла:

- Ну вот, зима кончилась!
Мы подняли головы и увидели в тучах просветы, а в них редкие звезды.
Маша вдруг задумалась, а потом произнесла фразу, от которой мы испытали вполне понятное волнение.
- А потом я обязательно искупаюсь!
Я глянул на Олега, ожидая от него если не сочувствия, то хотя бы сопереживания, но он как-то непонятно улыбался и, отвернувшись, откровенно потешался над нашими страхами. А Маша... Она вскочила, подлетела к Сергею, села ему на колени, обняла и начала целовать его удивленное лицо.
Юрка начал несмело улыбаться, Олег уже вовсю смеялся, согнув голову к коленям, и я почувствовал, будто теплая волна прошла и по мне - неужели?

Природа постепенно начала прихорашиваться. Гольцы первыми нашли в разрывах облаков солнце и засверкали снежными боками, тайга стряхивала капли тающего снега, готовясь погреться на солнышке. Река опять начала рябить светлыми бликами.


Маша, заметно было, тоже радовалась солнцу, поворачивала к нему свое личико, как только его лучики прорывались к нашему линкору.

- Скоро мы с вами подвергнемся строгому полицейскому надзору. Готовьтесь. Прикройте свои драные лохмотья, выбросьте контрабанду, спуску не будет!
Судя по ее хитрой мордашке, Маруська шутила, но кто ж ее знает?

Наконец за одним из поворотов, когда река втянулась в ущелье, ею же и проложенное, мы оказались в удивительном месте.

Вода остановилась. Слева расположились отвесные скалы. Эхо было такое, что мы инстинктивно заговорили шепотом. И не ошиблись – после одного из Юркиных возгласов сверху обрушился обломок скалы, вызвав громкий всплеск зазевавшейся воды. Тишина была такая, что комариное жужжание стало единственным звуком среди этого безмолвия.

И вот, наконец, из-за огромной кедры мы увидели медленно поворачивающегося к нам Жандарма. Выдающаяся к реке скала была разительно похожа на физиономию сытого, брезгливо-беспощадного блюстителя таможенного порядка. Пустые глазницы, обвисшие щеки, огромный вислый нос этого исполина говорили только об одном – пощады на самом деле не будет! Мини-березка и трава на плоской макушке только подчеркивали совершенную безмозглость мрачного служаки.

olha

Проплывая под его тяжелой челюстью, мы не переставали бросать обидные реплики этому угрюмому субъекту, пока Сережка не пробормотал:
- Дотявкаетесь! Это только голова, а если он встанет?!
Олег повернулся к Маше и спросил:
- А откуда ты про него знаешь? Была здесь?
Маша хохотнула:
- Да его все ходоки знают! Уже скоро наша тропа, она идет по лесному срезу на гольцах, и этого «держиморду» видно издалека. При виде его ходоки говорят: «Ну вот, к таможне пришли. До Байкала уже недалеко!» Или наоборот: «Таможню проходим – затягивай пояса!».
Мы невольно повернули головы к дальним гольцам, где, по словам Марии, идет тропа, по которой смельчаки из долины Радости ходят на большую землю.

УМРИ, НЕСЧАСТНАЯ!

Река несла нас вперед, к реке Лене. Плывущие навстречу зеленоватые «бегемоты» и «носороги» больших хлопот не доставляли, было одно удовольствие обходить их, лаская гранитные и базальтовые спины веслами. Было ощущение, что мы с рекой стоим на месте, а мимо нас проплывают берега, заросшие тайгой. «Бегемоты», с ревом раздвигая воду, плывут мимо, не обращая на нас ни малейшего внимания.
Но вот после этого водопоя мы совершенно незаметно втянулись в каньон, отвесные стены которого лишили нас возможности пристать и оглядеться.
Подобие бобслейной тассы было полное!

Река, все более ускоряясь, летела вперед. Уже на поворотах было видно, как плоскость воды наклонялась, что говорило о большой скорости течения.


Мы неслись, увлекаемые водой, и даже представить не могли, что будет с нами за ближайшим поворотом. Активно работая веслами, мы старались проходить по внутренней стороне виражей. Страха не было, потому что, несмотря на сумасшедшую скорость, у нас такой слалом вызывал непередаваемое счастье полета!

Спустя какое-то время река снова успокоилась и выкатилась на равнину, скромно и покорно зашуршала по мелкой сплошной шиве’ре5.

Юрка сложил весла для сушки и разлегся на баллоне, показывая, что речному волку не грех отдохнуть, Пусть остальные угребаются, лавируя между камней, а он вздрыхнет покамест.

- Маш, а скоро будет ваша тропа? – Серега, похоже, уже накатался на катамаране и ждет- не дождется «пешки».
Не услышав ответа, мы оторвали взгляд от таежных красот, глянули в Машину сторону и обмерли – бандитка как-то сумела подхватить из воды обломок довольно увесистого валуна и осторожно привязывала его к Юркиной ноге.
Прости, Юра, мы не успели ничего предпринять, стервочка опередила нас!

Юрик схлюпал в воду с тихим всплеском, но затем такой дикий рев разнесся по таежному захолустью, что экологическое равновесие в этом регионе было нарушено раз и навсегда!

Катамаран все так же несся над камешками вперед, а мы, раззявив рты, таращились на исчезающего за поворотом несчастного речного волка с привязанной к ноге глыбой и стекающей по брюкам водой.
Команда «Табань!» грянула как гром с небес! Мы остервенело начали грести к далекому берегу, потом, соскочив в воду, потащили катамаран на себе. Вытащив его на более-менее мелкое место, бросились к Юрке, а он уже издалека, яростно разбрасывая воду, глиссировал по отмели, покрывая всяческой нецензурщиной «эту мерзкую бабу!».
- Убью, моль недобитая! Залью тайгу кровью! Изжарю на вертеле!

Мы кое-как удержали народного мстителя от безудержного зверства, осмотрелись и, убедившись, что у бедного мальчика все нормально, кроме окончательно повернувшегося рассудка, решили наконец-то разделаться с совершенно потерявшей меру дурой.

Но несчастный малыш так и бежал по воде с привязанным к ноге булыжником, потому сначала мы решили снять с ноги ярмо. Узел оказался далеко не «бантиком», потому прошло не так уж и мало времени, пока Юрка, вспомнив Гордиев узел, не полоснул веревку ножом.

Когда, наконец, мы со зверскими рожами вылетели на берег, где уже вьюнком струился синий дымок, то увидели меж валунов вполне мирный костерок, котелок над ним и разложенный на скатерке перекус.

Машки не было.
- Ага, струсила! Выходи на смертный бой! Р-р-р-разорвем как промокашку!
Достав ножи, мы – жажда крови! – начали рыскать по кустам в поисках жертвы. То, что ее нигде не было, нас нисколько не волновало - найдется, никуда не денется! Ух, каким зверским пыткам мы подвергнем несчастную! Горы содрогнутся от ее крика и стенаний!
- Ничего! Никуда не денется, вылезет! Тогда и потешимся. А пока – по чайку!
Вспотевшие и судорожно дыша, мы быстро разлили заваренный в чефирбаке6 чай и крепко приложились к кружкам.

То, что мы испытали после первых глотков, повергло нас в новую дикую, но бессильную ярость! У меня язык мгновенно заполнил всю полость рта и стал выползать наружу. Как было видно, у коллег по чаепитию во рту происходило то же самое, потому что их рожи стали на глазах багроветь, и было видно, что еще немного и все наши глотательно-дыхательные пути вскоре перекроются.

Река - единственное спасение!

Мы ринулись в воду, погрузили в нее наши набухающие шары, именуемые в недалеком прошлом головами, и натужно стали пытаться набрать в рот хоть каплю воды!

Эта ненормальная вместо чая заварила непомерное количество баданового7 корня!
Вы когда-нибудь ели черемуху? Тогда знаете, как становится во рту после этого лакомства, особенно если ягоды оказывались еще и недозрелыми.
А бадановый эффект был в тысячу и даже – в миллион раз! - сильнее! При этом выразить свои ощущения и свое отношение к процессу было совершенно невозможно, язык упорно тормозил на всем, что ему попадалось на пути.

Когда исторгаемые эмоции стали обретать узнаваемые словосочетания, мы стали спешно и громко разрабатывать планы мести. Это оказалось трудноисполнимым мероприятием, потому что крови хотелось пролить много, а много ли ее в женском теле, мы не знали. Но наши сердца требовали отмщения! Наконец, Юрка предложил зашить несчастную в спальник и не кормить неделю. Мы решили, что это будет пусть не кровопролитное, но вполне изысканное наказание.


Смущало только одно, что без кляпа Машка изведет нас раньше, чем мы ее. Ладно, кляп будем держать поблизости, и если эта...

- Не забудьте еще мне руки и ноги связать, а то упрыгаю как ящерица!
Мы вскочили.
Голос доносился сверху!
- Слазь, а то хуже будет!
Юрка готов был взлететь и сожрать ненавистную разбойницу.
- Ага, щас! Мне и здесь хорошо!
Марья сидела - подложив Юркин спальник! - на толстенном кедровом сучке и внаглую доставала из своего рюкзака и грызла наш драгоценный сахар!
- Ружье! Где ружье?!

Но ружье было привязано к катамарану и, судя по Олеговым глазам, взять его можно было, только перешагнув через его труп. Вряд ли Юрке это было по зубам, скорее всего, он по ним бы и получил, потому мститель ринулся покорять толстенный ствол врукопашную. Но так как до ближайшей ветки было высоко, то он ринулся к катамарану за чалкой8.

- Не торопись, Рэмбо! Она у меня! Пусть тебя бойцы-товарищи подсадят! Только знайте, что соль, сахар и ложки у меня в рюкзаке. Предлагаю перемирие!
Мануэлла помахала в воздухе нашей чалкой как флагом и спокойно продолжила грызть сахар.
- Ничего, ночку посидишь, завоешь!
Юрка был непреклонен!
А я почему-то подумал, что есть и пить пресное пойло хлебалами из бересты... Да и не меня же в воду сбросили! А фляжка...
- И фляжка у меня! Так что миру мир?
- Не-е-ет!
Юрка неистовствовал!
- Пусть ночь посидит, иначе я за себя не отвечаю!
На том и порешили.

Юрка, конечно, мог бы быть и поумнее. Зная Марию, он мог бы и предусмотреть, что сам останется в дураках.

Так и получилось!
Кровожадный мститель, занявший пост под деревом, планируя довести противника до изнеможения, ночью на мгновение задремал...

В общем, когда под утро Юрка, совершенно промороженный и почти невменяемый, наконец-то влез в палатку, он нащупал в своем спальном мешке... мирно посапывающую Марию. Несчастный юноша рухнул без памяти и если бы Маша не вкатила его внутрь нагретого спальника, то пропал бы наш доблестный загребной9 без вести...

ЗИМОВЬЕ

День понемногу раздвигал свои плечи.
Солнечно улыбаясь, он собирался уничтожить последние следы недавней летней зимы. Тайга светилась свежеумытой зеленью, туманы постепенно таяли в небесной лазури, а гольцы в спешке смывали с себя белую краску. Природа явно соскучилась о лете, прерванном внеплановой проверкой деда Мороза, и прихорашивалась, перебирая свои многоцветные перышки.
Но мы-то знали, во что это все выльется - в потоп! Скоро ручьи с гор ринутся в реку, хватая по пути зазевавшийся лесной мусор и неприкрытые дерном глиняные и земляные отложения, унося все это с собой, и Чая из милого и ласкового транспортного средства превратится в дикого, грязного и безжалостного мустанга, крушащего все на своем пути.
Надо убираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше!

- Внизу есть зимовье, надо успеть доплыть до него!

Маша уже скидывала в рюкзак свои и кухонные вещи, и мы принялись паковать пожитки.
Река уже слегка замутилась, потому мы споро нашли главную струю и устремились вниз по реке.
Как назло, впереди нас ждал порог «Слепой», невидимый по причине резкого поворота реки за скалу, но мы доверились крокам10 и ринулись в него без разведки.

