28 | 03 | 2024

Откуда есть пошел Турачак

И.Истомин

ТУРОЧАК

Рассказ

ozero

Как известно, каждое место, где поселяется человек, имеет свое сердце. Им может быть первый столб, к которому путник привязал коня,или первый шалаш, построенный путешественником на новой земле,или, как чаще всего бывает, уютное место в устье реки.Но у каждого селения обязательно есть его сердце – то место, где впервые человек разжег свой костер и установил очаг.

Посвящается празднику алтайского народа Чагаа Байрам.

Часть 1.

Кедр над речкою стоит,
Мой джапаш корою крыт.
Мясо в котелке бурлит.
Чайник над костром парит.
Что еще алтайцу надо?
Вот тайга – моя отрада,
Вот ружье, а вот мешок –
Это очень хорошо!

Следы марала тянулись вдоль берега. Конко, бурча под нос веселую песенку, шел по ним уже второй день, но марал и не думал уставать.Идти по мягкому глубокому снегу было тяжело, хоть лыжи и были обтянуты камусом. Но Конко не умел уставать, шел он размеренно, не торопясь. Впереди шел марал, он знал, что человек идет за ним не зря. Человеку нужно было мясо, а маралу нужно было спастись. В прошлую ночь они оба ночевали под кедрами, где снегу было намного меньше, а подстилка из опавшей хвои не пускала холод от земли.

Из низинки было видно, что впереди берег поднимается, а на нем стоит большая гора. Конко надеялся, что марал упрется в гору, и там будет место, где их пути сойдутся. Потому Конко уверенно топтал лыжню, зная, что нынче мясо от него не уйдет. Потому и тянул за собой тюльку, чтоб тащить мясо обратно в стойбище.

Берег поднимался все выше, кедры сменились соснами. Почему марал выбрал путь к скалам, Конко не знал, но одно он знал точно – там был тупик. Так и получилось – марал, дойдя до тупика, встал. Конко снял с плеча лук, и зайдя справа, занял удобное место, мимо которого марал, возвращаясь назад, никак не пройдет. Марал постоял, осматриваясь и прислушиваясь, но западный ветер не нес запаха человека, а шум реки подо льдом был не опасен. Так и не решившись спуститься вниз по скользкой скале, марал повернул назад и… напоролся на стрелу. Встав на дыбы, он получил и вторую стрелу, которая беспрепятственно вошла в сердце.

Конко свежевал тушу долго. Разделка подходила к концу, мясо, завернутое в шкуру и обвязаное веревкой, лежало на тюльке. Тяжело, подумал Конко. Но теперь надо искать место, где можно было бы заночевать, тем более, что из-за гор поднималась туча. Быть бурану, потому место ночевки должно быть заветренным. А учитывая, что ветры притянут морозы, надо, чтоб место было между валунами, тогда тепло от костра будет греть долго.

Конко потянул лыжню вдоль скал. Темнело. Спасибо, Ай уже выглянула из-за вершинки горы и помогала путнику двигаться дальше.

Там айу в тайге орет,
Там марал кору дерет.
Под горой туман встает,
А ко мне наджы идет.
Арачки попьем, закусим,
И дымок из трубки пустим.
Без тревоги день прошел,
Значит - очень хорошо!

Мурлыкая песенку, Конко неожиданно почувствовал запах дыма. Принюхался. Где-то впереди человек жжет костер. Но где? Пройдя еще немного, Конко увидел это место. Между скал посверкивали блики огня. Кто бы это мог быть? Из своего стойбища сюда ушел только он, Конко, а вблизи, по берегам Бия и Куу, насколько он знал, люди на зиму поднялись вверх, чтобы весной не попасть под половодье. Чужак? Но откуда он здесь?

-----------

Конко - имя, в переводе на русский "колокольчик".
Джапаш - шалаш.

Камус - шкура с голени копытного животного.

Тюлька - деревянное приспособление в виде большой ложки.

Марал - копытное животное типа оленя.

Айу - медведь.

Наджы - друг.

Арачка - алтайское вино.

Бий (Бия) - река, вытекающая из Телецкого озера.

Куу (Лебедь) - река, текущая параллельно Бие.

Часть 2

Чужак? Но откуда он здесь?

Стоя на бережке озера, Конко из-за сосны некоторое время наблюдал за скалами, среди которых, конечно же, должен быть человек.

В тайге бывает всякое, но человека встретить можно было редко, тем более, из чужого стойбища. А уж в этом месте, удаленном от человеческого жилья, мог быть только тот, кто пришел снизу, поднимаясь по Бию. Он не был из племени «дубо» (тубалары), потому что кроме Конко вниз по Бию не спускался никто, а соседям по реке Куу до этого места было далеко. Тогда кто этот человек?

Конко решил понаблюдать еще немного, но неожиданно почувствовал, что ему в бок ткнулось что-то твердое. Мгновенно перестав дышать и ощутив холод в животе, он замер. Одновременно с этим он понял, что лук и стрелы из колчана кто-то резко выдернул.

- Эй! – Услышал он чуть ли не рычащий голос. Обернувшись, Конко увидел направленную в его сторону стрелу его же лука. Удивило, что человек был устрашающего вида: под шапкой в космах волос, даже в свете Ай, лицо едва просматривалось, одет он был в лохмотья, ноги были обмотаны травой и обвязаны березовыми ветками, руки были настолько грубы, будто были сделаны из дерева. Но это был человек, иначе бы он не держал лук и не говорил «эй». Человек-то он человек, но чего он хочет?

Конко почему-то его не боялся, но пошевелиться не мог до тех пор, пока страшный человек не повел луком в сторону и не махнул головой, из чего стало ясно, что нужно идти.

К костру они так и шли – Конко топтал лыжню впереди, а следом, с трудом шагая в глубоком снегу, брел его пленщик. В свете Ай они вышли к скальным развалам, среди которых горел костер, а под одним из громадных валунов просматривалось лежбище, то ли сооруженное человеком, то ли заимствованное у зверя.

Чужой, как назвал его Конко, показал на место между скалой и костром, куда, как было понятно, нужно было сесть, а огромный кулак, поднесенный к самому носу, ясно показывал, что шевелиться, тем более, удирать было не надо. Пока Конко усаживался, подложив под себя ногу, человек метнулся к тюльке, в одно мгновение разорвал веревки, увидел мясо, издал победный рык и начал рвать мясо руками, активно помогая им зубами. Сырое мясо он даже не ел, а глотал куски, не жуя.

Наевшись и срыгнув, чужой уставился на Конко, затем, подойдя, показал на мешок, висевший за спиной охотника. Было понятно, что мужик хочет проверить мешок, нет ли там еще чего-нибудь вкусненького. Несколько сухих лепешек и берестяную бутылку с арачкой он засунул себе за пазуху, затем сел напротив и снова уставился на Конко. Молчали долго. Наконец, чужой прохрипел: - Дубо? Затем показал на мясо, показал, будто он стреляет из лука, и поднял кривой палец вверх. – Хорошо! Это "орус", понял охотник. Кроме него, быть было некому.

Дров у чужого было припасено много, потому из-за холодной ночи переживать было нечего, оставалось или сидеть молча, или пытаться поспать. Оба выбрали последнее, потому как Конко набегался за день, а чужого клонило в сон от сытости. Мужик улегся на лежбище, а охотник нашел теплое место между нагретой скалой и костром. Сводить счеты с орусом было лень, да и усталость прижимала к земле. Он до сна еще сумел поджарить на раскаленных камнях куски мяса, поел и уснул. Ни храп чужого, ни усиливающееся завывание вьюги, сдерживаемой скалами, ни холод не могли удержать от сна ни того, ни другого.

------------------------

Орус - русский.

Часть 3.

Но пару раз ночью пришлось все же проснуться.

Орус, глотавший вечером сырое мясо кусками, вовсю маялся животом. То и дело он уползал за камень и рыгал там, бурно комментируя этот процесс.

Да и в костер нужно было подкинуть очередную корягу, потому как ветер развоевался не на шутку. Если бы не высоченная скала, закрывавшая стоянку от ветра, то людям пришлось бы туго. Но место было настолько удачно сложенное, что меж огромных валунов, оторвавшихся в свое время от скалы, можно было пережить и не такую пургу.

Ко времени, когда запах жареного мяса, шкварчащего на раскаленных камнях, и аромат баданового чая со стебелечками сухой черной смородины, добрался до ноздрей, орус, видимо, силой заставил себя подползти к костру, сжевать кусочек мяса и немало отхлебнуть из котелка. Конко ел спокойно .

Он думал. Мяса много, вдвоем мы не съедим его столько, чтоб совсем ничего не осталось сородичам. Но если мужик захочет забрать все мясо себе, то станет худо, стойбище ждет добычи. Если же орус отпустит Конко, то придется опять выслеживать марала, а это займет несколько дней. А ведь еще и тетиву для нового лука надо из чего-то делать.

Меж тем орус стал оживать. Он сумел доползти до костра и привалился к горячей стене. Углядев нож в руках охотника, он протянул к нему руку: – Дай! Взяв нож, он неожиданно ухватил себя левой рукой за волосы, а правой начал отсекать космы. Ножик только мелькал в его руках. Остановился орус только тогда, когда отсекать уже было почти нечего. Он хотел было волосы швырнуть в огонь, но Конко его остановил – это же готовый материал для плетения тетивы! Длинные волосы как нельзя лучше годились для плетенки. Не конский, конечно, но все же.

Утро показало, что ни сегодня, ни даже завтра двинуться обратно к стойбищу не имелось ни малейшей возможности. Немного порыскав по округе, Конко убедился, что проблем с топливом для костра не будет. Сухая сосна, торчавшая поодаль, надолго обеспечит их дровами. Кроме того, мужик, увидев, как Конко набивает берестяной котелок снегом, выхватил его и убежал куда-то. Вернулся он с котелком, полным воды. – Озеро! – Показал он вниз, и Конко, хоть и не знал языка оруса, понял, что внизу то ли родник, то ли озерко. Мужик, видимо совсем ослабев после ночной рвоты, показал рукой на тюльку и костер, дав понять, что Конко должен пожарить мясо.

Конко глядел на оруса и поражался. Только недавно перед ним было волосатое страшилище, а теперь на него смотрел и ухмылялся совсем еще молодой Эр кижи! Бабушка Араты, конечно, смогла бы получше обрезать волосы оруса, но сейчас оставалось любоваться только на то, что получилось.

Алтайский аил (юрта)

----------------------------------------------

Араты (женское имя) – лиса.

Эр кижи – мужчина.

Часть 4.

А полюбоваться было на что! Орус, как ни было ему тяжко после переедания, скинул с себя рубище и начал обтираться снегом. Это не удивило Конко.

Он и сам любил с утречка обтереться снегом. Это ему придавало бодрости на весь день.

Больше удивляло то, что эр кижи был высоким, широкоплечим, но исхудавшим так, что кожа висела на нем как белье на просушке. Как бы он жил дальше, если бы случайно к его становищу не подошел Конко с мясом на тюльке? Сгинул бы, наверное, как и некоторые из бродяг, забредших в тайгу без умения в ней выжить. То, что этот орус тоже бродяга, Конко не сомневался. Как же можно голодать в черневой тайге, если ты здоров, а руки вполне могут сделать лук и стрелы? Живности много. Ставь силки, делай самострелы, устанавливай ловушки, гоняй маралов – да мало ли чего можно сделать, тем более если наступает голод? Но орус этого то ли не знал, то ли был к охоте не приспособлен. Вот и оголодал, только кожа да кости остались.

Но кто же он такой? Откуда прибрел сюда? Что его погнало в тайгу? Догадаться трудно, а спрашивать бестолку, по-русски Конко не говорил, а орус, похоже, не знал языка дубо.

Конко дымил трубкой и думал. Но его размышления прервал орус. Он достал из-за пазухи вчерашние лепешки и бутылку, осмотрел их, ухмыльнулся и отдал, сказав: - На! Конко удивился «щедрости» чужого, но тут же протянул лепешку и бутылку обратно орусу, сказав коротко тоже по-русски: - На! Мужик хохотнул, но откусил от лепешки, вынул пробку из бутылки и отпил. – Оо! Вино! Во взгляде его были удивление и радость. Сделав еще глоток, он вернул бутылку Конко. Тот отпив, тоже сказал: - Оо! Вино! Оба рассмеялись. Контакт налаживался.

Обучение языкам пошло как обычно. Сначала, показывая пальцем, выспросили имя друг друга, потом стали показывать на предметы, на костер, на нож, на небо и землю, стараясь запомнить их произношение.

Оруса звали Боря, но Конко произнести это имя никак не удавалось правильно, и он стал называть парня более понятным словом Боро (бурый), что было, в общем, правильно, потому как у Боро на самом деле лицо было бурого цвета, то ли от грязи, то ли от загара, хотя туловище было светлое.

Понемногу они стали понимать кое-что, но узнать, откуда здесь взялся орус, Конко так и не смог.