Нам сильно повезло, что снеговая вода приподняла реку над зубами этой волчьей пасти! С разгону влетев в этот ад, мы попали в такую кипень, что вмиг потеряли какую-либо ориентацию в пространстве. Вокруг все кипело, как в девятибальный шторм! Нас швыряло и подбрасывало, весла в такой бурлящей воде были совершенно бесполезны, потому оставалось только одно – удерживать судно от переворота. Вот я и говорю, что нам сильно повезло - если бы мы хоть раз врезались в появляющиеся то тут, то там свирепые зубы порога, то выбраться из этой пасти было бы почти не возможно.


Кое-как выбравшись из порога, мы еще долго слышали, как он вслед нам скрежещал зубами, в бессильной ярости кляня всю тайгу за то, что мы попались ему в половодье, а не поздним летом, когда в слабеющей реке он бы сожрал нас, не подавившись.


Глядя назад, на то, сквозь что мы прошли, мы только сейчас поняли, что все могло быть гораздо хуже, чем случилось. Крокам доверяй, но проверяй! Мы прошли сквозь самое жерло этого водяного вулкана, хотя можно было пройти его по периферии, даже не обмочившись. Нехорошо, спешка в этом деле ни к чему!

Порогов больше не было, а попадавшиеся нам скоростные шиверы мы прошли без особых происшествий, потому спустя несколько часов долгожданное зимовье наконец-то сверкнуло мокрой крышей с высокого берега.
Глядя вниз на реку, мы поняли, что успели вовремя: вода уже была коричневой и несла на себе мусор и стволы деревьев. Что будет дальше, можно было представить.

78i56i67i


Изба оказалась довольно новой, хотя всегда трудно определить возраст строения, изготовленного из лиственницы. Это дерево настолько долговечно, что частенько кажущееся новым зимовье на самом деле может стоять здесь уже многие десятки лет.

Машутка явно оживилась, а позднее мы узнали, что она уже бывала здесь. И даже сбегала куда-то в лес и принесла бидон с мороженой брусничной водой, шмат замороженного сала и связку сушеных грибов. Явно где-то был тайный морозильник с припасами на всякий случай, чтобы выручить изголодавшегося хозяина после долгой охоты.
- Придется оставить что-то взамен!
Мы решили, что патронов у нас чуть больше, чем надо, потому со спокойной совестью начали осваивать этот таежный дворец.
Возле ручья куча закопченных валунов говорила о том, что здесь можно было сделать баню, а метка возле тропы в виде висящей на ветке кости говорила о том, что в конце этой тропы находится скрад11. Большая поленница под скалой говорила о том, что хозяева были здесь недавно и зимняя охота ожидается недалеко от этих мест.
Дверь в избу открывалась наружу. Причина простая – медведь не умеет открывать двери на себя. По этой же причине и единственное окошко сделано маленьким, а железная печная труба, пока не нужна, убрана внутрь.

Стол и двое нар по обе его стороны, в переднем углу печка-буржуйка – вот и весь таежный интерьер. Нары покрыты шкурами оленя и медведя, на полочках соль, карандаш, спички, зеркальце, пара лезвий для бритья. Все самое необходимое.

Где-то, на расстоянии дневного перехода, тоже стоят избы. Они – такая же необходимость для охотника, как и бытовка для строителя...

Машутка сходу начала тормошить Олега насчет бани, женщинам вода – первая необходимость. Олег слабо отбивался:

- Не успеем же, полдень, мыться ночью придется!
- Ну и что! Я вам юшку заварю, чаги12 накипячу, белье простирну, Давайте баню, а?
- Ладно. Мужики, за дровами!
По нам бы, так и поплескаться в ручье хватило бы, хотя было понятно, что баньку бы надо... Но дров близко не наблюдалось, а брать их из хозяйских запасов неудобно...
Вы скажете, что делать баню нам было просто лень?

Могу вам честно признаться – это не лень (женщин прошу пропустить эти строки, будет мужская философия, похожая на оправдания, хотя, на самом деле, это объективная реальность, имеющая вполне логичное обоснование). Любое дело, которое готовится выполнить мужчина, должно – созреть! Да, иногда женщин начинает злить такой, мягко говоря, мужской саботаж: «Я тебе еще когда сказала прибить полочку, а ты?! У тебя совесть есть? Смотри, сосед уже балкон застеклил!». И ведь добьется своего: мужик хватает гвоздь, молоток, переступая через себя, идет к стене... Все верно! Гвоздь в смятку, кусок штукатурки на полу, палец разбит... «Во-от! Даже гвоздь забить не можешь!».

Вот за это я бы женщин – некоторых! – убивал бы! Из-за этого все наши семейные и мировые беды! Именно поэтому женщины носятся со свастикой «Все мужики сво...!».
Нельзя так с мужчинами! Они – творческие люди! Все в мире создано ими, и все самое худшее – по принуждению!
На самом деле исполнительнее, чем мужчина, никого на свете нет. Только нужно твердо знать, для любого дела мужчина должен - созреть!

Как должны поступать женщины? Очень мудро: ласково (именно – ласково!) просят (именно – просят!) муженька (не мужа, не мужика, – муженька!) прибить полочку (не полку, не эту проклятую доску, – полочку!). Просьба мгновенно занимает свое достойное место в мужской подкорке, та, в свою очередь, начинает усиленно собирать информацию, разрабатывать технологию, короче говоря, готовить процесс. И не дай бог напоминать и повторять просьбу! Ведь в это время мужчина может заниматься чем угодно, сколько угодно, но! – процесс идет, подкорка работает!

И вдруг! В какой-то неуловимый момент, пусть это произойдет через неделю, месяц, неважно, озарение пронзает сознание, вдохновение наполняет мышцы действием, стук, бряк - и все! – дело сделано! Проклятая полочка висит ровно и прочно!
И так любое дело! Мужчина – создание тонкое, к нему подход нужен. Так и баня - если она делается без вдохновения, то есть идея не завладела массами...

Тут я должен был прервать себя, так как оказалось, что пенек, на котором меня посетила муза, оказался муравейником. Эти суетливые ребята так на меня обиделись, что проникнув в мои заповедные места, начали кусаться и щипаться.

С ревом я сорвался с места и кинулся к ручью, на ходу срывая с себя одежду. Валяясь в мелком ручье, я орал и продолжал сдирать с себя штаны, а вокруг меня с гиканьем и торжеством плавали братья наши рыжие, отмечая победу над врагом.
Когда до меня дошло, что никто не догадался сунуть в ручей кипятильник, холод мгновенно сжал мое тело клещами. Инстинкт сработал мгновенно, он выбросил меня из воды, погнал к костру, но передумал и вставил мне в руки топор, и щепа полетела во все стороны!
Стволы сухостоин, что приволокли ребята, прямо на глазах стремительно превращались в гору чурбаков!
Остановился я только тогда, когда последний чурбак отлетел в сторону.

- Эй, лесоруб, штаны одень!

Толпа дармоедов каталась по земле и заходилась от хохота.
Я глянул на свои ноги...
Представьте: сидит мужик на пенечке, с улыбкой олигофрена занимается любимейшим делом – таращится на то, как другие работают. И вдруг с диким криком соскакивает с пенька, летит к ручью, скидывая одежду, ныряет в ледяную воду, потом с щенячьим визгом выскакивает, хватает топор и начинает крушить все, что плохо лежит!
Вы бы о чем подумали?

ДОЛГОЖДАННАЯ РАДОСТЬ

Одежду мы нашли, но до тех пор, пока я не проверил все, даже потайные швы, надевать ее мне не давала моя сдвинувшаяся душа. Еще бы ночью они меня покусали!
Потому Маша сжалилась и одолжила мне свой сарафан.
Было совсем не смешно, но народ думал по-другому.
Иначе как можно объяснить, что и баня, и последующий ужин, и обустройство спальных мест в избе, и продолжение праздника – все постоянно прерывалось указыванием на меня пальцем и диким хохотом.
Думаю, что так возникло и распространилось в народе проклятие философам и мечтателям: «Да чтоб тебя муравьи покусали!».
Пропаренная и благоухающая Машутка вся цвела и сияла!
А мы...

А мы уже теряли все и всякие остатки терпения!

Теплая изба, рыбный ужин со спиртиком, прекрасная женщина - что еще нужно для простого мужского таежного счастья?!..
- Хватит глазеть на меня, Егорушка! Водички попить принеси.
Оказалось, что за ночь мы выхлебали весь чай, всю юшку и всю припасенную на ночь воду!
Я вылетел на улицу и лицом к лицу столкнулся с очарованием раннего таежного солнечного утра. С высокого берега была видна тайга на том берегу, отдаленные гольцы с копошащимися между ними облаками.

Ну, вот почему человек не живет вот в таком мире, а уничтожая его, остервенело нагромождает вокруг себя каменные лабиринты городов? Хотя – ведь точно! - каждой своей клеточкой он против этого. Между тем, он с остервенелым упорством продолжает заполнять живительное поле природы своими бестолковыми искусственными нагромождениями стали и бетона. Когда же он умерит свой завоевательский зуд?

НАДЕЖДА

- Опять седьмая степень самосозерцания?
Машутка бесшумно возникла возле меня и, мгновенно распознав мое философическое настроение, приказала:
- Вот котелок – бегом к ручью! Да умойся, не забудь!
Ледяная вода струилась между валунами в тени корабельных сосен и звала сделать глоток, что я и сделал, мгновенно получив боль в обеих челюстях. Умываться пришлось в быстром темпе, оказалось, что на улице далеко не лето.
Дрожа всем телом, я вылетел на поляну и умильно заулыбался – над кострищем струился синий дымок, а Маша уже сновала возле плахи, собираясь готовить завтрак.

Вот ведь неуемная девушка! Уж кому-кому, а ей-то досталось намного больше, чем каждому из нас, лежи да отдыхай - нет ведь, и откуда силы берутся?

- Маш, ты пошла бы, отдохнула! Я уж тут сам...
- Нет уж, мы хотим умереть своей смертью. Иди-ка, дровец принеси.
Да, повар из меня никудышный, но дров я вчера наколол достаточно. Подбросив в костер полешек, я решился на вопрос, за который вполне мог получить по соплям:
- Машунечка, тебе ночью понравилось?
- Очень! Я так долго ждала этого, что, вот видишь, даже не устала почти. А тебя что-то тревожит?
- Нет, что ты! Волшебная ночь. Но вот ты скажи, ты снова получила задание принести в долину очередного ребенка? И именно от нас?
Маша, все так же ловко обрабатывая рыбу, молчала, видимо, подыскивая точный ответ.

Нет, в этот раз задания не было, хотя, конечно же, в Долине будут рады, если появится еще один малыш с Большой земли. Ты, вероятно, еще не совсем почувствовал, как я вас всех люблю. Именно поэтому первые дни я так боялась нашей близости, а вдруг у вас изменилось отношение ко мне. Но сегодня я счастлива! Ваши ласки сняли все мои тревоги. Честно говоря, ради вас я готова на все, и если вы будете против ребенка...

- Машенька, золотце, да ты что! Мы меж собой только о Никитке и говорим, вся душа изболелась, скорей бы его увидеть! А ты бы хотела еще ребенка?
- Конечно! Видимо, дети - это моя судьба. Мне так повезло, что встретила вас, таких благородных и открытых рыцарей, полюбила каждого из вас, что я опять захотела ребеночка. Как ты думаешь, ребята на меня за это не обидятся?
- Что ты говоришь?! Нет, конечно! Я уверен в каждом, они с радостью воспримут такую весточку!
Машенька подскочила ко мне и одарила таким протяжным поцелуем, будто я стал ее сообщником и она оказалась под моей защитой.

И тут я по-настоящему осознал, что где-то там, в маленьком поселке, весело лопочет и топает по земле продолжение одного из нас, похожий на свою маму и на отца...

Маша, я так думаю, что в этот раз ребенок будет похож на Юрку, ты же с ним первым нынче любилась.
Девушка расхохоталась.
- Твои познания меня умиляют! В тот раз первым был Олег, но ведь...
Она прикусила язычок, но я мгновенно сообразил, что отчество Никитки было не Олегович!
Машутка отпрянула от меня, но я подскочил к ней, поднял ее на руки и стал кружить по поляне.
- Машка, болтушка, проговорилась! Нас осталось трое!
Маша начала колотить меня по плечу кулачками:
- Бессовестный! Ты специально меня спросил, чтобы выпытать...

Я не дал ей договорить, впился губами в ее губки, поставил ее на пенек, и мы стояли так до тех пор, пока суровый голос не разрушил нашу идиллию:

- Обнаглели! Мало вам ночи было? У рыбы уже глаза побелели от злости, того и гляди из котла выпрыгнет!
Серега явно ревновал, тоже ночи было мало. Пришлось хохотнуть:
- Иди, иди! Вон тебя ручей ждет! Охолонь немного, Отелло!
Молчи, презренный! Если я и задавлю сегодня кого-то, так точно не Дездемону. Молись на ночь, красавчик, а то я за себя не ручаюсь!

Не успел Сережка скрыться в ложбинке, как из избы вывалился заспанный Юраня.

- Какого черта спать не даете, пташки незалетные?
Маришка подлетела к ворчуну, в склокоченной бороде которого обнаружить наличие лица было почти невозможно, и стала раздвигать заросли в поиске губ, намереваясь его поцеловать. Юрке пришлось помочь девушке в безуспешных попытках, он раздвинул руками свою лицевую шерсть и смачно чмокнул ее в щеку.
- Постригся бы, дикообраз! – крикнул я, на что Юраня внимательно осмотрел мое намордное руно и покрутил пальцем у виска, как бы говоря: «Сам такой!».

Олег вышел из избы бодрым шагом, но глаз открыть ему до сих пор никак не удавалось, потому он решил сначала хорошенько протереть их кулаками. Но Маша, подскочив к парню, начала мокрыми ладошками массировать лицо нашего командарма, на что он стал блаженно крякать и, наконец, проснулся настолько, что, взглянув на окружающую действительность и на костер, тут же скомандовал:

- Делаем дневку!

БЕЛОК И ЦИМУС

- А не лепо ли нам, братцы?
Серега оседлал бревешко и, постукивая ложкой о рановато обнаружившееся дно литровой кружки, решил немного побалагурить.

Мы-то знали, что он хочет сказать. После сытного обеда да после бессонной ночи иного он и сказать-то не смог бы, кроме как то, о чем мы и сами подумывали, но Маша в корне извратила глубочайший смысл вышепроизнесенной фразы:

- Ну уж нет! Спать будете после обеда, а сейчас на промысел!
- Маша, солнышко, какой промысел, ни один член не шевелится!
Юрка тут же схлопотал по спине мешалкой за недержание речи’ и сунул в зубы кулак, чтобы не тратить зря свое неуемное остроумие.
- Предлагаю спуститься ниже за кряж, там в ручье водится белок, и я вам покажу, что это за местный деликатес. Потом благодарить будете!

Опять двадцать пять! Опять эта пигалица собирается нас удивить!

Что это за дичь такая, белок, растолкуй! Если рыба, то зря стараешься, лучше харюзятинки ничего нет. А если иная животина, то надо ли нам ее?
Маша загадочно прищурилась и заявила:
- У вас там в загашнике я приметила сетешку и думаю, что она нам в этот раз будет в самый раз, чтоб потешить аппетит.
- Если ты нам предлагаешь заняться отловом местной кильки, то зря стараешься, мне и харюзятины хватит!
- Тоже верно! Не хватало ловить маляву!

Я вспомнил, как на Урале, на Вижае, мы ловили рыбу, которую местное население так и звало – малява, охватывая этим общим названием несметное разнообразие рыбьей живности, появившейся в их реке совсем недавно, всех мастей и видов, начиная от перламутровых единорогов, и кончая двухусыми уродцами. Лишь одно объединяло всю эту живность – малый размер, не более дециметра! Ее было так много, что народ отлавливал ее банками с воронкой, забивал ею мешки и кормил всю скотину, начиная от индюков и кончая свиньями. Сами люди этих мутантов есть, конечно же, не решались.


Предполагая, что девчонка хотела устроить нам занятие, подобное вышеотмеченному, я стал отказываться от такой рыбалки.

Каким бы олухом я был, если б Маша не сумела убедить пойти за ней, подмигнув мне так, что я тут же вытряс из кухонного мешка все, что там было, и ринулся к реке.
Пройдя по гальке вдоль реки, уже менее мутной, чем вчера, мы вышли к бурному ручью, вылетавшему к Чае из сумрачного ущелья. В устье ручья наблюдалась глубокая заводь, которую и предложила обловить наша бригадирша.

В первый же заход мы с трудом вытащили сетешку на песок, так много в ней было харюзятины. Но тут же мы были повергнуты в шок, когда Машка нашу священную рыбу стала выбрасывать в реку, да еще и нам приказала делать то же самое!

Весь улов нашими же руками ушел обратно в воду!
Мария все же что-то положила в мешок и заставила нас повторить облов.
История повторилась. Мы еще пару раз завели сетешку, хотя надеть гидрачи никто не догадался, и нам стало, мягко говоря, немного сыровато.
Наконец Маша крикнула, - Пока хватит! – и мы повалились на теплый песок, сдирая с себя мокрую одежду.
- Покажи хоть, ради чего мы отмораживали свои...
Юрка подошел к мешку и достал из него пару рыбин, своим видом ничего особенного нам не говорящих.
- И это все?
- Пока все, но, думаю, вам этого будет недостаточно! Я пока к костру, а вы попробуйте еще белка половить. Когда увидите красные Юркины трусы, то бегите скорее к избе, иначе белок убежит.
Куда убежит, зачем убежит, от кого убежит, мы не поняли, но не верить этой женщине у нас не было ни малейших причин. Это мы уже уяснили себе навсегда, потому слегка согревшись, мы продолжили сие увлекательнейшее занятие – выбрасывание любимого хариуса!

Наконец красные Юркины трусы, привязанные к шесту, взлетели над нашим табором, и мы ринулись туда.

- Показываю! – Маша за хвост подняла готовую рыбку и... двумя пальцами сняла ее нежное мясо себе в рот, зажмурившись при этом от наслаждения. Потом запила все это из кружки чем-то, похожим на кофе с молоком, да еще крякнула вдогонку.
- А теперь вы! Та-ак, подняли рыбку, двумя пальцами зажали ее и...

Фантастика! Необъяснимая вкуснятина заполнила рот, нежное, жирное рыбье мясо начало таять во рту! Честно скажу – рыбы я ел много и всякой, ощущений от сего процесса имел множество, но такого…

А Маша бегала вокруг и совала в рот кружку.
Брага! Цимус!
С полным ртом трудно выразить все, что просилось на язык, но уж многозначительно мычать нам никто не запретит!

Мыча и вращая шарами, мы поглощали – нет, мы втягивали в себя! – эту невообразимую вкуснятину, ползали за Машей и умоляли ее смилостивиться над нами, рассказать, раскрыть глубоко законспирированный способ приготовления этой удивительной рыбы и этого удивительного напитка! К тому же мы были в шоке - почему мы не знали, где она хранила эту невообразимо вкусную бражку? Как это прошло мимо нашего неусыпного внимания?

Чудо, не иначе!

Машка так заливисто хохотала, что и мы - уж на что серьезные и рассудительные мужчины! - начали вслед за ней хохотать все сильнее и сильнее. Обливаясь слезами, мы вспоминали, как вредная Мария умудрилась загнать нас – без гидрачей! - в ледяную воду, а потом нагоняла на нас ужас, вышвыривая рыбу обратно.

- Вечером мы повторим все это, а пока отвечаю на самый главный мужской вопрос – откуда спиртное!
Оказалось, что в местной тайге бытует закон: «Есть изба - должна быть брага!».
Потому в потайном месте недалеко от избы всегда в землю зарыты пара фляг, куда постоянно добавляются пищевые отходы, как то: местные ягоды и неместные фрукты, приправленные сахаром. Летом этот освежающий напиток напрямую веселит хозяев избы, а зимой, если мороз переваливает за пятьдесят, та же брага, слитая по замороженному топору, дает что-то, не поддающееся описанию, но дающее крутой спиртовой градус.

Конечно же, вечером мы, заготовив немерянное количество ягод, как отместку за доставленное удовольствие, ринулись к ручью за белком. На фоне черной воды и мельтешащих харюзов белки выделялись своей белизной, потому и ловить их лучше было ночью.

А вечером тающая рыба опять начала проваливаться в наши желудки с помощью божественного напитка с удивительным названием «Брага».
Сознаюсь, что выражение «рыба убежала» досталось опять же мне, непутевому. Оказалось, что белок – очень жирная и нежная рыба, ни жарить, ни варить ее было нежелательно, ее нужно печь на рожне13.
В какой-то момент я зазевался и получил увесистый тычок в бок от того, что на рогульке остался только невзрачный рыбий скелет...
- Белок убежал! Жирное мясо от жара стекло с рожна!

ЧТО ДАЛЬШЕ?

- Мария Батьковна, а что еще ловится в здешних водах и пущах, что могло бы удивить нас и воодушевить?
Мы, столько лет блуждавшие по тайгам, после встречи с Машей постоянно сталкивались со все новыми и новыми загадками. Притом они отыскивались непосредственно под ногами, на каждом шагу. Как ни много мы познали самостоятельно или вычитали из книг, все равно действительность оказывалась намного богаче, неизведанное ожидало нас за каждым поворотом.

Конечно, катализатором непрерывного появления нового была наша Маша, она знала много такого, что «мудрецам не снилось никогда».

Возможно, что она могла бы нам рассказать и показать еще очень и очень много, что было скрыто от нашего неопытного взгляда, но вряд ли она понимала, что именно нам нужно было показывать, настолько естественно для нее было все, что нас окружало в тайге.

Так и мы бы не смогли показать ей все удивительное в городах, потому что для нас в городе тоже все было так же привычно и понятно, и это многое тоже воспринималось на уровне подсознания.

Для вас будет новым – встреча с нашими людьми. Потом я вам дам уроки, как с ними разговаривать, как себя вести. Вам никак нельзя оплошать, вы должны произвести на них хорошее впечатление, вы же мои...

Я точно почувствовал, что Маша хотела сказать «мужья», но постеснялась. Это же почувствовали и мужики, потому Юрка выпалил:

- Машуня, не робей, мужья мы тебе, а то кто же?
Маша расхохоталась и запустила в тощего трепача сосновой шишкой.
Звезды смотрели на нас и понимали, что наше волнение перед встречей с Радостинцами постепенно начинало возрастать, хотя до них было еще идти и идти... Луна улыбалась, уж ей-то было ясно, что наше перерождение шло полным ходом, а это сулило нам... Мы не были провидцами, потому развивать тему дальше было очень и очень трудно.

Река шумела внизу, потрескивал костер, мошкара, уже совсем видимо потерявшая к нам интерес по причине полного выветривания из нас городской раздражающей вони, скромничала и вяло подпрыгивала в лучах костра.

- Я хочу петь! Бери гитару!
В эту ночь мы перепели все, что знали, и даже то, что знали не совсем.
«Я бы сказал тебе, много хорошего в тихую лунную ночь у костра...», «Все перекаты, да перекаты...», «... К синеглазым своим горам не пора ли нам возвращаться?», «Росу золотую склевала синица, на дальних болотах клубится рассвет...»...

Душа взлетела высоко-высоко и с высоты ей был виден весь мир, в котором параллельно с болью, утратами и цивилизованной суетой существовала вот такая незамысловатая и простая, но мудрая и чистая жизнь, окруженная рыжими стволами сосен, темными ночными пятнами кустарника, украшенная вскриками сонных птиц, возней мошкары... Тело и голова были легкими, без гнетущей тревоги и сумрачных мыслей, верилось, что так будет всегда, на тысячу и тысячу лет вперед...

Завтра мы продолжим свой путь к неизведанному, к нашей мечте.
А пока певунья наша уже закрыла глазки и, склонив голову на колени к Олегу, во сне перелетела туда, где в кроватке видел цветные сны и улыбался маленький человечек, родной нам Никитка.

КОНЕЦ ЧАЙНОЙ ЦЕРЕМОНИИ

...Утро мы бессовестно проспали.
Маша уже была в отчаянии, когда даже внесенный ею ароматный котел со «змеиным супчиком»14 не расщекотал наше обоняние. Пришлось ей, бедной, начать есть самой, звучно прихлебывая из ложки.
Только этот, действующий даже на самые заскорузлые нервы, звук смог пробудить нас от спячки.

На пробуждение мужиков после сладострастной ночи было любо-дорого посмотреть! То, как встал я, имею наглость не сообщать, а вот о других сообщу.