Между тем, пурга не унималась. Да и ветер стал холоднее. Надо было пополнить запас дров. Конко уже было вознамерился взобраться на сухую сосну, чтоб наломать веток, но Боро остановил его, нырнул куда-то под валуны и вытащил оттуда… топор! Это предмет тоже был в стойбище Конко, но почитался как дар небес – нашли его на покинутой кем-то стоянке – и хранился у шамана сеока Кузен, к которому принадлежали жители стойбища Конко, Казакопа.

Потому, увидев топор в руках чужака, Конко преклонил колено и с трепетом взял топор.

Вскоре, не без помощи Боро, запас дров заметно увеличился. Можно было не бояться ни метели, ни морозов. Тем более, Конко, облазив валуны, нашел более удобно место для житья – небольшую пещерку с площадкой перед ней. Раскидав снег и перетащив сюда костер, они уже смело могли назвать свою пещерку домом.

-----------------------------------------------------------

Алтайский шаман

Сеок – род. У тубаларов сеок «Кузен» считал родовой гору Салог-тын (близ с. Турочак на правом берегу Бии), которую он и почитал.

Часть 5.

Раскидав снег и перетащив сюда костер, они уже смело могли назвать свою пещерку домом.

И Конко и Боро были молодыми, потому алтайские и русские слова запоминали быстро.

На третий день они уже могли, пусть с помощью жестов, но объясняться. Да и место, которое они постепенно обживали, становилось все уютнее.

Метель все же «наметелила» мороз. Костер уже полыхал постоянно, запас дров нужно было постоянно пополнять. Смерзшееся мясо порубили на куски и запрятали в каменные щели, чтобы незваные гости не смогли его достать. Боро с помощью Конко из маральей шкуры смастерил себе дошку, которая была все же теплее, чем его рубище.

Не смотря на то, что метель закончилась, снег все же шел постоянно, потому приходилось, не переставая, отбрасывать его в стороны. Скоро вокруг костра образовалась снежная стена, ставшая как бы прихожкой к пещерке.

Конко, в очередной раз поджаривая мясо на нагретых камнях, вспоминал свой чадыр, в котором они жили впятером: отец, мать, он и две сестры. Утепленный шкурами, чадыр не промерзал зимой, хотя в сильные морозы, конечно, было холодно. Эх, было бы лето, они бы с Боро обязательно соорудили бы такое жилище!

Но что им мешает сделать это сейчас?

Конко подозвал Боро и, махая руками, стал втолковывать парню, что надо соорудить над костром крышу. Боро быстро понял, чего хочет Конко, но пожал плечами – а из чего делать крышу? В ответ Конко даже рассмеялся – вокруг столько снега, что из него не то что крышу, из него можно аил слепить! Только надо нарубить жердей и облепить их снегом.

Друзья, а за эти несколько дней они на самом деле сдружились, не откладывая, занялись рубкой жердей, складыванием чадыра и кладкой снежной кровли. Снег был холодным от мороза, постоянно осыпался, но стенка, обращенная к костру, подтаивала и становилась крепкой. Постепенно снежный чадыр поднимался все выше. Боро от чадыра до грота придумал сделать тоже из жердей и снега коридор, чтобы тепло не уходило.

К вечеру чадыр был готов. Взобравшись на высокий валун и осмотрев новое жилище, Конко с довольным видом запел:»Турачак, турачак…». Долго Боро не нужно было объяснять, что такое «турачак», и он тоже стал подпевать: «Турачак, турачак…».

Внутри чадыра друзья по привычке подкинули охапку хвороста, но скоро стало так жарко, что Боро скинул шубу, а Конко свою дошку.

Достав последние две лепешки, они бережно съели их и запили арачкой из фляжки – праздник! У них есть теперь теплый дом, пусть сделанный из снега, но в нем тепло, а это главное!

Конко закурил трубку, оперся спиной о жердь стенки и мечтательно прикрыл глаза. Был бы сейчас топшуур, он бы спел. В своем племени не было другого мастера играть на топшууре как Конко. Часто по вечерам возле их чадыра собирался народ послушать его кай. Его уже стали называть кайчи. Никто другой этого не заслужил!

Но топшура нет, потому Конко отложил трубку и запел кай без топшура.

Видимо, Боро, ни разу не слышал подобное пение, потому что сидел и слушал будто завороженный.

Конко пел о том, как он гнался за маралом, как свежевал тушу, как нашел это место и Боро, как они соорудили турачак, как теперь тепло и хорошо в снежном чадыре. Он пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

-------------------------------------------

Чадыр – конусообразная юрта из жердей, покрытых корой.

Аил – срубное сооружение, покрытое корой деревьев.

Турачак – маленький, новый домик.

Кай – горловое пение.

Кайчи – сказитель, исполняющий историческое сказание с помощью кая.

Часть 6.

Фото: Кайчи исполняет кай под аккомпанемент топшуура

Конко пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

Видимо, Боро ни разу не слышал подобное пение, потому что сидел и слушал будто завороженный.

Конко пел о том, как он гнался за маралом, как свежевал тушу, как нашел это место и русского друга Боро, как они соорудили турачак, как теперь тепло и хорошо в снежном чадыре. Он пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

А почему только их чадыр? Сюда можно переселиться и всему стойбищу. Места, зверя и рыбы хватит на всех, вода в озерке чистая – живи да радуйся!

Да-а-а, хорошие мечты, но согласятся ли переселиться сюда соплеменники, захочет ли шаман Казакоп перебраться в это урочище? Сможет ли он камлать на новом месте?

Хорошее место надо обязательно пометить кыйра. Конко нырнул в рюкзак за ленточкой, и вдруг рука наткнулась на маленькую коробочку!

О, да это же комус!

Ведь сейчас по всему Алтаю идет праздник Чагаа Байрам, праздник нового года! Как же он забыл про него, ведь ради этого он взял с собой комус, чтобы в красивом месте сыграть на нем! А сейчас самое время для комуса.

Конко схватил ленту и выбежал из чадыра. Связал две ленты, за себя и своих родных, и привязал к кедровой ветке. Затем уселся на вершине большого валуна, и комус Конко зазвучал! Божественный звук полетел над урочищем, рассказывая, что здесь обрел радость новый хозяин прекрасного уголка тайги Конко – великий охотник и первооткрыватель новой земли!

Боро стоял внизу, возле чадыра, улыбался, но не мог понять, чему радуется Конко. Но радость друга передалась и ему, он схватил топор и стал ритмично стучать по нему камнем. Звон металла в морозном воздухе сливался со звучанием комуса, и оба они оглашали окрестности низинки необыкновенной праздничной музыкой. Боро понимал, что друг радуется чему-то такому, что больше, чем радость от постройки жилища.

Спустившись к костру, Конко долго объяснял Боро, какой сегодня праздник. Друг до конца так и не понял смысл праздника, но то, что сегодня самый настоящий праздник, понял хорошо. Они сделали по паре глотков арачки, и Конко продолжил петь кай и подыгрывать на комусе. Он мог это делать бесконечно, но постепенно умолк, и оба с Боро завалились спать, но теперь уже в новом, теплом жилище…

Мороз тем временем спал, и утром Конко засобирался назад, к своему семейному чадыру, к своему стойбищу. Часть мяса он оставил Боро, а остальное упаковал в заспинный мешок. В тайге может случиться всякое, потому на прощание друзья крепко обнялись, а Конко сказал, что будет стараться как можно быстрее вернуться сюда. Удастся ли привести с собой одноплеменников, он не знал, но то, что он приложит к этому все силы, был уверен.

-----------------------------------------------------

Камлание – шаманский обряд, во время которого шаман вызывает духов и общается с ними.

Чагаа Байрам – праздник алтайского Нового года, празднуют в конце февраля - начале марта, когда начинается новолуние.

Кыйра – белая ленточка для подвязывания к веткам в священных местах, знак поклонения Алтайдын ээзи — хозяину Алтая.

Комус – одноязычковый музыкальный инструмент.

Часть 7.

Удастся ли привести с собой одноплеменников, Борис не знал, но то, что Конко приложит к этому все силы, был уверен.

Долго спать я не могу.
Завтра мне топтать тайгу.
Без охоты не могу -
Стрельнуть надо кабаргу.
Диетическое мясо!
Надеваю опоясок,
Дробь и пороху мешок.
Это тоже хорошо!

Конко топтал лыжами снег, и чем ближе становилось его стойбище, тем радостнее было на душе.

Борис, проводив нового друга, опять остался один. До встречи с Конко он уже подумывал лечь под скалу и замерзнуть. Говорят, что смерть от мороза легкая. Уходя от погони, Борис старался как можно дальше уйти в тайгу. Там, на руднике, недалеко от Бийского острога, жить бы ему оставалось совсем немного. К политзаключенным той статьи, по которой его сослали, отношение было не просто зверским. Но спасибо здоровью и подвернувшемуся случаю. Удалось бежать. Но погоня за ним была такой, что избавиться от нее было нереально. Пришлось уходить в ту сторону, куда мог уйти только сумасшедший – в Прителецкую тайгу. И он выбрал ее.

Летом прятаться было легко, листва хорошо скрывала его. Питался ягодами, корнями и хвоей. Иногда удавалось забить дичь. Двигался, стараясь далеко не уходить от реки, которую, он знал, называли Бий. С приближением осени он ушел довольно далеко. Еды пока хватало. Но ближе к зиме стал ощущаться голод. Двигаясь от заимки к заимке, он все же добрался до этого места. Спасали самодельные лыжи. Но проблемы с одеждой и едой все больше обострялись. Наступило отчаяние. Но вдруг нежданная встреча...

Конко шел вперед, не останавливаясь. Его размышления о том, как уговорить соплеменников сменить место стойбища, не прерывались ни на секунду. На скалке в тупике, где река вплотную приближалась к горе, он снял кабаргу. Мяса в ней, конечно, было мало, но зато оно было таким, что его можно было есть сырым, а струйку можно было подарить сестрам.

Борис стал ждать Конко сразу, как только тот скрылся за скалой. Оставалась надежда, что если племя не пойдет за ним, то он хотя бы сам вернется к турачаку. Теперь в чадыре было тепло, зиму можно было переждать, пригодятся и способы ловли дичи, подсказанные Конко с помощью рисунков на снегу. Но пришло нежданное чувство одиночества…

На второй день пошли знакомые места, приближалось стойбище. Конко убыстрил шаг. Ему вдруг пришла мысль, что все удастся. На этой стоянке они были уже несколько лет, потому сменить место было велением времени.

Первыми встретили его собаки. Коротко облаяв, они отступили, потому что из стаи выскочил Аян, белый большой пес. Он кинулся на грудь хозяину, облизав лицо.

Из чадыров выбежали люди и окружили Конко. Радостно и возбужденно приветствуя его, они прямо тут же требовали рассказать, где он был так долго. Но Конко не торопился выболтать свои думы. Он обнял родителей и сестер, отдал добычу, – сами поделятся с другими – съел лепешку, запил чаем и скорым шагом двинулся к шаману Казакопу, жившему отдельно.

Шаман Казакоп давно уже думал о том, что стойбище пора переносить в другое место. То займище, на краю которого стояли чадыры, уже обеднело, оленям и быкам для пастьбы приходилось уходить все дальше. Нужно было снимать стойбище. Но куда идти? Охотники пока не находили такого удобного места, чтоб осесть там надолго.

Потому приход Конко с его рассказом про турачак возле скалы, про озеро, две реки, про богатую дичью тайгу обрадовал шамана. Конко, увидев в глазах Казакопа интерес, начал еще более живописно рассказывать про открытую им землю.

Борис ждал. Вот только недавно ему никого было не надо, а теперь он скучал. Вспоминал улыбающуюся узкоглазую мордашку алтайца, его удивительные, хоть и непонятные, песни, его комус, то как он изображал походку женщин, его рисунки на снегу. И ждал…

-------------------------------------

Кабарга – горный козлик.

Окончание.

Борис ждал. Вот только недавно ему никого было не надо, а теперь он скучал. Вспоминал улыбающуюся узкоглазую мордашку алтайца, его удивительные, хоть и непонятные, песни, его комус, то как он изображал походку женщин, его рисунки на снегу. И ждал…

Ждать пришлось долго. Или может показалось, что долго.

Солнце поднималось все выше, днем становилось тепло так, что снег сверху подтаивал. За ночь он смерзался, образовывался чарым, и можно было ходить по нему, не проваливаясь. Благодаря этому Борис разжился мясом. Марал неосторожно вышел из леса и провалился сквозь ледяную корку. Как он ни бился, выскочить из снежного плена не удалось. Борис узнал об этом, услышав странные крики птиц. Пойдя на их голос, увидел умирающего марала. Добив зверя топором, разжился мясом. Теперь голода до самой весны можно было не опасаться. Кроме того, по совету Конко, Борис жевал хвою, чтобы не болели и не выпадывали зубы.

Но всегда, когда возвращался с охоты к своему турачаку, - Борис уже иначе и не называл свое убежище - вспоминал нового друга. Где он? Дошел ли до стойбища? Приведет ли с собой племя?

Только лишь когда сошел снег и отшумело весеннее наводнение в реках, Борис, возвращаясь от реки Куу, заметил столб дыма на турачаком.