Олег сначала открыл глаза, потом резко сел, осмотрел внимательным взором всех нас и... упал навзничь, мгновенно забыв о существовании мироздания.

Юрка красноречиво начал ворочаться в спальнике, грубо намекая, что сон главнее чревоугодия. Но чувствовалось, что аромат свежесваренного супчика все же проник в его влажную пуховую нору и настырно щиплет нос. За этим дело не встанет, скоро хозяин лежбища проснется и его ложка замелькает с частотой, неуловимой для обычного глаза.


Сережка в отличие от всех других слабаков отличался тем, что... В общем, он не среагировал ни на один из вышеприведенных раздражителей, как спал, так и спит. Могу заметить, что его сладкий храпоток вполне мог разрушить наступающее у нас состояние пробуждения, а это было совсем ни к чему. Оставалось только одно - начать есть, не оглядываясь на засоню. Встанет, никуда не денется!


Перекрестившись, вылетаем в утреннюю свежесть, наскоро окропляем в ручье свои смятые рожи и с грохотом вваливаемся обратно в избу.

На столе уже дымятся кружки, пар идет и из чайника - жор пошел!
Сквозь чавканье слышим глухое ворчание, это оставшийся без присмотра спальный мешок выдавливает из себя перепревшее Сережкино тело. При виде своих заботливых друзей, с огромной скоростью поглощающих варево и плотоядно косящихся на пятую кружку, отставленную в сторону мягкосердечной Машей, вылупившийся русобородый птенец начинает лихорадочно искать свою ложку. Вот тут он совершенно зря старается – ложка в воспитательных целях припрятана до тех пор, пока лентяй не покается в своем нережимном поведении.
- Быстро к ручью, мойте свои кружки, пейте чай, уходим!

Маша усвоила твердо – если дать поблажку с самого утра, то день может пропасть впустую. Потому она начала гонять нас с самого с рання.


Спустя... Не будем уточнять, за какое время Маше удалось нас усадить за весла. Сопромат еще тот! Обычно мы, раньше, когда еще не было Маши, тратили полдня на сборы, чтоб потом пару часиков помахать веслами.

Но сейчас условия резко изменились. Вы думаете, Маша нас заставляла и уговаривала? Отнюдь! Она сама порхала по избе и поляне, собирала свои и наши вещи, по ходу успевая пощекотать, поцеловать и приобнять каждого. Энергия, исходящая от этого человечка, приятным образом резонировала с нашими трудовыми возможностями, потому получалось так, что иными способами подгонять и стимулировать было совсем не обязательно.

Прохладная утренняя свежесть холодила наши лица, мимо пролетали заросшие лесом берега, камешки на дне улыбались нам разноцветными улыбками, а мы, как это стало ясно по Машуткиному поведению, приближались к тому моменту, когда придется сушить весла и разбирать наше судно.


Маше было весело, а нам почему-то взгрустнулось. Мы всегда впадали в меланхолию, если приближалась последняя пристань. Все же мы были водоплавающей дичью, нашей стихией была вода, пороги, берега...

Но в этот раз за последней пристанью нас ждало продолжение пути, потому вскоре мы, как и Маша, стали с волнением ждать последнего поворота.
И это случилось, но как-то буднично и, по-нашему, нелепо.

На очередном разливе мы посреди реки сели на мель, и Маша посоветовала нам тащить катамаран к правому берегу. Поддев нашего скакуна под стрингеры15, мы потащили его к крутому обрыву, где совсем не было никакой струи, которая смогла бы понести нас дальше.


Маша, совершенно не по ситуации, начала хохотать, и мы запоздало поняли, что вот та ровная полянка на берегу и есть наш последний причал.

Чая мгновенно стала просто рекой, не хуже, не лучше других, а нами уже все сильнее и сильнее овладевало иное состояние, состояние настройки организма на пеший переход.
Чайная «церемония» закончилась!

Осталось поймать последнюю рыбку для поддержания энергетического баланса организма на пешке и распрощаться с рекой навсегда...

Чуть ниже по течению скала и сверкающая за ней заводь были идеальным местом для рыбалки, потому за рыбой дело не стало. Харюза, таймешата и ленки приятно топорщили наши торбы, когда мы возвратились к костру.

ПИСЬМО

Девушка встретила нас известием о том, что нас уже ждут, через пару дней вышлют за нами лошадей, но нам нужно часть пути пройти пешком, потому что впереди нас ждут скалы, по которым лошадям не пройти.
Оглядевшись, мы не обнаружили не то, что почтового отделения, почтальона или, на худой конец, голубятни, но и самого примитивного телефона.
- Маша, кто тебе сказал?
- Костер еще был теплым, да и записка была в дупле.
Маша показала нам «записку». Это была палочка с несколькими ничего нам не говорящими нарезами.
- Дорогуша, ты хоть намекни, что тут «написано»!
Юрка вертел палочку в руках и пытался понять хоть что-то.
- Мальчики, не надо ничего искать таинственного, все гораздо проще. Вот смотрите: палочка сухая – когда здесь был Онуфрий, дождя не было, т.е. был недавно, скорее всего, ушел вчера; один кончик заострен – он был один; видите три поперечных зазубринки – прожил тут три дня; правее шесть косых зазубринок – будет ждать еще неделю; еще правее четыре дырочки – с ним три лошади и один олень, последняя дырочка заткнута белой тряпочкой. Привязанная красная ниточка – с Никиткой все хорошо, ждет нас. Ниточка из его варежки – привет передает...

Как все просто! Но если бы не Маша, то нам бы самим было не сообразить, что к чему.

Но Юрке было и этого мало!
- А как ты узнала, что был именно Онуфрий?
- Так это отец мой! А кто бы еще принес ниточку от Никитки?

Можете себе представить – вчера здесь был НАШ тесть, а мы и не знали! И вообще, оказывается, у Маши, как и положено, есть отец, мать...

Сказать, что мы совсем безмозглые, вроде будет неправильно, но то, что мы даже не задумывались о том, что Маша - обычная земная женщина... Настолько эта девушка отличалась от всех других, знаемых нами до нее, что мы невольно сделали ее инопланетянкой, потому и не подумали о родне. А оказывается, ее батя много дней ищет и ждет ее в тайге...

- Маш, а он нас не того... не пристрелит?

До Сережки вдруг дошло, что за любовные утехи с девушками можно получить и кулак в ухо, и пулю в зад! Любое доброе дело не остается без последствий!
- Да ты что, Серенький мой ненаглядный! Уже третий год папаня мой ждет не дождется встречи с зятем, так ему Никитка по душе пришелся, он с ним проводит все время, пока дома. Только и спрашивает: »А не заберут его у меня?». Он сейчас тоже волнуется и ждет вас с нетерпением.

Мы вдруг захотели выйти прямо сегодня: по реке мы прошли сухо, вещей мокрых нет, потому задерживаться на сушку и утруску не будем, но Маша рассудила иначе.

Вы меня удивляете! Мы ведь в тайге, а она поблажек не дает. До завтра нам надо осмотреть и подремонтировать палатку, хорошенько высушить мягкие вещи и... накоптить рыбы! Батя у меня страсть как любит копченого тайменя!
Тут же девчонка показала нам коптильню, врезанную в берег, и объяснила, как это делается. Мы с умным видом внимали нашей учительнице, хотя уж коптить-то мы умели, и еще как, но чего не послушать умного человека?
Юрка провел между себя анализ ситуации и решительно объявил, что копчение – это его призвание, всей остальной чепухой пусть занимаются бесталанные и всякие разные остальные.

Мы не стали спорить, догадываясь, почему этот умник выбрал самую трудную работу. Коптильня, расположенная поодаль, прикрытая кустами, требовала такого напряженного труда, что спать можно было, сколько душе угодно. Тем более, Маша обязательно придет проверить, как идет процесс, а это уже будет свиданием, а там...

Все это без труда читалось в зеленых глазах товарища, потому пусть его!

Но до этого мы решили проверить одно место, мимо которого прошли недавно по реке. Уж больно привлекательным нам показался огромный куст малины, виденный нами с воды. Там же, на берегу, валялось сухое дерево, вынесенное водой, вполне годящееся для костра, потому мы, захватив котелки и топоры, двинулись туда.

По приказу капитана вдвоем с Юрой лезем с котелками вверх за малиной. Идти тяжело, сплошные завалы из стволов, травяные джунгли.
Добравшись до куста, забываем обо всем, котелок в сторону - и горстями поедаем тающую сладкую мякоть. Юрка зашел с другой стороны, чавкает и урчит от блаженства.

С огромной скоростью сдираю ягоды, забираюсь все выше и выше, раздвигаю ветки - а перед моими глазами, почти в упор... огромная медвежья морда!


Как я летел вниз, к реке, не помню. Именно – летел, потому как не тормознул ни перед одной корягой!

Выскочил на берег, задыхаясь, показываю на куст, изо рта одни междометия, и на самом высоком нервном взвизге вдруг слышу голос капитана:
- А Юрка где?
Хватаем ружье, лезем по корягам (странно, их же не было, когда я бежал вниз!), подкрадываемся, огибаем куст и видим... Юрку, все так же в спешке поедающего малину.
- А где медведь?
Юра делает большие глаза:
- Какой медведь?

Пробираемся к месту встречи с косолапым и видим огромную кучу г… (медвежьего!). А вверх и вниз от этого места прямые коридоры примятой травы, один мой, другой, сами понимаете, чей.

А я слышал треск слева и справа, думал это так у меня з-з-за ушами трещит! Еще подумал, что это так воняет?
Юрка аж до икоты дошел от смеха. Мы валяемся от хохота, и уже ничего не может нам испортить хорошее настроение до самого вечера.
Только иногда со смехом обсуждали - а каково было медведю?

ПРОЩАНИЕ С ВОДОЙ

Вечером мы устроили праздник по поводу окончания водной части путешествия.
В сценарий праздника входила церемония прощания с кораблем, потому мы посоветовали Марии уйти в палатку, чтобы не видеть наши скупые мужские слезы, но девушка настояла провести церемониал на ее глазах, чтобы мы не выкинули чего недостойного.

Разлив спиртик по кружкам, мы развесили рыжие баллоны на сучьях, встали на колени, капитан произнес молитву верности богу Нептуну, сломал над нашими головами веточку в знак верности владыке и поднял ружье...

Маша мгновенно просчитала ситуацию и кинулась к Олегу.
- Не стреляй! В тайге каждая вещь на вес золота!
- Ну не тащить же баллоны с собой!
- И не надо, их заберут, кому захочется! Мы же находимся на ходовой тропе, здесь движение как на ваших улицах!
Ну, да, конечно! Если и пройдет человек раз в полгода, да и то вряд ли.

Что ж, пришлось пойти навстречу. Олег пальнул в воздух, мы прижались щекой к холодной резине и опрокинули кружки в рот. Скупая слеза почему-то не захотела появляться, но мы сильно об этом не горевали, а достали гитару и под звуки марша водников «Все перекаты, да перекаты...» рядами и колоннами совершили круг почета в честь победы над очередной таежной рекой. Лозунги типа: »Всегда и везде вечная слава воде!», «Без таежной без воды ни туды и ни сюды!» - мы прокричали на полную мощь своих глоток.


И тут Олег вспомнил, что в прошлый раз мы не посвятили Марию в свиту Нептуна! Естественно, мы провели посвящение нашего «штурмана» со всеми необходимыми формальностями, включая и произношение клятвы, и впечатывания вечного клейма в лопатку принимаемой, и испитие «забортной» водички, в которую Юрка намешал всего, что попадалось ему на глаза.

Маша стойко выдержала все издевательства со стороны святилы, клеймилы и поилы и под дружное «Ура!» достойно заняла место в доблестных рядах приближенных к сонму море- и водо-плавающих.

Юрка принес закопченые куски тайменя, и начался пир.

- Ребятки, фляжечка-то уже тю-тю, кончилась!
- Вовремя! Доставай следующую!

Гитаре в этот вечер досталось! Мы опять пели и, что оказалось, мы знали намного больше песен, чем думали! У каждого в загашнике было несколько песен, да еще мы с Сергулей спели несколько своих, Маша спела что-то такое волнующе-небесное...

А в конце концов мы заставили девушку станцевать.