Конко сидел с трубкой во рту и жарил мясо. Рядом лежала большая белая собака. Друзья обнялись так крепко, будто были родными братьями. Да они и были, пусть не братьями, но побратимами. Боро спас Конко от холода, а добо спас оруса от голода. Друзья теперь навсегда были вместе и каждый был для другого наджы.

Шаман ведет племя сюда. Идут медленно, а Конко спешил сюда как горный козлик. Тоже соскучился. Собирать пожитки для переезда пришлось долго, пока сидели в урочище, накопили немало мелочей.

Шаман шел впереди, вниз по правому берегу реки, по пути, указанному Конко. Где находится турачак, ему было ясно. Впереди показалась невысокая гора, перед которой река резко сворачивала влево. Да, так и говорил Конко. От этого места нужно было огибать гору справа. То, что виднелось впереди, радовало Казакопа. Берег высокий, лес сосновый, много пихты - значит, воздух здесь чистый. Справа, не так далеко, текла еще одна большая река. Низина между двумя реками была обширная, для выпаски скота в самый раз. Это радовало.

Боро и Конко уже слышали шум приближающейся массы людей и скота: мычали быки, посвистывали бичи, слышны были крики загонщиков, лаяли собаки. Друзья стояли возле турачака и вглядывались в лес справа от горы.

Через какое-то время первыми из леса выбежали собаки, и их лай эхом отозвался в низинке.

Конко громко свистнул и поспешил идущим навстречу, показывая рукой на берег вокруг озерка. Высокий человек, одетый в шкуры, украшенными перьями, тоже быстро оценил обстановку и стал направлять людей в ту же сторону, куда показывал Конко. Люди и их олени, везшие тюки барахла на нартах и волокушах, постепенно расползались по берегу. Не мешкая, мужчины побежали в лес и вскоре стали возвращаться, таща связки жердей. Соорудить чадыры нужно было как можно быстрее, а женщины и их помощницы из числа девочек споро обозначали место кострищ.

Смотря, как люди спешно, но без суеты, обустраивались на берегу, Борис утвердился во мнении, что эти люди чувствуют себя как дома именно в лесу. Они обустраивались сразу надежно и прочно. Возможно, чуть позже они сменят место своих чадыров, но даже и сейчас они обосновывались будто навсегда. К вечеру стойбище обрело вполне жилой вид.

Высокий в шкурах человек, ведомый Конко, подошел к снежному чадыру друзей. При обмене рукопожатиями человек назвал себя Казакопом. Видя за его плечами бубен, Борис понял, что это и есть шаман. Видимо, он был одновременно и вождем племени, потому как никого другого с собой не привел. Не тратя лишних слов, шаман взобрался на самый большой валун, поднял бубен и несколько раз ударил в него. Было видно, что люди на берегу прекратили работу и уставились на шамана. Что-то им прокричав, Казакоп спустился вниз, к снежному чадыру, и раскурил трубку.

Конко начал Борису что-то быстро объяснять, но удалось понять лишь одно – это место, куда переселился табор, теперь будет называться Турачак. То ли Конко посодействовал, чтоб шаман дал именно это имя, то ли Казакоп сам так решил.

Чуть позже Борис осознал, что присутствует при рождении нового поселения, имя которому отныне и на века – ТУРАЧАК. Как будут развиваться события дальше, что будет происходить с местом и людьми, было неведомо, но то, что название селения, произнесенное шаманом, останется за этой землей навсегда, было несомненно.

------------------------------------------

Чарым - подтаявший за день и замерзший за ночь верхний слой снега.

Наджы – друг.

Текст, стихи, видеоролики авторские

Каменный мешок.

И.Истомин

КАМЕННЫЙ МЕШОК

(О-па, о-па вокруг Салопа!)

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ЧЕТВЕРЫХ
ИСКАТЕЛЕЙ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
ПО АЛТАЙСКОЙ ТАЙГЕ
(С ОТСТУПЛЕНИЯМИ И НРАВОУЧЕНИЯМИ)

(Совпадение имен, мелькающих в повести, с реально существующими случайно).

salop ris

ПРОЛОГ

Лепота! Какое это блаженство - лежать и ничем не шевелить!
Ничем не шевеля, мы пялимся на алтайское солнце, ибо оно прямо перед глазами, ни отвернуться, ни зажмуриться.
А пялимся потому, что вот только что мы в совершеннейшем бессилии рухнули спинами, точнее, рюкзаками в снег и таращим свои глаза на то, что разверзнулось перед нами. Пока шли, волоча лыжи, облепленные мартовским сырым тяжеленным снегом, было не до созерцания голубого беспределья со жгучей огненной дырой посередине, а теперь желтое пламя из этого огнедышащего жерла дожигает и так уже достаточно обгоревшие лица четверых смельчаков, дерзнувших обойти Царь-гору в это совсем не лыжное время года.

ГЛАВА I

ИДТИ НЕЛЬЗЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ

А по алтайской тайге ползет март, и от его непривычного тепла снег превращается в липкое белое месиво, облепляющее все, что к нему прикасается. То тут, то там снег, подогретый солнцем, валится с ветвей, и кедровые лапы взлетают вверх, освобожденные от снеговой тяжести.
Использование лыж в такую пору - совершеннейшее безумие. Но что делать, если мы сумели собраться в поход только сейчас!
Зима только ближе к вечеру, крадучись меж кедровых стволов, с привычным упорством смораживает растопленный наступающей весной снег, но днем в этих местах царствует мартовский солнечный жар.

Еще живя на Урале, принимая участие во всяких школьных туриадах, сумел подхватить в юности бациллу туризма, а от того, имея хроническую болезнь бродяжничества, мало того, принадлежа к обществу людей, которым всегда "покой не по карману", я всегда искал - и находил! - возможность усладить свою неистребимую потребность приключений путем авантюристических путешествий по Сибири, а особенно по сибирским горным рекам. Ко всему этому, чтобы и другим привить эту заразу - жажду преодоления трудностей, самим собою же созданных, я всегда держал вокруг себя доверчивых людей, разделяющих со мной мое умозрение. Официально все это называлось Туристический Клуб "Орион". В основном его членами были отроки старших школьных лет, известные своей податливостью к авантюристическим идеям. Чуть ли не каждый выходной с этими вихрастыми непоседами мы шастали по горам и долам, исполняя все прихоти нашей коллективной болезни - тяги к поиску приключений.
С некоторых пор дымящий заводами и загаженный ядовитыми сбросами Урал перестал меня воодушевлять, и я ринулся в Сибирь. То, что я там испытал, покорило на всю жизнь. Эта удивительная страна своими чистыми реками, своей девственной природой, своей мудростью, наконец, вызвала во мне непреодолимое стремление изменить образ жизни. Все это естественным образом вылилось в то, что с некоторых пор начались поиски места, где душа, наконец, испытала бы то умиротворяющее блаженство, какого она ждала все эти годы. Случайным образом оказавшись в Горном Алтае, совершенно того не ожидая, мгновенно и, как оказалось, навсегда я обрел то постоянное состояние восторга, ради которого и было потрачено столько лет поисков.
Конечно же, с первых дней пребывания в пихтовом раю сам собой образовался кружок единомышленников - все из тех же отроков старшего школьного возраста, основной потребностью души которых было все то же врожденное стремление к преодолению трудностей. Опять турклуб, опять походы, опять поиски приключений и все из этого вытекающее.
Как видите, в этот раз мы опять придумали себе испытание, которое должны преодолеть - разведка зимнего пути вокруг восточного склона Царь-горы.

ГЛАВА II

ХУ ИС ХУ?

Нас четверо.
Первый, на ком лежит ответственность за это издевательство над самими собой и здравым рассудком - Степаныч. Это я о себе в третьем лице. Взрослый, в общем-то, мужчина, он до сего времени не переболел авантюризмом и бродяжничеством. Да ладно бы болел в одиночку, а то ведь и других сбивает с панталыку! Все, что у него расположено между бородой и усами, извергает только лишь дифирамбы тайге, восхваление превращения в первобытное состояние посредством туризма, а так же песни о костре, рюкзаке и чае. Потому и гитара с собой.
А остальным того и надо!
Вот взять Петра. От того Петра, от Первого, он отличается почти всем, начиная от роста и кончая характером, но ему тоже все время мерещится, что вон там, за тем поворотом, за той кедрой, жизнь совсем да не такая! Вот и сейчас его до черноты загорелая мордаха, стреляющая глазами из узких бойниц, сверкающая огромными каплями пота, выражает все ту же мысль - а что там, за этим небом? Его импульсивная натура постоянно требует все новых впечатлений, что привносит в наш чисто мужской коллектив необходимый оптимизм. Ростика небольшого, возраста отроческого, жилистый и подвижный Петр всегда все знает, а если не знает, то, как говорится, читай пункт первый. Алтайские корни только подчеркивают его такие врожденные качества, как дружелюбие и желание разрешать любые вопросы наиболее простыми способами.
Игорек - полная Петру противоположность. Огромный лоб под кудрявыми рыжеватыми волосами выдает в нем по меньшей мере Сократовское родство, хотя бы и не совсем полное. Вот он даже сейчас с чувством собственного достоинства ковыряется пальцем - извините, не в носу! - в своих снегоступах, пытаясь расколупать затвердевший снег на завязках, чтобы скинуть эти дюралевые ласты и обрести желанную свободу. Ради истины необходимо отметить, что толку от его снегоступов никакого: через несколько шагов эти ласты становятся похожими на огромные, набитые снегом, шары. Если мы, хоть и запинаясь, с горки все же съезжаем, то Игорь тащит свои гири как в гору, так и под гору. Тем не менее, наш золотоволосый друг не хочет терять марку и тянет свои вериги вопреки всем насмешкам, что его при этом сопровождают. Ради того, чтобы испытать вот такие мучения в мокром снегу, он, используя последние в своей школьной жизни мартовские прогулы, создал свое но-хау - дюралевые снегоступы, и приехал сюда с Урала. Все для него ново, но на его круглой физиономии нет и намека на удивление, мол, все обычно, меня этим не удивишь...
Потихоньку народ отходит, начинает шевелиться и выползать из лямок рюкзаков. Вот уже и Виталий дает какие-то указания Игорю.
Виталька самый степенный среди нас, потому почти не грешит словоблудием. В основном он занят хозяйственными делами. Удивительно, как в этом семнадцатилетнем юноше природой - на благо нам! - воплощены воедино любознательность одновременно со скрытностью, забота о нас, непутевых, да еще и домовитость! Сухощавый, скупой в движениях, он подарил свое свободное время костру и быту, благодаря чему у нас всегда есть, чего поесть, а если не таить, то и попить. Сейчас, сморщив нос, он с неодобрением смотрит на Игоря, решительно осуждая его за несуразные снегоступы. Но, скромно умалчивая об этих мыслях, вполне резонно полагает, что "жизнь осудит, жизнь накажет".

Гора, а точнее, хребет, вокруг которого мы решили совершить весенний круиз, называется Салоп1. Сравнивать его предназначение со старинной женской одеждой, думается, неразумно. Скорее всего, до этого его называли как-то иначе, например, Салог, Солог, или Ак-Салог. Высота самой верхней его точки чуть больше километра. Казалось бы, мало, но из-за того, что хребет - самый высокий в данной местности, виды с него фантастические. Да и подъем на самый верх, на "Зуб", не для слабаков. Возможно, именно поэтому, многие называют хребет Царь-гора, а некоторые вообще признают лишь одно имя - Святогор. Сами понимаете, название для такой замечательной горы - Салоп, связанное с женским платьем, несколько удручает... Историкам надо бы поработать, чтоб вернуть хребту его старинное алтайское, заранее уверен, гордое название.

На карте наш маршрут выглядит спокойным и не сулящим нам каких-то особых сногсшибающих трудностей. Но на самом деле все оказалось гораздо жестче, чем казалось.

Глава III

СНЕЖНЫЙ БЫТ

Благодать!
Удивительно, как различны свойства рюкзака и наше настроение в зависимости от того, кто на ком сидит! Сейчас он уткнулся носом в снег, потому стал безобидным и удобным. Можно, наконец-то, сесть на мучителя и даже встать ногами, чтобы окинуть взором окрестные горы и пронаблюдать наш последующий путь. Думать же сейчас о том, что вскоре это зеленое чудовище снова взгромоздится на плечи и с лихвой отомстит за минуты блаженства, не хочется.
- Степаныч, мы сегодня отмахали целый километр, не пора ли табориться?
А что, пожалуй, Виталий прав.
Прогресс налицо. Вчера мы сошли в тайгу с дороги возле "Костиньки"2, куда нас подвезли на попутке, далеко после обеда и потому засветло успели пройти всего лишь... в общем, слегка углубились в лес. Пораженные до глубины души толщиной, мягкостью и сыростью снежного наста, облепленные снегом по уши включительно, мы с величайшими тратами энергии преодолели первый встретившийся нам овраг.
На это ушло не менее часа, но и за это время силы покинули наши слабые организмы. Последующие ползания в снегу в поисках места для костра и его созидания без стеснения убеждали нас в том, что полчаса в день - вполне приемлемая доза для весеннего лыжного похода. Рытье в снежной толще ямы для костра, напоминающей гигантский след в снегу от круглого стакана, такой же ямы для палатки и заготовка топлива окончательно подорвали наш недавний оптимизм.
Спасибо Витальке, он все же умудрился добыть огонь, изготовил варево, сунул нам каждому по ложке, направил эти ложки каждому в рот и этим вернул нас к жизни.

Надо признаться, что, эмигрировав на Алтай, я был радостно удивлен тем, что с местными ребятишками ходить в лес - одно удовольствие! Проблем с костром, заготовкой дров и организацией быта не бывает совсем! Раньше, во времена организаций походов с городскими школьниками, все это приобретало немалые трудности, потому что никто из них тяжелее ложки ничего в руках не держал. Собрать хворост - это еще полбеды, а вот разжечь костер и продержать его ночь - это было сверхтрудно. А здесь - одно удовольствие смотреть, как местные ребята орудуют топором. Что делать - "где-то есть еще деревня, где живут совсем не так!".

Откушав пшенки с тушенкой и придавив их чайком, мы потратили немало душевных сил, пытаясь убедить друг друга, что с каждым днем нам будет идти все легче и легче.
А вот сегодня, как видите, мы прошли уже несколько километров, а это, если учесть, что мы "сломали горку", то есть перешли перевал, большое достижение. Правда, перевальчик был так себе, но по такому снегу совершенное нами, не стесняюсь этого слова, поползновение было расценено - нами же! - никак не меньше подвига. Это на карте мы вроде бы должны были идти по дороге через Старый Салоп, а на самом дел вместо дороги была одна снежная каша.

Растолковываю - в Горном Алтае, в частности в нашей местности, развлекательные, оздоровительные и спортивные вылазки на лыжах народом не практикуются. И дело не в лени местных Бьёрн Далленов, а в снеговом покрове. Снегу с первых же дней зимы наваливает так много, что, например, в алтайских селах до нового года снег с крыш сбрасывают, а после новогодних праздников - забрасывают обратно, ибо, прочищая дорожки, его просто девать некуда. Надо учесть и то, что ветров почти нет, потому наст всегда мягкий. А это приводит к тому, что... все верно - лыжню в лесах по такому снегу торить себе дороже...

Убедил? Вот так. Теперь, надеюсь, вы согласны со мной, что наш сегодняшний километр - подвиг.

В качестве оправдания.
Кстати, вы вправе спросить, а ... простите, зачем мы поперлись туда, куда поперлись? Да, спросить вы вправе. Но должны ли мы на это отвечать? Не дождетесь. Герои вряд ли могут объяснить источник своих свершений. Только представьте, как перед броском на амбразуру будущий герой Матросов, еще не познавший испытаний подвигом, крутится перед телекамерами и изо всех сил доказывает необходимость самопожертвования. Впрочем, сейчас таких "героймэнов" уже много, ими теле- и радиоэфир загажены изрядно, но мы-то совсем другие! Писатель пишет, когда не может не писать. Так и мы кинулись поиздеваться над собой, потому что... сами понимаете. Карма у нас такая!

Но я заболтался, вопрос висит в воздухе и терпеливо ждет ответа.
- Уговорили. Петро, ты иди лечить лес (как известно, туристы - санитары леса, собирающие всякий древесный хлам для костра), да только старайся найти хворост потолще. И, вообще, каждый, кто удаляется от костра на расстояние более двух метров, возвращается обратно с охапкой хвороста.
- Степаныч, предлагаю на ужин "шрапнель". - Виталька даже команды не ждет, дело свое знает. Конечно, перловый ужин не вызывает восторга, но принцип "едим то, чего больше" не обсуждается.
- Ладно. А мы с Игорьком наваливаемся на быт. Но до этого хором роем стакан.
Конечно, никто кроме рытья котлована для костра не избежал еще и рытья котлована для палатки. С помощью лыж и как нельзя лучше пригодившихся для этого случая Игоревых снегоступов мы довольно быстро расшвыряли снег.
Виталий тут же соорудил кострище, просто положив на края стакана длинную жердь (кстати, не из-за нее ли, необдуманно вытянувшейся в этом месте среди красавиц пихтушек, он и предложил тормознуться?).
Мы с Игорем тоже не оплошали, вполне в сносных таежных архитектурах создав шатровое сооружение с трубой в боковом скате. Это как-то и палаткой-то не назовешь - шедевр! Пенополиуретановые ковры, спальники, свечечка и, самое главное, печурочка у входа создали внутри шатра ту невероятную уютность, ради которой, возможно, - и это один из ответов на вот тот вопрос! - мы и рванули в тайгу. Представьте - ночь, потрескивание печурочки в углу, чаек и ...дежь, или... как это помягче - разговоры до утра! Вот сейчас собьем спазмы голода, подсушимся - и туда, в разговоры!..

Глава IV

ПИХТОВЫЕ ПУЛИ

- Петро, паразит, ты чего припер?! - Виталька рявкнул так, как никогда раньше. - Убью гада!
Сначала нам показалось, что повар слегка передышал дымом!
Но, всмотревшись, мы сразу поняли, в чем дело.
Наш уважаемый кормилец суматошно машет руками, сбивая с себя сверкающие точки. Ага, Петро, по-крестьянски рассудив, что любое дело должно совершаться с наименьшими тратами сил и ума, приволок и навалил в костер пихтовых дров, стреляющих из огня искрящими пулями, которые беспощадно прожигают одежду

Помню, во времена моих блужданий по Сибири, одной из навязчивых идей было - найти пихтовые лапки, от одного запаха которых, казалось, в душе наступает блаженство. А в бане! М-м! Где мы только их не искали: на горных перевалах, в глухих ущельях, в густых лесах. Находили, конечно. Но здесь, на Алтае - пихтовый мир! Стройные красавицы расселились в этих предгорьях со всем роскошеством, на какое они способны. А ведь пихта растет далеко не везде. Что-то ей в местном климате нравится, что-то ее привлекает сюда. Поистине, пихтовый рай!

- Так нету других! А тебе не все равно? Чай, не сгоришь.
Ну, тут уж и мы с Игорем всполошились.
- Так ты предлагаешь и печку в палатке топить пихтой?
И встала проблема!
Предстоящее ползание по пояс в снегу в поисках еловых сухостоин никому радости не добавило. Ведь мы надеялись расслабиться, раскрепостить свои натруженные души...
А вечер уже сползал с хребта темной синью, от которой все вокруг срочно прятало свои краски, превращаясь в обезличенно темные образования, будь то деревья или кусты.
Но делать нечего, надо ползти, успевать, пока темень совсем не накрыла тайгу.
Безуспешно испахав окружающий ландшафт, мы вдруг вспомнили, что, спускаясь с перевала, видели сухую сосну.
Это и спасло. Вернувшись по нашей лыжне вверх, мы с величайшим трудом свалили дерево, распилили и перетаскали чурки к лагерю. И когда поняли, что теперь топлива хватит на всю ночь, расселись у костра. Мокрые и злые, мы развесили на шестах одежду и поняли, что сил не то, что на разговоры, но и на ужин явно не хватает.
Нас опять спас Виталька. Чего он там намешал или, скорее всего, накапал в чай, мы не знаем, но постепенно силы к нам стали возвращаться.

- Ну, Петро, мы тебе этого не простим. Завтра идешь первым, и будешь грызть снег, пока не сдохнешь. - Мне сегодня пришлось немало попотеть, торя лыжню по причине того, что у одного "я не могу, у меня снегоступы", у другого "веревочки на креплениях ослабли", у третьего "лыжи гоночные, блин"... Потому ни грамма жалости!
- И свои завязки на ботинках получше привяжи, а то пешком пойдешь!
У меня лыжи охотничьи, но и то пришлось брести в снегу по колено и выше, а пешком...
Ладно, зато знать будет, как лишать нас полуночного трепа! Ведь сам же трепло, каких мало!
...А в палатке! Блаженство! Звучит гитара, песни одна за другой нанизываются на гриф, я уже мысленно там, где эти песни появились на свет.

Песни писали меня (я не ошибся, расставив слова в этом порядке!) в самых интересных местах Сибири и, что самое интересное, появлялись они совершенно случайно, чаще ночью у свечки, когда не то, что писать - глаза держать открытыми было трудно!... Зато теперь я готов их петь и слушать, не переставая, потому что они переносят меня в те края, где прошла моя мятущаяся юность...

Свечка под потолком освещает нашу берлогу, печечка уже прогрела все пространство убежища, можно - наконец-то! - раздеться, влезть в спальники и...
- Степаныч, а катамаран у тебя целый?
Вот, пожалуйста! Зима вокруг, а Петро, втискиваясь в спальник, уже мыслит летними категориями!
- А ты надеешься, что тебе повезет, и мы после сегодняшнего случая с дровами возьмем тебя с собой, чтоб ты на реке продырявил баллон?
- Да не... я так, для разговора...
- Для разговора он! А ты знаешь, что такое остаться без дров после целого дня сплава по порогам? Да это...
И тут вдруг я услышал сам себя. Ведь тронул жилку, хитрец! Удержаться я уже не смог, и не менее часа травил байки из прежней жизни, когда каждое лето мне удавалось превратиться в "дичь водоплавающую" и кататься по сибирским рекам. Саяны, Бурятия, Забайкалье, Тува... Эх! Все было, было, было... Ничего, Бия-мать, мы еще прокатимся!..
Я неожиданно смолк, потому как из ближайшего мешка отчетливо донесся Игоревый храп. Спят, лодыри! А для кого я распинался? Обидно...
- Ладно, Степаныч, давай спать, втянемся, легче будет, тогда и поговорим. - Виталька зашуршал спальником, повернулся и затих.
Да, сегодня ребята устали, чего уж там.
Проверив еще раз дверку у печки и загасив свечку, я тоже зарылся поглубже в спальник.
С чувством какого-то необъяснимого освобождения, вытянувшись на всю длину мешка, я понял, что опять возвращается то ощущение душевного покоя, которого мне так не хватало все это время, пока я мигрировал с Урала на Алтай, обустраивался и втягивался в трудную деревенскую жизнь...

Глава V

ТЯЖЕЛО

Проснулся я от того, что Виталькин голос за палаткой громко рявкнул:
- Подъем, дрыхлюки! Надо идти, пока чарым!
Не надо думать, что народ мгновенно вскочил и кинулся к лыжам.
Народу в количестве трех храпящих спальников было совершенно наплевать на мир по ту сторону мешка. Да и мне вылезать в зимний холод - знаю, что это такое по утрам! - было ну совершенно неохота!
Но статус не позволил - все же руководитель, черт бы меня побрал за это! Придется вылезать из теплого кокона, подавая никому не нужный пример.
- Степаныч, а эти чего, спят? - Виталька скрытно негодовал. Он, значит, встал с самого рання, разжег костер, сварганил жорево, а эти спят?!
- Спокойно, стук ложек еще и не таких будил!
И точно - как только забрякали наши с Виталькой ложки, шатер тут же зашевелился и выродил на свет божий две помятые рожи.
- А кофе в постель подать западло, да? - Игорь, ежась от холода, застегивал на груди куртку, а Петро так и стоял на коленях в проходе, разрываясь на две части, одна из которых тянулась носом к котелку, а вторая тянула обратно в теплый спальник.
- Петро, стоять в дверях - это шаг к шизофрении. Ты, это, поспешай, супчик резко испаряется, а голодному лыжню торить - врагу не пожелаю! - Виталька до сих пор не отошел от вчерашней Петровой выходки.
- Так не выспались же! Степаныч всю ночь спать не давал своими байками.
Вот гад! Ладно, "тропа покажет, тропа накажет".
Но не жалеть же трепача!
- Уговорил. Летом по берегу пойдешь. Боливар не выдержит пятерых.
- А кто пятый? - Петро уже дорвался до супчика и задал вопрос, давясь горячим куском тушенки.
- Ты и будешь пятый. А вместо тебя Ленку возьмем. Как я давно уже понял, без девчонок ходить нельзя. Мужики без них тупеют, и кроме хамства, ничего не могут.
- Это верно. - Игорь уже выглотал кружку чая и решил повспоминать. - Помнишь, как ты из нас за три дня мужиков делал?

Игорь намекает на то, что на Урале мы нашим турклубом каждый год ходили на водный сплав по горной реке, и за те три дня, в течение, прямо скажем, которых парням приходилось испытать ужас прохождения "Волчьей пасти" в пороге, они резко превращались из сосунков в мужиков. А уж на вечерней церемонии приема этих нововымоченных водников в свиту Нептуна, да еще перед глазами девчонок турклуба, парни становились настоящими джентльменами и рыцарями. Видимо, то, что он испытал тогда, видя восторженные девичьи глаза, устремленные на него, героя дня, не отпускает его до сих пор.

- Да, без женщин мужики сволочеют, эт точно. - Петро тоже решил поделиться чем-то из своего жизненного опыта.

Где-то слева за деревьями была Ивановка, вернее то, что осталось от бывшего поселения.