В этом походе как-то не было случая увидеть ее в танце, но мы помнили те удивительные ее пляски того давнего лета, когда впервые познакомились. Тогда мы пережили настоящее потрясение, заколдованные созданными ею жертвенно-торжествующими образами.

- Машенька, я готов! Заказывай музыку!
Перевернув гитару, я приготовился отбивать нужный ритм.
Маша чуть подумала и изобразила пальчиками тот бой, под который она собиралась танцевать, затем ушла в палатку, приказав мне, чтобы я начал играть при ее появлении.

Под дробный стук моих пальцев Маша без единого лоскутка одежды замерла перед костром. Затем по малому кругу, мелко перебирая ногами, она, будто раненая птица, стала снижаться к земле. Руки ее порхали все медленнее и медленнее. На секунду замерев у самой земли, она вдруг прыгнула вверх и с этого момента... я плохо помню, что она делала дальше.


Завороженные танцем, мы опять, как и в прошлые разы, отдали наши души в полное распоряжение нашей волшебнице. Они слились с душой этой удивительной женщины и опять повели рассказ о великой любви и горькой разлуке.


Девушка, меняя ритм, то порхала над костром, будто на крыльях любви взлетала над землей, то медленно струилась понизу, роняя в траву горькие слезы одиночества.

Постепенно движения ее становились все более плавными, нежность лучилась от ее фигурки. Мы видели в ее руках младенца, которому она улыбалась, к которому ластилась, затихала, усыпляя его. Мы видели, как мальчик рос, как он обнимал мать, как мама ждала, когда ребенок проснется, как он пошел, смешно ковыляя по земле...
Иногда женщина останавливалась и грустно смотрела вдаль, будто ждала кого-то, но снова возвращалась к своему дитя, награждая его своей бесконечной нежностью.

Наконец женщина увидела нас, и радость пронзила ее. Она подлетела к нам и увлекла с собой. Кружась вокруг нас, наша фея в буйном восторге гладила нам руки и ерошила волосы, будто видела нас после долгой разлуки.

Мы подхватили ее на руки, прижались к ее горячему телу своими лицами и стали кружить у костра, будто клялись, что никакая сила больше не разлучит нас...

Мы унесли Машеньку в палатку, а сами сели у костра и стали медленно выходить из того транса, в который ввела нас удивительная женщина.

За эти мгновения танца мы увидели и узнали, чем жила все эти годы разлуки наша маленькая фея. Никакими словами нельзя было передать все те чувства и переживания, что испытала наша девочка, вынашивая и лелея свое дите вдали от людей, с которыми она породнилась всей душой. Но она сумела рассказать все это движением рук и своего удивительного тела.

Она ждала нас, она долгие три года хранила мечту снова увидеть, обнять нас и снова бесстрашно кинулась в реку своей безграничной любви.

Каждого из нас пронзила мысль, что с этой женщиной мы связаны навсегда, вся наша жизнь будет посвящена ей, нашей неповторимой Машеньке...


ПЕШИЕ СТРАННИКИ

Встали мы и, самое главное, проснулись рано.
Ветерок трепал палатку, что было явным признаком приближающегося дождя.
Гольцы спрятали свои обрезанные макушки в облака, зеленый цвет, обычно яркий в солнечные утра, был блеклым, ветерок гулял по верхушкам деревьев.

Было ясно, что выходить надо побыстрее, чтобы вовремя пройти скальные участки, которые в дождь были намного опаснее.

- Маруся, сколько нам идти до твоего отца?
- Учитывая то, что вы неожиданно свежо выглядите, думаю, дня за два дойдем.
Ну, что ж, два дня – это нормально. Все же мы немного волновались, никто же не знал, кто из нас зять. Хоть я и исключал Олега, но Машутка могла и схитрить.

Тропа почти сразу же пошла вверх, среди камнепада. Юраня, правда, нашел пониже еще одну тропу, но та нередко уходила в мхи, идти по которым было гораздо труднее.

То, что мы отвыкли от пешего передвижения, почувствовалось сразу же. Пот, напитанный шлаками всех самых поганых качеств, начал выжигать глаза и обильно смачивать одежду. Зная эти его особенности, мы шли почти без привалов, надеясь, что скоро пот вычистит организм от курортной нечисти, и будет легче.
Но легче не становилось. Тропа тянулась по таким заковыристым местам, что стало удивительно, почему Машутка назвала ее ходовой. Если уж эта ходовая, то какими были другие?

На одном из привалов мы увидели заросли черемши16. Наконец-то мы сможем насытиться витаминами и украсить свой стол зеленью. Странно, что по берегам мы не видели дикого лука, да и черемша появилась только что.

- Так ведь лето только началось! Это вам не Саяны, где в это время уже и ягоды осыпаются.
- А когда же здесь наступает осень?
- Иногда в сентябре, но в августе уже не лето.
- Двенадцать месяцев зима, остальное – лето?
Маша расхохоталась.
- Ты, Юрок, наверное не спишь, видишь, как лежат и греются твои косточки на песочке Кара-Кумов? А вот мне никакие юга не нужны, я люблю прохладу, влажные туманы, снежные зимы.
- А как же твоя долина? Ты же выросла там?
- Ну... Вы же понимаете, что меня и пустили в ходоки отчасти и потому, что мне больше приятна прохладная тайга.

Да, на самом деле, любителям черноморских курортов и азиатского зноя здесь было бы не совсем уютно. Вспоминаю одного моего знакомого, который совершенно случайно вместо Сочи попал с нами в тайгу. Сколько раз мы слышали фразу: «Да, это не Сочи!»...

Весь день ушел на борьбу с тропой.

«По ропе крутой, таежной я шагаю осторожно
И накручиваю шаги на две стоптанных ноги...».

Запись из дневника:

«Путь на перевал.
Тяжело…
Легкие работают на износ…
Течет пот… Не выступает, не капает - течет!
Шаг, два вдоха… Шаг, два вдоха…
Нельзя ни запнуться, ни оглянуться. Рюкзак должен плыть, не покачиваясь.
Вниз и вверх никто не смотрит, только под ноги. Впереди и сзади тяжелое дыхание друзей.
Перевал отнимает все мысли и чувства кроме одного желания – упасть и не двигаться.
Находим подходящее место, падаем. Шум и посвист в легких постепенно стихают. Только сердце колотится в тесноте скелета.
Что хорошего в борьбе с перевалом? Радость победы! Вижу ручеек на тропе, в нем вода, прохлада, влага уже представляется во рту, где все сожжено горным воздухом… Но не дойти. Целых десять шагов! Глаза падают на тропу и скисают от обиды…
Но ноги идут, идут! Шаг, еще шаг, еще один… Неужели у меня столько сил? Во мне, в таком, так много сил?!
Перевал – это радость победы, утверждение веры «смогу через не могу».
Перевал – это воспитание преодолением…
Все! Мы наверху!»

- Маша, ты ходила этой тропой?

- Один раз, самый первый. Сереженька, не грусти, скоро будет спуск.
Обрадовала! Спуск иногда гораздо труднее идти, чем подъем!
Но все же наша повариха кормила нас неплохо, если мы идем уже несколько часов, а сил еще хватает даже на то, чтобы разговаривать.

Но к вечеру мы так вымотались, что на ужин сил не осталось совсем. По быстрому поели и завалились спать.

И все же перед тем, как провалиться в бездну блаженства, я вспомнил, что, возможно, завтра я увижу отца Марии...

ВСТРЕЧА

И все же нас несет!

Нельзя сказать, что заросшие физиономии моих сопалатников выражали вполне естественное волнение перед встречей с Онуфрием, но по тому, как ребята сосредоточенно паковали свои саквояжи, было заметно, что ничего человеческое им не чуждо.


В отличие от нас Машутка щебетала, не переставая.

- Ребятки, веселее! Батяня там уже, наверное, баню истопил и флягу достал!

Баня! О-о-о! Как же я теперь, в отличие от прошлого раза, хотел в баню! Я вмиг представил пихтовый жар, обжигающий дыхание до самых кишок, горячие доски полка и стенания моих распаренных друганов.

Но тут я вспомнил, как однажды, еще в Саянах, Мария надула нас, пообещав нам стойбище, и мы, до того почти умирая перед перевалом от усталости, рванули так, что покорили перевал в рекордные сроки.
Нет, в этот раз я вас не обманываю, батька мой на самом деле ждет нас и волнуется, наверное, даже больше, чем я.

Она волнуется? Не сказал бы! Топает своими сапожками по камням так, будто у нее за спиной не рюкзак, а пакет со второй обувью.

- Уже недолго осталось. Во-он там, видите, дымок? Это мой батька дымит, сигнал подает!
Боже мой, как еще далеко!
Впереди, куда мы постепенно спускались, расположилась большая долина.

Маша приложила руку ко лбу, посмотрела в сторону долины.

- Предлагаю сделать перекус, а потом рвануть до зимовья.
Предложение было принято, хотя спуск еще не был закончен. Вполне можно было еще пройти, оставалось-то совсем немного. Но чувствовалось, что мы уже неслабо вымотались, потому рюкзаки свалились на траву, рубахи взлетели на кусты, а по поляне разнеслось амбре упревших портянок.
Закурился костерок, перед каждым появился «тормозок» в виде сухаря с кусочком сала и листочком черемши. Запах чая со смородинкой начал щекотать обоняние, потому вдруг возникли силы для того, чтобы приподнять свое тыловое хозяйство и определить его на валуны.

Машутка жевала сухарик и, поглядывая в долину, почему-то подбрасывала дров в костер. Огонь разгорелся уже довольно сильно и было непонятно, что было на уме у задумавшейся женщины.

- Девушка, вы не ночевать ли собралась в этом благодатном краю?
Сережка звучно хлебал чай и весело поглядывал на Машеньку.
- Задумалась. А вы разве не заволновались бы перед встречей со своим отцом?
Да, все верно, потому мы не стали рассуждать дальше, а поднялись, готовые к последнему броску.

Мы уже стояли с рюкзаками на плечах, а Маша все никак не могла уложить свою кухню, что было на нее никак не похоже. Наконец она накинула рюкзак и пошла к тропе.

- Машутка, а костер?
- Ой, я и забыла! Сереженька, выручи, прикрой его, а мы потихоньку пойдем.
Сергуля поворчал, но сбросил мешок и занялся костром, который был завален дровами.

Маша зашагала по тропе, да так резво, что мы еле успевали за ней. Вот ведь как волнуется, на себя уже не похожа! Для меня заданный темп был не совсем удобен, приходилось с удвоенным вниманием следить за тропой. Хорошо хоть и то, что мы закончили спуск, и ноги почувствовали податливость земли. Но Маша не сбавляла скорость. Пот уже побежал с носа тонкой струйкой.

- Машутка, сбавь темп, куда бежим?
И вдруг мое лицо уткнулось в Машуткин рюкзак. Я резко остановился и сзади в мой рюкзак с разгону тоже лицом врезался Олег, а за ним, как это почувствовалось, и Юрка тоже.
- В чем дело? Почему тормозим?
И тут я услышал конский всхрап...

Мы вылетели из-за спин и выстроились в линейку.

Маша, сбросив рюкзак, бежала как горная козочка к рослому, заросшему русой бородой человеку, державшему под узцы двух лошадей.
- Батя! Я тебя уже давно заметила!
Она подлетела к отцу, и он подхватив ее, подкинул вверх, как маленького ребенка. Потом, не спуская дочь с рук, подошел к нам.
Мы скинули рюкзаки и молча стояли перед ним.

image019

Онуфрий, а это был без сомнения он, бережно опустил Машеньку на землю и подошел к нам.

Ну, что, будем знакомиться? – с ударением на «о», произнес он сочным басом. Роста он был под два метра, широкоплечий и смотрелся в этой тайге так же естественно, как все, что его окружало.
Онуфрий подошел к каждому и крепко пожал нам руки. Взгляд его перебегал от одного к другому, как будто он искал кого-то. Наконец он повернулся к дочери, и мы заметили, как он пожал плечами.
Маша опять подбежала к отцу и звонко расхохоталась.
- Что, не узнал зятя своего?
Отец басисто и растерянно как-то произнес:
- Дык, не похож никто!

Машутка начала опять звонко и заливисто хохотать. Она сменялась так заманисто, что начали улыбаться и мы, а за нами и Онуфрий.