Однажды довелось побывать в этой Ивановке, и меня сильно удивили остатки довольно серьезных построек, говорящих о том, что когда-то здесь, за горой, вдалеке от человечьего скопища, жили очень даже хозяйственные люди. Позднее, из рассказов Ивана Ивановича, завуча местной школы, большого любителя и знатока истории Алтая, я узнал, что хозяева этой заимки зерном торговать ездили даже в Бийск. Правда, Иван Иванович еще намекнул, что в здешних ручьях в те времена еще и золото мыли, а это невольно подсказывало, зачем еще местные мужики поезживали в город.

Солнышко уже выглядывает из-за пихтушек, намекая, что чарыму3 скоро кирдык. Эх, опять не повезло! Как ни торопишься встать пораньше, все равно опоздаешь!
- Сколько там на твоих? - Игорь показывает на руку, где должны быть часы, но видно, что спрашивает так просто, без интереса. Он более поглощен чайным церемониалом - отвалившись на сугроб и зажмуря глаза, с бульканием поглощает утренний бальзам. - Пару ложек сахарку бы не мешало добавить. Эй, повар, как там у нас с "белой смертью"?
Повар молчит, тем самым давая понять, что эта тема не обсуждается.

Пакуем рюкзаки.
- Странно, как все это барахло сюда помещается? - Петро уже скрутил палатку и примеривается, как бы ее засунуть в мешок.
- А ты попрыгай на рюкзаке. Туда еще и мой спальник с валенкам войдут. - Виталя тоже ногой трамбует свои причиндалы. - А то мне еще котелки совать.

Идем, с трудом преодолевая глубокий снег. Приходится сначала, высоко поднимая ногу с лыжей, проламывать ледяную корку, а потом, навалившись всем весом на ногу, вдавливать мокрый снег, чтобы получилось подобие лыжни.
Одежда уже мокрая насквозь. Это ж сколько мы пьем чаю, если после нескольких часов ходьбы нас хоть самих выжимай!
- Ну и дураки же мы! - Петюня, шумно дыша, сидел на снегу и смотрел в ту сторону, откуда мы пришли. - Другие сидят дома, пьют чай, смотрят телевизор, а мы... Зачем мы туда лезем? Оглянитесь - по нашей дороге, что мы пробили за два дня, мы домой за час добежим!
- Так иди! Кто тебя держит? Беги к мамочке, она тебе титю даст.
А правда - зачем мы идем туда, не знаю, куда?

Меняемся с Виталькой, у него лыжи хоть и старые, самодельные, но широкие. Даже обрывки камуса4 видны. Игорь идет сбоку, с трудом переставляя свои снегоступы с прилипшими снежными шарами. Петя, поминая всех чертей, позади всех ведет разборки со своими гоночными дощечками со слегка загнутыми носами, то и дело застревающими в сугробах, от чего ему приходится двигаться по принципу "шаг вперед, два шага назад".
- Степаныч, привал!
Оглядываюсь, вижу - Петро лежит на боку и ест снег.
- Виталя, хочешь погонять на мои бегунках? Смотри - легкие, красивые! Девки увидят, все твои будут!
- Да выкинь ты их! - Игорь тоже лежит на спине в снегу, подняв ноги со снежными шарами и пытаясь их стряхнуть с дюралевых пластин. - Хочешь, я тебе из тальника такие же свяжу? Вместе побежим!
Петро, вижу, с содроганием представляет, как будет тащить белые гири.
- Нет уж! Я уж на своих. - Петьша с кряхтением встает и тут же командует, указывая на нас, - ну, чего разлеглись? Торите лыжню, меня на финише уже болельщицы с цветами заждались!
Все познается в сравнении. Вот уже и свои дощечки на фоне Игоревых мокроступов кажутся удобнее.

Отдыхаем часто, но все же движемся. Стараемся идти в тени деревьев, там снег не такой липкий, да и потверже.
- Куда бежим-то, начальник? Ты что, на рекорд идешь?
Похоже, народ вымотался. На самом деле, мы сегодня что-то разошлись. Но, судя по тону, каким высказался Игорь, в укоре в мою сторону была еще какая-то причина.
Ага, чуть ниже взгорка, на котором мы, тяжело дыша, стоим, видно уютненькое местечко, отличительным свойством которого является наличие огромных сосен. А, как известно, такие великаны обязательно имеют нижние толстые сухие сучки, да еще под соснами снегу меньше.
Надо же, как быстро умнеет народ!
Ну, что же - бытие определяет сознание. А бытие наше - уютный костер. А костер - это дрова. Логическая цепь замкнулась - делаем лагерь!
Сегодня мы прошли, пропахали достаточно. Солнышко ушло за хребет, а это сигнал - пора отдыхать.

- Сегодня вечер знакомств! - Игорь, чувствуется, удивлен - никто не интересуется им как личностью. А ведь он уже прожил ни много, ни мало, а целых семнадцать лет! Нет, народ должен знать своих героев. - А то уже идем который день, а я вас знать не знаю!
- Если ты предлагаешь в "Бутылочку" сыграть, то без девочек это будет пошло! - Виталий одна серьезность. - А если ты хочешь еще ближе познакомиться, то расчищай площадку, бороться будем.
Ну вот, чисто мужской подход к делу - чего зря языком болтать, мужик познается в борьбе!

Все же знакомство ограничилось историями из личной жизни. Перловка и так очень даже стимулирует тягу к самокопанию, а уж чаек с золотым корнем - надо же, как вовремя Виталька про него вспомнил! - еще более сильный стимулятор для самоизлияния.

Разговоры разговаривали с песнями вперемежку до тех пор, пока дрова не кончились. Идти за ними в ночь-полночь не хотелось, звезды своим неспешным движением по небу убаюкивали нас и вызывали зевоту, печурочка в палатке, выбрасывая в небо дополнительную порцию небесных светил, очень уж притягательно манила к себе, так что путь к спальникам в итоге оказался кратким и решительным.

salop3

Глава VI

СНЕЖНОЕ КОВАРСТВО

Утро... Уверен, что подспудно, а может, и явно, каждый из нас не спешил вылезать из спальников только по одной причине - расставание со спальником всегда является предтечей изнурительного передвижения по липкому снегу.
Если бы не "реакция кишок на тушонкин запашок", а для некоторых и нудные намеки гидробудильника (если уж вода горы раздвигает, то вчерашнему чаю ничего не стоит и спальник увлажнить!), то даже не знаю, как можно было бы вернуть бодрость в наши утренние организмы.
- Ну и что? Есть будете или деньгами возьмете?
Виталька - и откуда только в нем столько самопожертвования? - уже, оказывается, не только вытянул себя - а я уверен в этом! - из спальника, но и разжег костер, да еще и сварганил что-то съедобное!
- Че ты там сегодня изготовил, шеф-повар? Есть это можно? Судя по запаху, это напоминает корейскую собачью баланду!
Петюня с утра не силен в остротах, а то бы был поосторожнее, блудословов у нас хватает.
- Ты, как вижу, недавно из Пхеньяна. Ты каких собак в супе уважаешь - дворняжек, или с родословной? То-то я чую, вонь из твоего спальника непотребная!
Игорь пробурчал все это, с кряхтением освобождаясь из мешка.
- Не нравится, не нюхай, после вчерашнего ужина могло и хуже пахнуть! - Петро не сдается, но его настигает кара в лице осерчавшего Виталия:
- Понятно... Ты, Петро, можешь спать дальше. Твоя порция уже разделена на троих!
Вот так, с шутками-прибаутками начинается наш сегодняшний день.

...Алтайский чарым был бы нам хорошим помощником в нашем нелегком пути, если бы... если бы мы просыпались с рассветом. Но мы-то с рассветом только ложились!
Утром с трудом вспоминалось, о чем мы говорили всю ночь, но если не могли уснуть, то, видимо, беседовали о чем-то интересном. Все это, надеюсь, откладывается в подкорку, и когда-нибудь информация, полученная в эти наши алтайские бессонные зимние ночи, выполнит свою, опять же надеюсь, позитивную миссию.
Виталька не зря нас торопит, скоро солнце поднимется повыше и наш "асфальт" мигом превратится опять в снежное болото.

- Кайф!
Игорь скользит на подошвах унтов по чарыму, как по катку, волоча за собой грохочущие дюралевые "лапти".
- Не прыгай, снеголаз, нырнешь - не вынырнешь! - Петро, видно было, говорил это на основе личного опыта. Он скользил по чарыму в своих лыжных ботинках, а лыжи держал под мышками, готовый в любое мгновение использовать их как плот во время незапланированного нырка в снежный пролом.
- Эх, нам бы вон до той горки по чарыму дойти, да неплохо бы и наверх успеть заползти. - Виталий, не доверяя твердому насту, нацепил свои лыжи на веревочках и скользил по льду, как на коньках.


Глава VII

СНЕЖНОЕ БОЛОТО

- Хха!
Игорь все же нырнул! Торчащие и дрыгающие из-под чарыма ноги явно указывали на то, что их хозяину сейчас несладко.
- Топчите снег и выдергивайте его, задохнется!
Мы побросали рюкзаки и лыжи, изо всех сил топая ногами, утаптывали снег, и тащили мужика наверх.
- Лямки рюкзака отстегните, так мы его не поднимем! - Петро, уже и сам зарывшись в снег по уши, судорожно тянул Игоря из сугроба, а Виталька торопливо отстегивал ремни рюкзака.
Наконец красное от натуги лицо ныряльщика показалось из-под снега. Фыркнув и встряхнув головой, Игорь начал каждому выражать "благодарность" примерно вот в таких выражениях:
- Ты зачем, балда, меня за уши тянул? Щас как дам, придурок! А ты нахрена мне на руку наступил, я бы и сам вылез, а ты топчешься на ней, и мне ни туда и ни сюда! А кто с меня штаны сдернул? Вот идиоты!
Если бы все это было сказано не этой красной рожей, облепленной снегом, без шапки, то еще неизвестно, какой бы она стала после ответной реакции слушателей. Но хозяин ее был настолько смешон, что спасатели стали ржать, как кони.
- А ты хотел, чтоб мы тебя пинцетом вынимали?
Петька отвалился на спину и заржал в полную силу.
- Да нет, он хочет, чтобы мы извинились перед ним за то, что слишком быстро его вытащили, дурилу!
Виталий, смеясь, вытер мокрое лицо и добавил:
- Шапку надень, да из штанов снег вытряхни, простудишь орудию свою!
Нахохотавшись вволю, мы приступили к поиску шапки. Игорь и сам уже, немного отойдя от пережитого страха, смеясь, взахлеб рассказывал, какие мысли плескались у него в голове, когда он понял, что вместо воздуха в нос и рот лезет только снег.
- Я руками отодвигаю снег о лица, а он обратно сыплется. Ну, думаю, мне капец! Чувствую, вы тянете, я дыхание зажал, а тут с меня штаны стали дергать, тут я снега и нахлебался! Да еще рюкзак этот!
Шапку мы нашли, но после всего этого взмокли так, что хоть костер разжигай.
- Что-то прогулка наша неспешно идет. С такой скоростью да с такими приключениями мы эту гору и за месяц не обойдем. Давайте заберемся вон на ту шишку, да костерок разожжем, подсушимся. - Виталий пробунчал все это, выжимая шапку как мокрое белье после стирки.
Легко сказать! Чарым под поднимающимся солнцем уже стал подтаивать, стал проламываться, потому идти стало очень даже неудобно.
- Предлагаю выходить затемно, чтобы хоть как-то двигаться, а днем отдыхать...
- ...а вечером чаи гонять...
- ... а ночью языки чесать...
- ... к лету как раз и дойдем!
Этот сверхостроумный диспут происходил как раз на подъеме, хоть и не очень крутом, но где каждый сантиметр давался с величайшим трудом - снег постоянно осыпался и приходилось его отгребать, чтобы хоть как-то подняться чуть выше.

Глава VIII

УМНЫЙ В ГОРУ НЕ ПОЙДЕТ

Да, на карте все это место смотрится очень даже романтично. Вот наша Царь-гора, вокруг нее мы нарисовали пунктиром наш путь: от дороги на Костиньке через старый перевал, потом мимо Ивановки на Бельтрес, а там до Тондошки совсем чуть-чуть.

Но как же иначе все это выглядит на самом деле! Летом мы бы этот путь мигом пробежали. Хотя... Трава в алтайской тайге такая, что продираться сквозь нее тоже не подарок. Тут такие зонтичные (растения, я имею в виду), что без топора сквозь них не пробиться. А папоротник такой, что в нем можно и заблудиться.
Так что и зимой и летом - хода нету!
...Наконец, мы все же одолели и этот взгорок.

Тяжело дыша, мы рухнули там, где стояли, и стали обтирать снегом разгоряченные лица.
- Ты куда? - Голос Игоря заставил меня открыть глаза. Я увидел, что Петька нацепил Игоревы снегоступы и шагает на них к огромной кедре, что гордо высится неподалеку.
- Давай сюда, здесь снегу почти нет! - Петька и в самом деле, подпрыгивая под кедрой, показывал, что и вправду там снега было мало.
Перебравшись под кедру, мы решили еще и подсушиться, развесив на ветвях свои рубахи и куртки, облагородив воздух ароматом портянок. Игорь в одной майке, а Петро в одном трико - да уж, красавец! - подставили солнышку свои бледные организмы.
Сознание тоже решило отдохнуть, дрема мигом отгородила веками глаза от сияющей действительности, мышцы, не видя полезных дел, опали и...
- Апчхи! - Петр, закрыв лицо руками, склонился к земле.
- Апчхи! - Следом за ним высказал свое отношение ко всему Игорек.
Оба полезли в куртки за носовыми платками, уткнулись в них и щедро выплеснули в тряпицу отработанные мозги.
Так, дозагорались! Весенний ветерок сразу дал понять, кто еще сегодня хозяин.
- Что, простыть захотели? - Виталька сидел, навалившись на кедру, закутавшись в свитер, и с презрением смотрел на чихающих придурков. - Я ваши рюкзаки не понесу, бюллетни можете не предъявлять! Мы со Степанычем морщенные рубли, нас весенним солнышком не обманешь. А вы, сопляки, нет, чтоб, на старших глядя, на ус мотать, так нет - все выпендриваетесь.
Сопляки уже и сами сообразили, что с весенним солнцем не шутят, потому быстро натягивали на себя то, что уже... ну, еще не совсем высохло, но хотя бы нагрелось.
И то верно - я-то по своему богатому жизненному опыту знаю, чем грозит бесшабашная доверчивость весеннему солнышку! А Виталька, видать, тоже когда-то чего-то подхватил от весеннего холодка, раз на такой - дикой! - жаре остался загорать в свитере. Он-то в свитере, а я-то вообще - в душегрейке! Опыт, знаете ли...
...Дальнейший наш путь лежал по лысине, образовавшейся на горке по неизвестной причине. У человека лысина образуется по причине выдавливания волос распирающим изнутри мозгом, а вот причина образования полян на горках была неизвестна. Хотя тут причиной могли быть и скальные "мозги".
Но долго рассуждать на эту тему не хотелось, потому что видок отсюда был обалденный!
С одной стороны нависала непроходимой чащобой и крутизной Царь-гора, а с другой рисовалась Лебедская низина, с торчащим на той стороне красавцем Чебором. У его подножия видны были домики Стретинки и, уже на этой стороне реки, виднелась дорога, тянущаяся мимо Ивановки на Аинку.

Вы только прислушайтесь: Стретинка.. Аинка.. Гурьяновка.. Байгол... Прямо ухо млеет! А там где-то, выше по реке еще есть Тюлем, Суранаш, Чибичень... Эх, знать бы еще перевод этих названий! А ведь у каждого еще - история! А где-то рядышком с ними раньше были и другие мелкие селения, и тоже с названиями, со своей историей ...
Были мы как-то с ребятами в урочище Тюлем (ходили по заданию музея насобирать экспонатов). Ведь Тюлем в совсем даже недалекие года был большим селом, там была двухэтажная - средняя! - школа. А это значит, что село было большое, раз столько было ребятишек. А мы пришли - и даже места кладбища не нашли! Кругом трава по плечи и один повалившийся набок дом... И тишина...
Правда, мы в том доме совершенно случайно нашли рыбачью блесну... До сих пор помню, как мы оторопели, увидев это самодельное изделие: выкованная из толстой меди вогнутая продолговатая пластина величиной с телефонную трубку, привязанный к ней обрывок капроновой витой веревки, а на другом конце... якорь, - иначе не скажешь! - огромный заржавевший тройник! Это что же ловили на такую орудию рыбаки, жившие здесь в те не так уж и давние времена?! Ясно, что тайменей - но каких?!

- Степаныч, у тебя карта далеко? - Петр смотрел куда-то вперед, и мне показалось, что в голосе его было немало удивления. - Ты глянь, что нас ждет впереди!

Глава IX

ОДНА НОГА ЗДЕСЬ, А ДРУГАЯ...

Посмотрев внимательно туда, куда показывал головой паренек, я невольно поскреб рукавицей за ухом - да, там было нечто! Казалось, если мы спустимся по косогорчику туда, вниз, то попадем в заколдованное место, из которого выбраться будет - ну очень непросто! Низинку окружали сплошные скалы, и лесок, видимый между ними, казался западней, в которой, казалось, можно сгинуть безвозвратно.
- Ты, что же, предлагаешь обойти эту ямку? - Виталька тоже смотрел в "мешок" и тоже чесал за ухом. - Что у нас там, в картах?
На карте все было совсем даже не страшно, ну, горки, горки. "Карты врут, но в них намек...". На бумаге ведь ни снега, ни чащи, ни завалов, ни жутких подъемов, наконец.
- Да ерунда - небольшая полоса препятствий. Будем пробиваться сквозь тернии к звездам! - Я же вождь, надо как-то смягчать неприятное впечатление от суровой действительности. - Выберемся как-нибудь. Наполеон всю жизнь действовал по принципу: "Главное ввязаться в драку, а там видно будет!" - и ничего, побеждал. Правда, в одной из драк ему одноглазый Мабука дал по кумполу, но тоже ничего, выжил!
- Ну, тады куды? Вперед? - Игорь, по-лягушачьи махая "ластами", начал спуск по склону. Будто йети5 прошел - позади оставались огромные следы Игоревых лап.
- Эх, жалко, я ему ночью лыжи из жердины не выстрогал! А то ж вроде и человек идет, а лыжни после него нету! - Виталька горестно вздохнул. Остальные молча его поддержали.

Спуск оказался не лучше подъема. На солнышке снег превратился в липкую белую массу, потому скольжение... нет, это скорее было торможение... вымотало из нас все силы: ведь вроде вот оно - горка, спуск, надо ехать! - а приходится тащить десятки килограмм снега! Эх, а утречком бы, да по чарымчику - только шуба заворачивалась бы! Эх, однажды мы просыпаемся рано-рано... Да, видно, не судьба!
А Игорек-то наш - вон он уже внизу! Добежал аки лань! Ничего, ничего, вон там, где он стоит, сбивает снег со снегоступов, уже тень, там-то мы ему компенсируем наше отставание!
Добравшись кое-как до тени, мы с огорчением поняли, что наши мечты растаяли, как сосульки на ветках - снег и тут был не жестче прежнего. Разочарование было мучительным, надо передохнуть.
Мы с кряхтением развернулись, прицелились и опрокинулись рюкзаками в снег...
Дальше произошло то, что чуть не привело к трагедии.
Оказалось, что место, куда мы безоглядно рухнули, было то ли ямкой, то ли ручейком, с воздушным пузырем... Но как только мы туда ахнулись, так мгновенно оказались в вертикальном положении... но только вниз головой! Оказалось - мы рухнули в снежный пузырь: под снежной коркой оказалось пустое пространство, но снегу, что рухнул сверху, хватило, чтобы туловище головой вниз оказалось погребенным в сугроб - по колени!
...Я не помню, как оказался лежащим на лыжне. Помню только, что, оказавшись в яме, начал судорожно пытаться найти глоток воздуха. Ведь никто же не предупредил, что со мной случится такое! Рухнул-то я навзничь - на выдохе! Автоматически сменив выдох на вдох, я мгновенно понял, что и во рту, и в носу, и везде - один только снег! А дальше сознание покинуло меня...

Как выяснилось позднее, все получилось с точностью до наоборот - теперь уже Игорь спасал нас!
Увидев, что мы в одно мгновение, как по команде исчезли из его поля зрения, он тут же вспомнил свои недавние подснежные ощущения, и не теряя ни секунды, кинулся на помощь. Повезло, что ему удалось почти одним рывком выудить из ямы Петра. Затем они в четыре руки вытянули уже полузадохнувшегося Витальку, и пока он судорожно вдыхал в себя долгожданный кислород, кинулись тащить меня. Если Виталька каким-то невероятным способом сам выскочил из ремней рюкзака, то мне в этом случае повезло значительно меньше - волочить меня пришлось вместе с рюкзаком. А от того, что ему, рюкзаку, там, в яме, очень даже было комфортно, спасение меня слишком затянулось.
Затянулось настолько, что пришлось делать искусственное дыхание...
- На кой черт ты столько снегу в рот натолкал, Степаныч? - Петро, уже видя, что я слегка оклемался, решил заняться любимым русским занятием - лечить больного с помощью насмешек. - Кое-как вытрясли! Ты уж синеть начал! Скажи спасибо Игорю - он так дунул тебе в рот, что чуть насквозь... В общем, повозились мы с тобой!
Мужики начали ржать, но было видно, что перепугались они изрядно. Виталька, и сам-то еще, было видно, не совсем отошел от происшедшего, хоть и пытался смеяться, но получалось это у него через кашель.
Кашлял и я, на что Петро отреагировал фразой из врачебного эпоса:
- Кашлять не перекашлять Вам, больной! - Тоном чеховского лекаря прокрякал тощий зубоскал. - Знал бы ты, Степаныч, каким способом ты ответил на отеческую заботу о тебе Игоря нашего, лекаря твоейного! На третьем заходе ты выплюнул ему в его озабоченную рожу все то, что накопил во рту и в бронхах во время отсидки в яме, и то, что он вдохнул в тебя в порыве страсти, - Петька аж хрюкнул от смеха.
- Такова уж судьба наша докторская - иметь в виду, что в любое мгновение тебя могут оплевать неблагодарные больные! - Игорь еще раз набрал в ладони снегу и обтер им свою конопатую физиономию.
Тут раздался голос еще одного откачанного.
- Но вы не смоете всей вашей черной кровью туриста праведную кровь! - Виталька тоже решил поучаствовать в моем осмеянии, а это указывало на то, что этот больной тоже пошел на поправку.
До меня, наконец, дошло - мы же оба с Виталькой были одной ногой ТАМ! Если бы спасение затянулось, то... Меня охватила жуть. Я смотрел на ребят, и мне было... ну, как бы это сказать... страшно за них. Из-за нашей неопытности могла бы случиться жуткая трагедия!

А ведь у меня уже было такое однажды! Как-то, догоняя свою группу в лыжном походе (это было на Урале, где всю зиму дуют ветра), я тоже, не ведая, что находится под плотным, надутым ветрами снежным настом, провалился в овраг. Но там-то я хоть вниз ногами провалился, хотя и выбираться мне пришлось более часа, так как снег постоянно осыпался. А здесь вот так...

- Все! Делаем ночевку! - еле слышно гаркнул я. Надо было дать возможность и нам, "героям" дня, отойти и нашим спасителям прийти в себя.
День еще сиял вовсю, потому мы, не спеша, вырыли стаканы под костер и шатер, насобирали дров и запалили настоящую сибирскую нодью.
Можно было сидеть у костра всю ночь, петь песни и разговаривать ни о чем. Ведь, как известно, разговор ни о чем - разговор обо всем!

Глава X

КАМЕННЫЙ МЕШОК.