Ты что опять удумала, проказница? – Отец опять подхватил дочку на руки. - Вот такая она у меня, бесенок верно слово!
Олег уставился на меня, и до меня тут же дошло.
Серега?!
А Никитка, значит, Сергеевич?

Вот это да!

ОНУФРИЙ

- Ну что, сядем? Подождем четвертого?
Онуфрий уселся на колодину, мы сели рядом с ним. Но когда мы запалили свои трубки, он пересел на другое бревно.
- Не курю, да и дыма не переношу, но вы курите, не стесняйтесь, в тайге и для дыма места хватит.

Маша постоянно толклась возле отца, то обнимет его сзади, то обопрется на его колени и заглядывает ему в глаза. А то усядется ему на колени и начнет притворно ворчать:

- Зарос весь. Вот придем в избу, я тебе устрою такую стрижку, что помолодеешь лет на сорок. Ты баню-то истопил?
- Че спрашивашь, не видела с горы, что ль?
- Да я для ребят спросила. А то однажды я их обманула, так они и сейчас боятся, что баню я снова выдумала.
Мы опять заулыбались, и Маша весело сказала:
- Да вы что, испугались моего батьку, что ли? Сидите, как камней в рот набрали. Он же у меня добрый, мухи не обидит, и всегда меня слушается. Правда ведь, батяня?
- И правда, че мы сидим-то? Манька, давай-ка живо чайку нам сваргань. Только своего, чтоб повеселее было!
Онуфрий ссадил Машу с колен и, слегка подтолкнув в спину, направил ее к темневшему в траве костровищу.
- Куда она, пострелюшка, зятя-то моего подевала?

Ага, так это она специально костер запалила, чтобы Сережке отсрочить встречу с Онуфрием. Ох и хитрая, бесовка!


Постепенно мы разговорились. Онуфрий говорил с нами таким добрым голосом и так, будто мы только недавно с ним расстались.

- Щас придем, в баньку сходите, потом будем паужнать. Четвертого-то Серегой кличите? Ну, ладно. Хорошее имя.
- А он не спужается меня? Кто у вас главный-то, пусть упередит его, да скажет, что я его не обижу. Жду вас уже неделю. Шибко охота папку Никиткинова углядеть. Че она ему, Сергею-то, придумала?

Унав, что придумала Машутка, чтобы подготовить Онуфрия к встрече, он с улыбкой крутнул головой:
- В мать она вся! Такая же шутница и выдумщица. Не забижала вас моя коза-дереза? Не, не должна, она у меня добрая.

Мужик говорил негромким добрым басом, и постепенно наша робость сошла.
А тут и Серега подошел.

Онуфрий встал, снял с парня рюкзак, обнял его, взъерошил волосы и сказал:

- Точно, это он!
Серега непонимающе смотрел на нас, ища объяснения странному поведению этого здорового мужика. Наконец, Юрка не выдержал и, смеясь, выкрикнул:
- Обними тестя своего, блаженный!
У Сережки глаза вылезли из орбит!

Он таращился то на нас, то на Онуфрия, а тот, похохатывая, рявкнул на Марию:

- Так ты что, дочь моя, не сказала парню ничего, что ли?
Маша бросила все, подлетела к Сергею, обняла его, поцеловала, взяла за руку и смущенно произнесла:
- Сереженька, прости, это папка мой, Онуфрием зовут.
Машин отец, меж тем, все смотрел на Сережку и на лице его было написано, что он доволен.
- Ну вылитый Никитка! Я сразу понял, когда эти трое вышли из тайги, что тебя с ними нет, непохожи все. А ты в самый раз!
Он еще раз осмотрел парня и притянув его к себе, крепко обнял.
- Ты уж прости мою ветренницу, видать, хотела помягше все устроить. Не сердись на нее, парень, глупая еще. Мария, накрывай на стол!

Онуфрий снял торбу с коня, отдал Маше и сел перед нами на землю, сложив ноги калачем. Теперь мы были одного роста, потому напряжение еще спало на несколько делений, хотя Сергей до сих пор не мог прийти в себя, до того он был потрясен сообщением о том, что именно он отец Никитки. Мы не стали ему мешать приходить в себя, да и Онуфрий придвинулся ближе к нему и нет-нет, да прижмет его к себе могучей рукой.

- Так вы по Байкалу, а потом по реке и ходке двигались?
Мы рассказали ему о нашем путешествии. Онуфрий согласно качал головой и распрашивал нас о подробностях.

Мне вдруг почудилось, что мы уже давным-давно знаем этого человека, настолько по-дружески он разговаривал с нами. Вел себя он степенно, как и положено таежному человеку, говорил небыстро, уверенно. Чувствовалось, что пожил он немало, но когда Маша шепнула, что ему уже девяносто лет, мы никак не могли этому поверить. Ну, пятьдесят, ну, шестьдесят, но никак не больше!

- Мария, плесни-ко нам из кубышки, отметим встречу!
Маша достала из торбы кожаную фляжку, выточенные из дерева рюмки размером с фужер, разлила янтарную жидкость и разнесла по рукам.
- Сережка, давай чокнемся, ты теперь наш будешь, а вы, мужики, поддержите нас!
Онуфрий опрокинул в себя рюмку, крякнул, достал из тарелки соленый гриб, смачно закусил, отер бороду и сказал:
- Ну-ко, кто у вас инструментом владеет, заводи песню, споем стало быть.

Я, почти опрокинутый дозой спирта, настоенного на кедровом орехе, еще отдыхивался, потому Онуфрий, посмеиваясь над нашей слабостью, сам достал из футляра гитару, подергал струны и, поймав аккорд, запел: «Славное море, священный Байкал...».
Голосище разнесся по тайге так свободно, будто накрыл ее туманом.
Спирт уже ударил нам по мозгам, потому мы не стали кочевряжиться и тоже дружно подтянули вслед за солистом.
Машенька, с самого начала улыбающаяся и счастливая, тоже задорно начала подпевать, и наша песня зазвучала так мощно и дружно, что Онуфрий в конце даже не удержался и грузно, но довольно ловко отбил ногами смачную дробь.

- Не танцор я, а вот Маряня у меня без танцев да плясок жить не может. Всей деревней любуемся, когда она в круг выходит.
- Да, это мы уже знаем, плясунья она отменная!

Мы уже настолько стали друзьями, что после очередной стопки Онуфрий позволил нам проверить свою «Белку».

Воткнув прутик талины в ручей, отчего кончик прутика стал ходить ходуном, он достал мешочек малокалиберных патронов со словами: «А, все равно срок годности вышел!», вручил винтовку нам и завел разговор с дочкой.

Мы отошли метров на пятьдесят и стали пулять в дрожащий прутик. Было бы странно, если б мы попали хоть раз. Сократив расстояние вдвое, мы продолжили бесполезные попытки поразить эту своеобразную мишень.

Онуфрий, заметив эти наши бестолковые потуги, решил проверить винтовку, проворчав: «Вроде недавно проверял, неуж-то спортилась?». Он зарядил ружье, взял его в одну руку, вытянул в сторону прутика, грохнул выстрел, и... кончик прутика исчез, как ножом срезанный! Грянул второй выстрел, прутик сократился еще на сантиметр.

- Да нет, нормальное ружо. Стреляйте, привыкнете.
Мы с позором расбабахали уже полмешочка патронов, а прутик как стоял, так и продолжал стоять, не сокращаясь! Наконец мы подошли почти вплотную и стали в упор расстреливать ненавистную уже мишень. Бесполезно!
Маше, видно, надоела наша пальба, она оглянулась и зашлась от хохота.
- Попробуйте прикладом, может получится!
Такого фиаско, да какой там фиаско – позора! - мы еще ни разу не терпели!

Хохотал и Онуфрий, да так заливисто, что и мы, красные от злости и неудачи, тоже вначале заулыбались, а потом расхохотались и долго не могли успокоиться.

- Онуфрий, стрельни еще раз, не верится, что ты попадешь!
- Да попадет, попадет! – простонала Маша сквозь слезы.
Онуфрий все с того же места вытянутой рукой начал выстрелами срезать с прутика часть за частью, пока прутик полностью не исчез в воде.
- Ниче, нормально. Однако еще глаза не стареют.

Фантастика! Такого мы еще не видели!


Ну, все, пора и к баньке приближаться. Вставай, народ, вешайте на лошадей свои рюкзаки, будем двигаться.

Онуфрий сам скидал на лошадей наши мешки, принайтовал их, и мы налегке двинулись по тропе долины. Идти было необычайно легко, видно в кожаной фляжке Онуфрия был не просто спирт, а опять же настойка на травах Долины. В иных местах, где тропа выходила на поляны, мы шли рядом, распевали песни и острили, кто во что горазд.

ЧАЙКИНА ЗАИМКА

Изба оказалась в красивейшем месте: на берегу небольшой речушки, среди огромных лиственниц и кедров, возле отвесной скалы из голубоватого камня. Называлась она «Чайкина заимка», как нам сказала Маша, в честь девушки Чайки, тоже из ходоков, погибшей здесь от болезни. Одна из полянок была сплошь усеяна оранжевыми жарками, будто в память о погибшей девушке, имевшей отважное, пламенное сердечко.
Баня оказалась отменной! Она стояла на сваях прямо в речной глубокой заводи, и к ней вел узкий мосток. Внутри, в предбаннике прямо в полу было отверстие, куда, скорее всего, ныряли распаренные банящиеся. На берегу, под навесом, с видом на реку стоял стол, куда Машутка споро выставила жбаны с водой, бражкой, рыбной юшкой и плошки с соленой рыбой «с душком»17 и крупными кусками вареного мяса, щедро посыпанного черемшой.
0 86c88 dcc3276a XXL
Онуфрий шагнул в парную первым и долго из-за двери доносилось его крякание под каждый удар веника. Наконец, он выскочил и тут же нырнул в отверстие, откуда раздался такой рык, что, казалось, от звука хлопнула дверь в предбаннике. Он взбежал по лесенке и опять нырнул в парилку, откуда снова раздалось громкое крякание.

Только после третьего раза Онуфрий успокоился и, учащенно дыша, растянулся на лавке.

Мы тут же разделись и влетели в парную...

Нам хватило мгновения, чтобы понять, что следующей секундой от нас останутся обожженые скелеты. Мы с криками вылетели обратно и, вытаращив глаза, глядели на блаженствующего мужика – он там еще и парился! Как у него шкура выдержала такое пекло?!
Но чтобы совсем не упасть в позор лицом, мы решили сделать так: накидали внутрь пихтовой хвои, один держится за ручку двери, а другие поодиночке влетают в баню. Как только изнутри раздастся крик, впускающий открывает обгоревшему и оплавленному банящемуся выход на волю.

Так и сделали. Когда подошла моя очередь, и я влетел в баню, то на вдох у меня просто не хватило времени, так как в то же мгновение я пулей вылетел обратно. Вылезая из реки, я услышал голос Онуфрия.

- Не торопитесь, эта баня жар сутки хранит, еще напаритесь и намоетесь, а пока пойдем, поснедаем.
Завернувшись в одеяла, которые Маша приготовила каждому из нас, мы расселись под навесом и навалились на еду. Рыба с душком таяла во рту, Онуфрий и сам создал пред собой горку рыбьих костей, потому ему пришлось не раз черпать из бочки новую порцию харюзов.

Девушка в это время ушла в баню, и мы с удивлением услышали хлопки веника и восторженное повизгивание. Неужели парится?

- Па-арится! Ничего моя Машка не боится – и в реке бултыхается и в первый пар ходит! Вся в меня. Мать-то боялась и холода и жару, а дочь с ранних лет только со мной и купается.
Было слышно, как девчонка после парной бултыхается в речной ледяной воде. Ну и дикарка нам попалась!

Постепенно мы разговорились, и Онуфрий рассказал нам про их поселок.

- С конями мы до него дойдем за три дня. Всего там около трех сотен жителей, село стоит на небольшой речке, впадающей в Лену. Про нас все знают, ждут. Примут как родных, но большого застолья не будет, не привыкли праздновать, жизнь-то, в общем, не праздная. Многие заняты заготовками, сейчас пошла черемша, первые ягоды, собирать надо.
- Но посидим хорошо, вы расскажете о себе, споете. Машка рассказывала, что у вас песен много, гитара опять же.
Маша выскочила из бани в легком сарафанчике, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами и счастливым лицом.
- Ничего не знаю лучше бани! Идите, там сейчас прохладней стало.
Мы перестали чавкать и потянулись ко входу в баню.