- Вот тебе и Каменный Мешок! Не успели зайти в него, как тут же оказались в мешке! - Построение фразы было не совсем продуманным, но суть Петькиной мысли мы уловили. Это он так обозначил наше падение в снежный пузырь.
Вокруг, даже и сзади, откуда мы пришли, высились отвесные скалы. Казалось, выхода из него нам не найти. Судя по карте, двигаться надо куда-то вон туда, вверх по ручью, но и там стеной высились такие же забеленные отвесные скальные нагромождения. Пихтач здесь был каким-то корявым и низкорослым, с веток свисала зеленая борода6, нижние ветки были кривыми, очень много стволов уже закончили свою жизнь и выглядели сущими скелетами. Нам бы это все было на руку, но вокруг стоял почти один пихтач - далеко не лучшее таежное топливо. К утру в котелках от пихтовых пуль накапливается столько пепла, что пить такой щелок7 уже невозможно. Хорошо хоть по светлу на горке удалось найти березовый и сосновый сухостой, потому нодья получилась на загляденье!
Впервые за время нашего круиза почти всю ночь мы говорили и пили чай.
Виталька больше философствовал и вставлял в рассказы других едкие замечания, при этом он не забывал щедро менять котелки с чаем, правда, не забывая вовсю "окучивать" сахар. Как известно, сахар укрепляет память, а это, судя по всему, не совсем устраивало нашего завхоза. Постоянно намекая, что сахар - белая смерть, он на пределе скупости кидал щепотку "белой смерти" каждому в кружку, приговаривая при этом: "Кто сладко живет - жить устает!". Этим он прикрывал, видимо, свою главную заботу - сделать все, чтобы у его однопалатников отшибло память, и они после похода забыли его скупердяйство и не начали мелко мстить за повсеместное "окучивание" всего съестного во время голодных дней.
Яркий день сменился синими сумерками. Постепенно лес все более мрачнел. Скал хоть уже и не было видно, но то, что они по-прежнему висели над нами, вызывало неясную тревогу. Тревога усугублялась еще и тем, что корявые стволы деревьев приобретали в наступающей темноте совсем уж жуткие очертания. Куда ни глянь, везде таращились на нас лесные чудища. Лешие, нетопыри, кикиморы, Кащеи бессмертные и прочие лесные страшилища сгрудились вокруг костра, и если бы не нодья, казалось, кинулись бы на нас и разорвали в клочья. То там, то здесь, поскрипывая суставами, тянулись к нам сучковатые руки древесных хозяев Каменного Мешка.
Петька, владелец далеко не сильного характера, постоянно зябко ежился и по-глухариному не решался оглянуться, боясь, видимо увидеть простертую к нему лапу лесной мрази.
- Жуткое место. То-то, я вижу, ни одного звериного следа! Вот там, на горке, следов всяких полно, а здесь... - Петюня вынимал из кучи очередную хворостину, с треском ломал ее и подбрасывал в костер. - С огоньком-то оно как-то веселее!
Мы сидели рядком на вырезанной из снега скамье. Тут же рядом, тоже на вырезанных в снегу полочках, лежали наши харчи. Над нами, на шестах, уложенных на края снежного стакана, в дыму костра трепыхалась сохнущая одежда
- Мой батька говорит, - назидательно подняв указательный палец, поучал Виталий, - если носки взлетают и падают в костер, значит, они высохли! Если то же самое делают портянки, то гаси костер и ложись спать. Никаких часов не надо! Так что смотрите зорче, как бы не сгорели ваши порточки!
Игорь в основном молчал. Похоже, лесные призраки его мало интересовали, но понять, какие думы роились под его белесыми космами, было нетрудно.
Один из всех он с удовольствием слушал мои походные воспоминания, детально выспрашивая о тех местах, которые я упоминал в своих байках.
- Степаныч, а вот в Саянах какая природа? Такая, как здесь или другая? - Видимо, бацилла путешествий уже проникла в сознание этого паренька, а это, как известно, ведет только к одному - не жить тебе в покое, парень! Опасное заболевание - тяга к преодолениям - начал пожирать твои юношеские тело и сознание. Если ты уже сюда, в Горный Алтай махнул, будучи еще неоперившимся школяром, то что же тебя ждет, когда ты оперишься?! А ведь я помню, как ты пришел первый раз в наш турклуб...

Турклуб, в том смысле, в каком он существовал там, на Урале, был не кружком, клубом или каким-то нравоучающим образованием, а... как бы это точнее сказать... телефоном доверия, вот чем! Никогда никто "Орион", так назывался наш турклуб, не оплачивал, никто никаких ставок мне, как руководителю клуба, не предлагал. Располагался он в подвалах, в сараях, а иногда и вообще нигде (!), но приходить туда и покидать его не воспрещалось никому. Текучесть "кадров" была большая, но уж зато те, кто оставались, оставались в нем навсегда.
Конечно, существовали "приемные экзамены". Например, вот этот же Игорь получил анкету с вопросами типа: что тебе больше нравится - летом снег, или зимой дождь? Что ты сделаешь с тем, кто плеснет тебе в спальник ведро воды? Тебе досталось ведро гороховой каши, ты ее съешь сам, или поделишься с товарищами? - и тому подобное. Мало того, что ответы должны были быть оригинальными, но еще потом устраивалась общая читка ответов под общее ржание и сногсшибаемые комментарии слушателей!
Помню и обалделое лицо Игоря, когда на его, в общем-то, обычный вопрос перед зимним походом с ночевой: "А что с собой взять?" - он получил шокирующий ответ: "Там узнаешь!".
И узнал! После непереносимо тяжкого рюкзака, врученного ему одной из уставших девочек, после сверхтяжкого перехода по снежной целине на своих красивых, но беспощадно тонущих в сугробах гоночных лыжах, после ночевки на жутком ночном морозе в курточке и лыжных ботинках возле еле дымящего костра - Игорек навсегда понял, почему все остальные турклубовцы обрядились в рваные фуфайки и драные ватные штаны, нацепили чуть ли не самодельные широкие лыжи, надели на ноги полусъеденные молью валенки, да еще после перехода, вымотавшиеся до предела парни и девчонки на остатках сил и сознания стаскивали к костру бесхозно валяющийся в округе хворост...
Зато он запомнил на всю жизнь, как после всего пережитого (может быть, впервые в жизни!) один из аборигенов клуба похлопал его по плечу и сказал всего два слова, после которых юноша прочувствовал себя мужчиной: "Наш человек!".
Со временем он понял и еще одну важную вещь - мужчина только тогда становится настоящим мужиком, когда однажды подхватит эту бациллу - тягу к преодолению!

Отвечая на вопрос о Саянской природе, я, как всегда, мысленно уносился туда, где каждый год на таежных тропах и на горных реках наслаждался скупой неустроенностью быта и близким сердцу превращением в первобытное состояние, когда каждый лепесток со сверкающей росинкой на его шероховатой щеке, каждое легкое дуновение ветерка, задумчиво блуждающего среди кедровых исполинов, вызывали в душе такое трепетное волнение, что все оставленные позади: "ссоры и раздоры, суета и споры..." - таяли и исчезали навсегда.
- Природа несколько иная. Более дикая, что ли. Нет таких благородных залысин на склонах, как во многих местах в Горном Алтае, про теплые фены8 там даже и разговора нет, климат более сырой, пихта почти не растет, тем более, пихтовых лесов там нет совсем.
- А как охота, рыбалка?
Чисто мужской вопрос, но мой ответ поразил не только Игоря, но и всех остальных.
- Там нет рыбалки и охоты. Точнее, там нет слов "рыбалка" и "охота", там есть слово "взять": пойду возьму рыбу, пойду возьму мясо...
- Это как это?
- Да просто. Там столько дичи, что не нужно ни охотиться, ни рыбачить. Надо - пошел и взял. Потому в Саянах, а мы чаще всего бродили по Восточному Саяну, по Тофаларии, не рыбачат и не охотятся, просто идут в тайгу и берут необходимое количество пищи.
- А где ты еще бывал? - Петру нужно обязательно расширить "ареал" своих познаний. - На Байкале был? Красивое озеро?
- Был и не раз. А насчет красоты... Ты, кстати, можешь его рассмотреть в подробностях, если поедешь на Телецкое озеро. Увеличь наше Озеро примерно в раз в десять - и получишь Байкал! Такая же тайга вокруг, такая же кристально чистая вода... вот только рыбы там, пожалуй, намного больше, даже нерпа есть.
- А что такое нерпа?
- А вот слушай. Сидим мы как-то после обильного харюзино-омулевого ужина на Байкальском бережке, благовоняем: солнышко к горам клонится, вода плещется... И вдруг недалеко от нас всплывает мужик: лысая черная голова, усы как у Тараса Бульбы... Поглядел на нас, пошевелил усами и, сверкнув хвостом, бесшумно скрылся под водой. Через пару минут он всплыл с другой стороны, снова осмотрел нас и снова исчез. А потом, уже в другом году, во время путешествия в Забайкалье на реку Улькан, нас угостили мясом нерпы - говядина со вкусом... рыбы!
... Почти до утра мы травили байки, прерываясь на песни. Песен в этот раз было спето много, видимо, липкий снег и тяжеленный рюкзак вычистили наши организмы от всяческого дерьма, что угнетали наши эмоции. А очищенные души куда рвутся? Правильно - к романтике!
Нодья честно отработала ночь, в снежном стакане было тепло и уютно, потому в спальники мы влезли, когда в Каменном Мешке слегка рассвело...
Проснувшись ближе к обеду, отведав варево, что спросонья сварганил Виталька, мы пошли искать выход из Каменного Мешка.
Оказалось, что здесь, в этом ущелье, чарыма не бывает - зимнее солнышко обходит это мрачное место стороной. Но зато, к нашей радости, от местных морозов снег сгустился, и идти по нему оказалось не так уж и тяжело. Даже Петюня на своих беговых дощечках и тот шагал почти легко - всего по колено в снегу!
Царь-гора выставила напоказ свои великолепные поделки из причудливо нагроможденных скал.
- Вот, наверное, видок с них! Забраться бы туда! - Петька только сейчас увидел эти базальтовые балконы, отряхиваясь после очередного падения, вызванного тем, что его остроносые палочки, которые и назвать-то лыжами было трудно, нашли где-то глубоко в снегу корягу и запутались в ней.
- Скоро заберешься. Чую я, добром нас Мешок не отпустит! - Виталька, опершись на сучок, который служил ему в качестве лыжной палки, подозрительно осматривал скалы, с которых кое-где, видимо, от сотрясавшего их смеха, сваливались комья мокрого снега. - Как бы не пришлось нам выкарабкиваться отсюда, аки тараканам усатым...
Последние слова, по понятным причинам, адресовались некоторым из нас, у кого за эти небритые дни под носом вырисовался какой-то пушок, сильно смахивающий на размазанную по верхней губе сережку вербы.
Скалы по-прежнему старались скрыть от нас выход из этого каменного урочища, но мы неуклонно шли вдоль ручья, свято веруя в то, что "каким бы ни был твердым камень, вода в нем дырочку найдет!".
И точно! Через пару переходов часть скал, как-будто признав свое поражение, со злорадным коварством расступилась... и мы увидели то, что нам не хотелось бы увидеть даже в самых страшных снах - впереди, дико заросший деревьями и непролазным кустарником, весь заваленный сушняком, безжалостно ухмылялся во всю свою зеленую морду крутой и длиннющий подъем!

Глава XI

УМНЫЙ В ГОРУ НЕ ПОЙДЕТ...

... он ее объедет! - Игорь мрачно пялился на жуткий подъем. - Хреновый у вас тут сервис - уже идем который день, а ни одной дороги!
Да уж! Дорог здесь не было и в скором времени не будет.
- А что, если...
Я только начал озвучивать еще не вполне сформировавшуюся мысль, как тут же услышал Петькин отклик:
- Правильно, Степаныч, Измаил лучше брать с утра!
Вот! Мало мы его гоняем, если он еще способен читать мысли! Завтра утречком надо не забыть положить ему в рюкзак парочку добавочных мешочков с крупой, авось к концу подъема эта его раздражающая способность покинет мерзкий организм вместе со шлаками.
Впрочем, надо быть честным перед собой - мы сегодня в результате нечеловеческого напряжения сил шли целых... три часа! И я продолжил:
- ...а что если нам закончить разговор, начатый вчера, и прямо сейчас начать к этому подготовку? Как вы считаете?
Странно! Никто из этих любителей преодоления трудностей ни словом, ни жестом не выразили протеста! Мало того - они с радостными лицами отвернулись от гипнотизировавшей их горки и начали прытко копошиться каждый в своей ипостаси: Виталька уже обламывал нижние сухие ветки на растопку, Игорь своими ластами разбрасывал снег, а Петруня грохотом котелков извещал окружающую природу о том, что человек - властитель, потому, если он захотел ничего не делать, то ничего для этого и не делает!
Мне только оставалось уподобиться этим тунеядцам и начать установку палатки.
А что делать? Человек - продукт общества. Какое общество, такой и вкус у продукта.
... Скоро нодья умиротворенно светилась красным и голубым, а мы, натрескавшись макарон с тушонкой, баловались чайком.
Блаженство! Вот так надо жить: чуть-чуть поработал и много-много отдохнул!
- Кстати, мужики! Могу вас поздравить с праздником - завтра, после горки, мы будем идти только вниз! Так указывает карта...
Виталя тычет в карту пальцем, разглядывает ее узорчатые линии высот и, как мне кажется, уже мечтает увидеть с горы парковую аллею со снующими по ней мамашами с детьми.
- ...и будем мы идти вдоль ручья!