Олег решился идти первым, если не выскочит через минуту, то можно париться.

- Заходите, жить можно!
Мы ввалились в баню. Сказать, что стало прохладней, было нельзя, но, по крайней мере, сидеть на полу, усыпанной пихтовой хвоей, было терпимо. Посидев несколько минут, мы решились на легкие помахивания веником, хотя жару тут же прибавилось.
Постепенно, по мере образования щадящих банных условий, мы стали париться, плескаться в реке и запивать все это бражкой из жбана.
Только когда начало смеркаться, мы в последний раз помахали веничками и уселись за стол.
Какой наступил кайф!

Онуфрий только похохатывал, глядя на нас.

- Во-от, теперь вы готовы к новой жизни. Всю нечисть смыли.
- Батька, ты что, уже прописал ребят у себя, что ли?
- А что? Глядишь, и поглянется у нас. Мужики-то справные, не то, что некоторые. Гля, как они из ружья пуляли, сразу видать, охотники!
Мы вспомнили дрожащую тростинку в ручье и стали хохотать.
Последние градусы напряжения, какое невольно держало нас на всем пути сюда, куда-то улетучились, стало так легко, будто мы родились и жили здесь, а Онуфрий и Маша были нашими родственниками.

Шуршащая по камешкам река, обильная таежная зелень, необычный говор громадного мужчины, прекрасная после бани Машутка - все так радовало сердце, такая легкость была в душе, что желание остаться здесь до конца своих дней все больше и больше заполняло сознание...


Между тем Сергею до сих пор было неловко. Он выделялся из веселящейся толпы тоской в глазах и молчаливостью. Тогда Онуфрий скомандовал:

- Мария, отнеси-ко нам в избу еще один жбан, мы с парнем будем беседу беседовать.
Маша птичкой запорхала возле избы, а мужики уединились в доме. При этом Онуфрий долил в жбан «цимуса» и приказал отдыхать так, чтобы спалось «навзничь».
Мы остались вчетвером, ели, пили и пели, Маша учила нас, как вести себя с селянами.

Оказалось, что глубоко верующие Радостинцы были намного раскрепощенней, чем верующие на большой земле. Молодежь часто устраивала гулянья, вечерки и посиделки, старшие собирались поочередно по избам и вели беседы о житье-бытье. То, что нам будет не отбиться от приглашений в гости, Машутка обещала твердо:
- Ничего не надо бояться, люди понимают, что мы из другого мира. Нужно вести себя свободно, только не надо забывать, что селяне очень доверчивы. А уж девушки так красивы, что потерять голову мы сможем в первые же часы! Ничего никому нельзя обещать, опять же потому, что люди очень доверчивы.
Еще, потупив глазки, Маша сказала, что каждая девушка никогда не откажет, если парень захочет ее. Но это опасно, потому что потом девушка будет сильно горевать, если парень уйдет в сторону. Неожиданно мы узнали, что в селе живет один из Машиных братьев, он тоже белобрысый, как и Сергей, а таких мало, что в селе, что в Долине, потому Федот сильно ждет парня. «Мы должны быть похожи!» - говорит. Он с Никиткой готов играть целыми днями, а тот только про Федота и вспоминает.

- Да вы, и правда, сильно похожи! – улыбнулась Мария.
Из домика донеслось пение уединившихся мужчин, видимо, разговоры кончились, они все обсудили и породнились так, что потянуло на песни.

Мы сгребли со стола все, что на нем осталось и ввалились в дом.

Серега с Онуфрием, обнявшись, пристроились в углу на топчане и самозабвенно, закрыв глаза, вытягивали: «По диким степям Забайкалья...». Жбан у них давно уже пустовал, Онуфрий дирижировал деревянной ложкой и, склонив голову, вертел из стороны в сторону стриженой бородой, которую дочь успела ему обкарнать.
Мы вдохновенно помогли им допеть, потом спели еще пару песен, потом общий храп подвел итог этому замечательному дню...

НА ПУТИ К СЕЛУ

К тому времени, как мы проснулись, Онуфрий уже собрал наши вещи, упаковал и уложил на коней. Мы поплескались в горячей еще бане, ополоснулись в реке, хлебнули чайку и двинулись в путь.
Тропа была набитая. Изба с баней, постепенно удаляясь, мелькали среди стволов деревьев.

Онуфрий, ведя под узцы одну из лошадей, шагал широко, вразвалку. Нам приходилось споро перебирать ногами, чтобы не отстать. Машу отец без разговоров посадил на оленя, и она теперь получила полную свободу для подтрунивания и насмешек над нами, чем она и занялась с первого стука копыт ее рогатого такси.

- Гнаться за моим батькой – это вам не веслами махать. Не запнитесь, шагальщики!
Онуфрий пару раз обернулся, готовясь было приструнить пигалицу, но, видимо, решив, что ее словесные уколы безобидны, больше не обращал на дочь никакого внимания, только буркнул: «Кусты пойдут, уймешься!».

Идти, как ни странно, было легко. Тропа долгое время шла по равнине, то выходя на берег ручья, то уходя от него. Небо было укрыто высокими облаками, потому жарко не было.

Из всех нас лишь Юраня недомогал, видимо, что-то из вчерашней еды не пошло ему впрок. Онуфрий не останавливался, а Юрке, видимо, было неудобно жаловаться, потому он шел и терпел боль в животе. Наконец, это заметила Мария и крикнула отцу, чтобы притормозил.
Лошади встали, мужик осмотрел парня, помял его живот и спросил:
- Мария, ты не помнишь, тут где-то гриб должен быть? Мария, огляделась и ответила, - Что он тебе, каждый год тут растет? Надо чуть дальше пройти.


Мы прошли еще с полкилометра, когда Онуфрий отдал поводья Олегу, позвал Юру с собой, и увел его в лес. Скоро они вернулись, неся в руках что-то белое. Оказалось, что это был белый нарост на сломленной лиственнице, помогающий при болях в желудке. Мужик сложил куски гриба в торбу, а один из них приказал парню съесть. Юрка начал, кривясь от горечи, жевать кусок мягкого гриба.

Маша со своей высоты не удержалась дать ценный совет:
- Бедный Юрик! Может тебе бражки дать для вкуса? Или уж сразу спиртика?
Юрка дожевал, посмотрел на девушку и произнес:
- Если мне будет хуже, пойдешь последней. Посмотрим тогда, кому будет хуже.
Машка расхохоталась.
- Да, от такой пытки я бы померла, точно! Но раз ты еще способен говорить, то, думаю, меня минует кара сия. Ничего, Юра, скоро все будет хорошо. У нас все этим грибом только и лечатся.
Вскоре, и на самом деле, Юрка повеселел, боли прошли, потому мы довольно прытко миновали долину и начали огибать прибрежную скалу. Маша хотела соскочить на землю, но Онуфрий строго приказал, - Сиди, сама дорогу ищи.

Начались кусты, тропа пропала, идти пришлось по острому галешнику, лошади начали оступаться и запинаться. Маша повернула своего рысака ближе к реке, где камни были более покатыми.

В одном месте, в отвесной скале, довольно высоко над уровнем реки, мы заметили что-то вроде пещеры. На вопрос Сергея Онуфрий ответил, что этот грот - первое место, где пережидали непогоду первые ходоки. К пещерке тянулась веревочная лестница. Юрка тут же захотел подняться по ней, на что получил ответ, что скоро будет привал, и пока мы будем отдыхать, желающие могут сползать.

Скоро, и в самом деле, мы вышли на большую поляну, посреди которой под большой лиственницей возле костровища стоял шалаш.

Юрка с Серегой тут же рванули в пещеру, а Онуфрий подозвал Машу и кивнул ей в сторону. Девушка тут же вынула из торбы жестяную банку и убежала в сторону скалы.
Вскоре она вернулась и со словами:
- Подставляй, батя, свои клешни, подлечим!


Оказалось, что после давней драки с медведем у Онуфрия болят руки, а здесь, неподалеку, из-под скалы бил целебный источник. Источник, прямо скажем, нас не сильно удивил, на Байкале, да и вокруг него радоновых источников было много, но что вот руки болят после борьбы с медведем...

- Молодой я был, глупый. Да и Михайло, видать, тоже. Когда он попер на меня, я его колом подпер, а кол сломался, я и решил обороть дядьку. А дядька не то, что меня оборол, он еще и кусаться стал. Ладно, мужики подоспели, отпугнули разбойника, о то б я совсем без рук остался.
С колом на медведя?

Я вспомнил, что как-то в одном саянском селе видел освежеванную тушу медведя. Меня поразило то, что формами медведь разительно был похож на громадного человека, но что поражало более всего, так это груда мышц зверя. Не зря в тайге медведя часто называют мужиком. Потому ходить на него с вилами, а тем более, с колом... Это ж сколько здоровья и силы было у Онуфрия в молодости?


Онуфрий меж тем улегся в тенек, закинул ноги на пень и приготовился, по всей видимости, вздремнуть. Олег не выразил желания никуда идти и тоже, видимо, намеревался слегка прикорнуть.

Маша предложила, - Кто со мной купаться? – По моей спине невольно пробежала зябкая дрожь, но я поднялся и пошел за разбойницей следом.

Мы вышли к месту у реки, где за мощным валунами запряталась уютная укромная от ветра бухточка. Прозрачная вода чуть плескалась у берега, покрытого мелким галешником. Солнышка не было, потому даже снять штормовку желания не было.


Но Маша думала совершенно иначе. Она мигом разделась, потянулась и, взобравшись на скалку, сиганула в воду. Вид взлетающих ледяных брызг, видимо сильно отразился на моем скукоженном лице, потому я тут же услышал восторженный смех русалки.

- Ныряй, не бойся! Пора привыкать к нашей воде, другой не будет!
Ну, что бы вы сделали на моем месте? Вы думаете, я не сопротивлялся? Да все во мне было против купания, но... Какая сила заставила меня лезть в эту до ужаса холодную воду?
- Ныряй сразу! Так легче!
Девушка по пояс стояла в оде, озорно потряхивая своими прелестями, и я решился. Мысленно попрощавшись с жизнью, с диким воплем я разбежался и...
... остался жив!
Только ненадолго. Непреодолимая сила вынесла меня обратно на берег. Стуча зубами и кляня все на свете, я пытался всунуть мокрые ноги в брюки, но это никак не получалось, на галешнике удержать равновесие было никак нельзя.

А Машка, эта бестия, думаете помогла мне? Наивные! Она вырвала штаны из моих рук, подхватила остальную одежду и помчалась по берегу.

- Догоняй, а то все в воду брошу!
Бегать по галешнику я не особо научен, но страх перед мокрой одеждой погнал меня за охальницей. Тряся своими достоинствами, я кинулся за девчонкой. Мы бегали между валунами, носились по берегу, Маша в это время расшвыривал мою одежду и, дразня меня, размахивала моими синими трусами, как пират своим стягом.

Догнал я ее только в тупике между двумя валунами с отвесными стенкам. Схватив ее, задыхаясь после пробежки, я услышал, как стучали наши сердца. Говорить было невозможно, потому оставалось только одно – прижаться к девушке и ждать успокоения дыхания.


И тут Машенька, повернувшись, обняла меня за шею, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

- У нас красивые девушки, но я все равно буду с вами. Без вас я жить не смогу.
Машенька, что ты говоришь? Сергей уже навсегда твой, Олег тебя боготворит, Юрке ты лучший друг, а про меня уж и говорить нечего, ты – моя волшебница и фея. Ты наша навсегда!
Машенька прижалась к моим губам, затем отодвинулась, заулыбалась, закинула руки за голову и воскликнула:
- Я счастлива, не смотря ни на что! Я счастлива!
Она звонко рассмеялась, схватила меня за руку и потащила к костру.

ОТЕЦ И ДОЧЬ

Мы продолжили путь.
Юрка с Сергеем обследовали пещерку и рассказали, что там довольно уютно, есть скамейки, стол, лежанки. У самого входа - кострище, а на выступах стен в кожаных мешочках лежат спички, сухари, соль и чай. Несколько шкур, скорее всего, предназначены для того, чтобы закрывать вход в грот. Лестница не порвалась просто случайно, сильно сгнила.
Онуфрий и Олег выглядели свежее всех. Парень подозрительно посмотрел на нас с Машенькой, что-то уразумел по нашим невинным лицам и занялся лошадьми.

Тропа стала более гористой, но до самого вечера мы двигались довольно споро и на ночлег успели дойти до большого скального выступа, под которым и разложили наши спальники.

У костра неожиданно зашел разговор о долине Радости.

Онуфрий с первых дней жизни в Долине стал постоянно прибаливать, потому на Совете решено было отправить его в селение на большую землю. Но он часто ходил в Долину в гости, где и встретил однажды Меланью. После каждого прихода Онуфрия в Долину Меланьюшка одаривала его очередным ребеночком, потому у Маши три брата и пять сестер. Из них только один, Федот, живет в селении, все остальные из Долины не ушли. Меланья несколько лет назад погибла при спуске из Долины на землю, потому Федот и Мария живут с отцом в селении, а остальные дети, старшему из которых уже под семьдесят лет, находятся в долине Радости. Машенька – самая младшая из них, любимая дочь отца. Сама напросилась из Долины в ходоки, да так и осталась с отцом.


Юрка долго держался, но все же не выдержал и спросил:

- А как в селении и в Долине отнеслись к тому, что Маша уже два лета ходит с нами?
Юрчика, бедного нашего моралиста, мучил вопрос, как относится к этому Онуфрий.
А тот осмотрел нас и спокойно ответил:
- Машутка сама этого захотела, она девушка сама в себе, перечить ей бесполезно, да я и не перечил. Она крепкая, хоть и ростом невелика. А то, что ты хошь узнать, так на это ее долина и послала. Иван, тот, что самолетами заведует, посоветовал нам вашу группу, убедил и Марию выйти на вас. То, что она прикипела к вам, так мы все этому рады, по рассказам дочки стало понятно, что вы ее не обижали, она полюбила вас, потому мы больше это не обсуждаем. Пусть будет так, как есть. А ребятенка Никитку все так полюбили, что ждут вас всех, не дождутся, а уж Сергея совсем заждались. А если моя дочурка еще робеночка принесет, дак я и не против.
- Батяня, ты хоть бы покраснел, что ль! Ты говори, но меру-т знай! Рази подобает об этом загодя говорить?

Мы вдруг заметили, как в речь девушки вошли иные интонации, иной говор, видимо, в волнении она невольно начала переходить на диалект Долины.


Отец мягко привлек девушку к себе, прижался к ней лицом, и проворчал:

- Уймись, гордячка! Че уж тут, сразу же видно – светишься вся!
Маша обняла отца и покрыла его заросшее лицо поцелуями.
- Маменька-то попеняла бы тебе, дикарю, что ты раньше времени про это заговорил.

Онуфрий опустил голову, и мы поняли, что он до сих пор носит в себе память о своей Меланье. Маша тоже поняла, что коснулась горькой темы, и опять начала обнимать и тискать отца. А тот прервал ее ласки, усадил к себе на колени и спросил Сергея:

- Ну, как, Сергей? Попривык уже ко мне? Ты не сомневайся, все будет хорошо. В селе меня уважают, и тебя примут. Парень ты добрый, по характеру надежный, наш будешь. И в Долину мы с тобой сходим.
- Батя, ты опять за свое? Пусть Сережка сам будет решать, что ему делать, ты и так уж много наговорил.
- Да я что ж, я ведь не стою над ним с топором, как решит, так и будет.

Серега молча смотрел на Онуфрия, и мы были уверены, что душа его наполнена такими размышлениями, думами и сомнениями, что больше не бывает. Но той растерянности, что была раньше, уже не было. Парень смирился с судьбой и доверил ей решать, как быть дальше.


- Машка, ну-ка спляши-ка нам! – Онуфрий ссадил дочку с колен и показал на центр возле костра. – Уж шибко я люблю, когда ты пляшешь! Если хошь, так я и подмогну тебе!

- Папка, да с тобой я всегда готова плясать хоть до утра!
- До утра, не до утра, это мы еще посмотрим, а пока давай, заводи.
Машенька достала гитару, сунула мне в руки, убежденная, что мне уже пора знать все ритмы ее плясок, и зашла за скалу.

Когда я отбил первую дробь в наступившей тишине, Машутка вылетела из-за скалы... в чем мать родила! Я чуть не сбил ритм боя, да и ребята, как я увидел, оторопели от такого начала, но увидев, что отец совершенно спокойно начал в темпе танца ударять в ладони, я продолжил аккомпанемент.


В этот раз девушка начала пляску в таком диком вихре, что Онуфрий только крякал, любуясь своей дочкой. Такие скачки, что совершала Маришка, трудно было назвать танцем, но тот задор, что она вложила в движения рук, ног и тела, заразили и нас настолько, что вот уже и Юрка сорвался с места, а за ним и Олег. Они с гиканем и посвистом стали выплясывать вокруг девушки, а та мелькала между ними своим розовым от костра телом и еще более убыстряла темп.


Не удержался и отец. Он подскочил, упер руки в бока и стал топать своими сапожищами так, что я испугался, как бы он не растоптал свое нежное чадо.


Но вот девушка поочередно усадила мужчин по местам и резко сменила ритм танца. По полянке скользила женщина, будто белая лебедь готовилась взлететь в ночное небо. Наконец, взмахнув руками, она оторвалась от земли и поплыла над землей. Было такое чувство, что мы ее глазами видим нас, все более удаляющихся и уменьшающихся в размерах. Ее глазами мы видели, как из-за гор встает далекое солнце, пробуждается тайга, внизу сверкают реки и озера, а впереди, возле большой реки, мелькают домики таежного селения. Лебедь начала снижаться, и мы заметили на околице людей, приветственно махающих нам руками. Снижающаяся девушка вдруг увидела в толпе кого-то, от чего залилась счастливым смехом и плавно спланировала возле белобрысого мальчика.


И ритм опять сменился! На этот раз торжественные движения женщины говорили о том, что она гордится своим ребенком, все это видят и разделяют ее гордость. Но постепенно ритм стал убыстряться, и опять началась веселая безудержная пляска. Опять мужики вскочили со своих мести пустились топать ногами и махать руками.

Все закончилось, как и в прошлые разы, но только в этот раз Маша упала в объятия своего отца, а тот, подхватив дочь на руки, стал кружить по поляне, вскрикивая:

- Ну, Машка! Ну, дочь! Ну, ублажила! Давненько я не видал твоих плясок! Порадовала старика!

Мы стали громко аплодировать, а отец, поставив девушку на землю, подтолкнул ее к скалке с одеждой, приговаривая:
- Беги одевайся, бесстыдница ты этакая!
Чувствовалось, что он воспринимает дочку еще маленькой девочкой. Да это и было так, хоть Маша и была взрослой женщиной, родившей уже двоих детей. Повернувшись к нам, счастливый отец спросил:
- Ну, как вам моя пострелюшка? Понравилась пляска?
Мы в восторге закричали, что танец Маришки видим уже не в первый раз, но всегда удивляемся ее мастерству, на что Онуфрий ответил, что Меланья плясала еще лучше, за что он ее и полюбил. Но Машутка еще молодая, научится, но все равно лучше плясуньи никого ни в селении, ни в Долине нету.
И потом неожиданно добавил:
- Вижу, полюбилась вам моя дочка. Это хорошо. Знаю, не обидите. А о своих семьях не переживайте, я своих внуков уберегу.

Мы еще не совсем привыкли к речи Онуфрия, он говорил кратко, но очень емко. Но мы все более убеждались, что он постоянно намекает на то, что мы можем остаться у них навсегда...

ПРИБЛИЖАЕМСЯ

Весь следующий день прошел в пути, но на следующее утро мы вышли к большой реке.
- Лена! Уже дойдем скоро.

Широкая, полноводная река выворачивала слева из-за пологого мыса, заросшего лесом, и несла свои воды мимо нас с уверенностью знающего себе цену существа. Ее спокойное, величавое движение, по-сибирски основательное и спокойное, вызывало восторг и почтение.


Но любовались мы рекой недолго, скоро тропа начала с подъемом огибать гору, мимо которой текла река. Уже углубляясь от реки в чащу, мы заметили на воде движущийся против течения плоскодонный теплоход «Восток». Значит, путь назад у нас был по реке. До Усть-Кута мы сможем все же добраться. То есть, мы можем пребывать здесь еще почти полмесяца.

Что он нам принесет?

Подъем на перевал оказался труднее, чем мы ожидали. Небольшой, но крутой и сыпучий. Лошади скользили на щебенке, один раз Онуфрий только толчками сзади сумел убедить лошадь подняться вверх. В одном месте лошади настолько устали, что отказались идти дальше.

Пришлось на одном из уступов остановиться. Маша быстренько сварганила перекус, потому как и мы к тому времени тоже высунули языки от усталости.

Онуфрий нас удивлял все больше и больше: шагает так, что мы, здоровые мужики, еле поспеваем за ним, идет без единой капли пота, воду не пьет! А ведь лет-то ему... страшно представить! Мы только еще приближаемся к «штормовым сороковым», а мужику уже под сотню...

- Мария, ты все парням обсказала, знают они, кто живет в селе?
- Батя, не зря, видать, матушка тебя веником хлестала, когда ты острить начинал! Хоть улыбайся для порядку!
- Да я на полном серьезе, разорвут ведь их наши девахи, когда увидят! Изголодались, небось! Не удивлюсь, если они уже за горой строем выстроились и сети свои любовные распустили. Не боитесь, ребяты, что околдуют вас наши молодухи?
- Так скорей бы уж! – Юрка хохотнул, а Онуфрий в полный голос загоготал, - Вот как? Хорошо сказал! Заскучал, видать, паря без бабьей ласки! Ты че же, Марья, довела мужиков до такого голода?
- Так ты же и помешал? Че приперся раньше времени?

Ну, тут уж мы все ухохотались до коликов. Вот так разговоры! Балагурят запросто о том, за что бы их в другом месте прижали за аморалку. Батя будто бы сам толкал дочь свою в наши объятия! Хоть сейчас начинай!

- Вы, это, не шибко у нас себя жалейте! В Долине нравы у нас простые, парни и девки любятся в свое удовольствие, потому и в селении тако же. Но чрезмерно руки не распускайте, а то у нас мужики такие, могут нечаянно и приревновать, потом не разберешься, кто кого опередил.
- Да не слушайте вы его! Смирные у нас ребята, а красавиц хватает, даже слишком!

Такие перспективы, да и разговор с явными намеками прибавили нам энтузиазма так, что мы с перевала скатились кубарем!

***


1 Коремат – пенополиуретановая или пенополиэтиленовая подстилка.
2 Алыгджер – центр Тофаларии, автономного района Иркутской области, место компактного проживания народности тофалары.
3 Гольцы – безлесые горы и возвышенности.
4 Гага – гагара, крупный северный гусь в белоснежном оперении.
5 Шивера – место, где река бежит по мели и между разбросанными там и сям валунами.
6 Чефирбак – народное название литровой жестяной банки для быстрой заварки чая.
7 Бадан – широколистое сибирское растение, черные листья которого заваривают как чай. Корни обладают сильным вяжущим свойством.
8 Чалка – крепкий шнур для причаливания судна.
9 Загребной – член экипажа, сидящий на катамаране впереди.
10 Кроки – рисованная от руки карта.
11 Скрад (скрадка) – укрытие на солонцах для охоты на приходящего туда зверя.
12 Чага – черный нарост на березе, использующийся в тайге как чайная заварка.
13 Рожно – выстроганная из веток рогулька, которая с насаженной на нее рыбой втыкается перед костром.
14 Змеиный супчик – сублимированный суп, самый удобный походный продукт.
15 Стрингеры – здесь продольные жерди палубы.
16 Черемша (медвежий лук) – растение с вкусом лука и запахом чеснока. Любимое лакомство сибиряков.
17 Рыба с душком – сибирский деликатес, чаще хариус), чуть перестоявшая рыба, отличающаяся необыкновенным вкусом.

vin144 1

По поводу скачки архива романа пишите Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

***

 ДАЛЬШЕ

У вас недостаточно прав на комментирование

.