Как-то однажды со школьниками мы по заданию одной из лабораторий изучали радоновые качества ручьев вдоль западной стороны хребта Салоп.
(Краткая справка. Как известно, радон образуется при распаде сверхредкого радия. Радон - это инертный газ без цвета и запаха, в 7,5 раз тяжелее воздуха. Срок жизни его очень мал, и в атмосфере и земной коре радона очень мало. Среди радиоактивных газов радон - один из самых опасных. Как показали эксперименты на животных, даже мизерные дозы радона могут вызывать поражения лимфатических узлов, селезенки и костного мозга. Радон - альфа-излучатель (распадается с образованием дочернего элемента и альфа-частицы) с периодом полураспада 3, 82 сут. Среди дочерних продуктов радиоактивного распада (ДПР) радона есть как альфа-, так и бета-излучатели. Иногда альфа- и бета-распад сопровождает гамма-излучение. Альфа-излучение не может проникнуть через кожу человека, поэтому, в случае внешнего воздействия, не представляет опасности для здоровья. Радиоактивный газ поступает в организм через дыхательный тракт и облучает его изнутри. Поскольку радон - потенциальный канцероген, то наиболее частым последствием его хронического воздействия на организм человека и животных является рак легких.
Но при этом ультрамикродозы растворенного в воде радона оказывают выраженный терапевтический эффект при некоторых заболеваниях и издавна применяются в физиотерапии и курортологии. В целом же радоновая вода оказывает противовоспалительное и обезболивающее действие, снижает чувствительность нервных окончаний, улучшает обмен веществ, повышает тонус половых желез, благотворно влияет на сердечно-сосудистую систему и нормализует сон. Потому радоновые ванны - эффективное средство при кожных и нервных заболеваниях, подагре, болезнях кровообращения).
Задание состояло в том, чтобы проверить присутствие радона в ручьях, стекающих с хребта. Брать заборы воды было бесполезно, т.к. радон быстро распадается, потому, пока пробы доберутся до лаборатории, радона в воде уже не останется. Потому использовался такой способ: мы очищали магнитофонные лавсановые ленты от феррослоя (коричневого), а затем кусочки ленты опускали в ручьи, запечатывали в медицинские пузырьки, подписывали и затем отправляли в лабораторию. Оказывается, альфа- и бета-излучение оставляет в лавсане треки - микроканалы, по количеству которых затем и определяется наличие радона в ручьях.
Как известно, самые первые миссионеры на Алтае в давние годы вышли именно к Тондошке. В те времена радоновых источников на склонах хребта было немеряно, потому отцы соорудили на гривах горячие радоновые ванны, в которых лечили местное население, прививали, так сказать, гигиеническую культуру. Справедливости ради надо сказать, что и до них местные жители частенько ходили лечить изъеденные дымом аилов9 глаза к этим источникам. Теперь же горячих источников уже нет, хотя радона вокруг достаточно.
Мы тоже, по справке, полученной нами из лаборатории, горячих источников не обнаружили, хотя почти все ручьи на радон дали положительные результаты.

salop5

- А ты глянь пониже, там какое-то село! - Петруня тоже уставился в карту. Конечно, его интересует это село - его тощий организм намного активнее нашего перерабатывает пищу (это известный факт - тощие жрут намного больше!), потому наличие села его взволновало.
- Ух ты! А название-то какое - Бельтрес! А там столовая или кафе. Ну, Петро, готовь денежки, наедимся! - Виталька намекает, что в порыве едовой страсти Петька мимоходом и нас накормит.
Мне жаль детишек - карта изготовлена в 1941 году, потому далеко не факт, что село живет и здравствует. Но - надежды юношей питают!
-Ух, наемся! - Обгорелый от обильного солнышка Петруня мечтательно потирает живот. - Это не то, что твой мерзкий перловый клей! Им только свиней травить!
Нарвался! Петькино недержание речи' мгновенно подверглось сокрушительному "медицинскому" вмешательству:
- Ага, значит, перловочка тебе не по вкусу! Все слышали - с этой минуты Петька перловку не ест! Это значит, что никому и никогда перловый "клей" ему не предлагать, а если он его и захочет, отбирать немедленно! Так что, дорогой, сегодня ты садишься на голодную диету. Хотя... можешь пихтовой коры погрызть... говорят, от нее умнеют!
- Ага, его порция - моя! - Игорь мгновенно просчитал ситуацию и сделал верные для себя выводы. - Уж я-то перловочку люблю-у! Да с тушоночкой! Да под чаек! М-м-м!
Петя, слегка огорошенный, обалдело уставился на Витальку.
- Ну, ты... это...
- Все, все, дорогой! Гуляй! Журчание в животе компенсируешь трудом, дрова, знаешь ли, быстро кончаются, да и для печурки всегда надо сосенки сухие искать... В общем, давай, облагораживайся трудом! - Виталя отвернулся, считая приговор окончательным и не подлежащим обжалованию.
- Не тоскуй, Петро! В Бельтресе наешься от пуза! Думаю через пару дней будешь блинчики с мясом трескать и кофием запивать. - Игорь даже и представить себе не мог, какое душетрясение он вызвал в парне, опрометчиво обозвавшем перловку - и рикошетом, конечно же, повара! - неуважительным определением "клей".
- Вы что, обалдели? Хрен вам, а не дрова! Я вам эту "шрапнель" сам в глотку запихаю! Шуток не понимаете! - Петруня, как очень даже было заметно, с ужасом представил несколько дней голодания. И это здесь, в Каменном мешке, где только еда может вызвать какие-то положительные эмоции! Да еще после изматывающей "прогулки" по снежному болоту на своих дощечках! - Порцию мою не трогать, я лучше сам... ее выброшу!
Петькин словесный понос окончательно разозлил Витальку.
- Ты, псих! Я тебе выброшу!...
Ситуация явно выходила из-под контроля. Это ж надо, как народ отощал! Возможность поесть по-людски мгновенно разбила вдребезги мужскую дружбу! Надо срочно вернуть ситуацию в исходное сотояние.
- Стоп! - Я специально понизил голос, чтобы привлечь внимание крикунов. - Говорю кратко, но в лоб. Никаких Бельтресов! До них еще дойти надо, а трупы нам не нужны, потому хошь-не хошь, а "шрапнелью" будете травиться все, независимо от вероисповедания!
Петька среагировал мгновенно:
- Я и говорю, что дело не в перловке, а в поваре! Варить надо уметь!...
Он тут же спохватился, и не вмешайся я, могло пролиться немало крови.

Надо было что-то придумывать - ребята устали, подъем жизненного тонуса чрезвычайно необходим!
Будем делать дневку.
- Значь, так, - я забрал у Витальки карту и показал всем на год ее издания, - карте более полувека, а вы должны знать, что в Росси полвека - очень большой срок. За это время в нашей стране столько всего произошло, что другим странам хватило бы на тысячу лет!
...И я им рассказал о том, как происходило укрупнение сел, как шло уничтожение мелких поселений, как людям в них приходилось съезжать от нужды подальше. Совершенно не исключено, что и Бельтрес уже давно не существует, как не существуют многие из тех сел, что отмечены на карте...

Пока я рассказывал, ребята успокоились. Посыпались вопросы, и постепенно все устаканилось, а сообщение о том, что завтра мы делаем дневку с целью восстановления сил перед страшным подъемом, окончательно вернуло обожженному весенним солнцем коллективу прежнюю сбалансированность.

Глава XII

СТОЯТЬ НЕЛЬЗЯ ИДТИ

Сидели мы опять до рассвета. Переговорили о "ниочемном" обо всем.
День мы посвятили изучению окружающей природы. Это было вызвано, включая и наше врожденное любопытство, еще и тем, что ту гору дров, что мы заготовили вчера, ночь съела почти всю без остатка.
Утром Виталий еще как-то сумел на пихтовых ошметках вскипятить чайку. Правда, слова, которые он в сердцах произносил вслед каждой вылетающей из костра искре, я здесь приводить не буду исключительно по причине их малой информативность - одни эмоции, сдобренные раздражением!
Поэтому сегодня он погнал нас за дровами, добавив нам в спину, что уже время обеда, и задерживаться не советует.
- Тунеядец! - Еле слышно с любовью проворковал на это Игорь, выдержав паузу.
Петюня же с удивительным терпением на этот раз промолчал, чем поверг нас в философические размышления о превратностях человеческой судьбы. Вот ведь был нормальным человеком, мог обложить любыми словами, кого хотел, но легкое - пусть даже и слегка эмоциональное! - словоблудие вокруг перловки изменило его жизненное кредо до неузнаваемости. Что ж, меняется пища - меняются люди!
Роли распределились примерно так.
Игорь, имея потенциальные задатки охотника, с собачьим упорством, взял след. Не знаю, с какого возвышения случайно заблудший сюда заяц ухахатывался, взирая на перепончато-лапчатого гуманоида, пытающегося понять, в какую сторону ускакала дичь, но то, что это было смешно, ручаюсь. Хычник-беляк, совершенно не по-людски ставя след, направил добытчика в другую сторону!
Петр же, разглядев на скале торчащие из-под снега листья бадана10, решил облагородить наш обед алтайским чаем, и даже решился вскарабкаться на небольшую скалу, совершенно упустив из вида, что снежная шапка на ней только и ждала легкого сотрясения, чтобы рухнуть на нарушителя покоя. Итог нисколько не удивил - вместо бадана Петру пришлось откапывать себя.
Лишь мне одному, испытанному борцу за счастье друзей, пришлось посвятить себя поиску топлива, делающего людей мягче и добрее. То, что под словом "люди" я имею в виду Витальку, вы уже поняли. Перловка, знаете ли, тоже иногда вкусной бывает...
Итогом всего было вот что.
Виталька, разогревающий на углях смерзшуюся тушенку, с удовлетворением восприняв мое сообщение о том, что "вон там, ну, в общем, за леском, на горочке..." стоит сухая сосенка, усадил меня, взмокшего, восполнить силы чайком, терпеливо дождался, когда оба бездельника вернутся, мгновенно вручил им топор с пилой, показал цель "вон там, ну, в общем, за леском, на горочке..." и отправил восвояси.
Мне показалось, что радости во взоре мужиков было мало, а Игорев кулак из-под мышки явно намекал, что они меня зачислили в провокаторы. Да ладно, стерплю! Тем более, лесорубы еще не знали того, что сосенка на самом деле была огромной зеленой сосной, а сухими на ней были нижние ветки, ближайшая из которых была на высоте... в общем, без веревки им было ну никак не обойтись.
А потому, чтобы лишний раз не попадаться разъяренным сучкорубам на глаза, я нацепил лыжи и рванул на разведку к тому тягуну11, что нагло и с ухмылкой взирал на нас в предчувствии завтрашнего удовольствия, когда мы будем чесать своими лыжами его заросшее брюхо.
Первая же попытка взобраться хоть немного по крутому склону показала, что этот "Измаил" брать будет очень тяжело - мало того, что снег очень глубок и сыпуч, но кусты и пихтач с нижними раскидистыми ветками, обильно усеявшие склон, даже близко не подпускали к горке.
Разведка ни вправо, ни влево тоже не принесла радости - там и там были скалы.
Насколько я помню по карте, обойти Мешок тоже не радость- это ж какого кругаля придется давать!
Ничего иного не остается - будем брать "Измаил" приступом...
- И что? Какие новости? - мужики встретили меня так радостно, что я сразу начал искать, что же они приготовили мне в отместку за то, что я их послал... к сосенке. Но, тщательно оглядев, окрестности костра, и не обнаружив ничего подозрительного, я скрупулезно обрисовал завтрашнее "поле брани".
К моему удивлению ни один из моих кунаков12 нисколько не огорчился!
- Да ерунда! Заберемся! После такой калорийной пищи нам любые горки по плечу! - Петьша как-то странно заржал, подвывая, но я это отнес к тому адскому труду, что он потратил на сосенку.
В высококалорийности пищи можно было не сомневаться - в кружках13 виднелась небольшая перловая горка, прикрашенная грязно-желтым жиром тушонки, рядом небольшая кучка сухариков и в чефирбаке14 чай. Все. Видимо, продукты на исходе, не зря Виталя нахохлился и даже на острейший Петькин юмор никак не реагирует.
Лепота! После трудов праведных да не размяться "шрапнелью"?
(Эх, знать бы мне, что эти придурки удумали, не дал бы себе размагнититься!).
- Ну, и как вы - кто кого? Как сосенка? - Я, не спеша, облизал ложку и до блеска вычистил пальцем стенки кружки. - Вижу, постарались.
Хворост довольно большой кучкой лежал неподалеку, но странно было, что далеко не все ветки выглядели сухими. Некоторые были покрыты наледью. Да ладно, сгорят!
Как ни странно, вечер подошел быстро. Конечно, если бы мы спали не до обеда, то померли бы от тоски, ожидаючи скончания дня, а так оглянуться не успели - уже пора ужинать!
- Чего еще! Ужин переносится на завтрак. Чайком обойдетесь. А вообще-то лучше лечь пораньше, сил поднакопить, завтра на приступ. - Виталий посмотрел на дрова, покачал головой и полез в палатку.

Глава XIII

ВПЕРЕД И ВВЕРХ!

Посидеть толком вечерком не удалось.
Эти двое опять извернулись - вместо сухих, но почти недоступных сосновых веток сообразили выгрести из-под снега тоже сосновые, но далеко не сухие. А, как известно, сырые дрова тратят почти все свои силы на борьбу с собственной сыростью. Вместо благословенного костра, согревающего душу и тело, получилось дымное безобразие, наполняющее гарью глаза и нос.
Вскоре последний огонек дрогнул и погас, а дым, почувствовав полную свободу, развернулся во всю ширь.
- Да ладно, все равно спать, - Игорь, как обычно бывает при слове "спать", потянулся и хотел зевнуть, но дым щучкой нырнул ему в глотку, и вместо зевка паренек поперхнулся, закашлялся, согнулся до земли и надсадно стал выхаркивать из себя угарный газ. Слезы и сопли обильным ручьем хлынули на землю, на что Петрусь хотел было чего-то сказать, но тоже, глотнув дыма, вскочил и рванул на свежий воздух.
Ретировался и я, но напоследок все же ввернул:
- Утром бужу вас первых, готовьтесь разжигать костер!

И справедливость восторжествовала!
Что только ни делали ребятки, чтобы вызвать... ну, не яркое горение, но хотя бы какое-никакое тепло, способное превратить снег в воду: до черных слез дули на угли, с обеих сторон махали подзадниками15, разгоняя дым по всей тайге, строгали щепу, хотели уж было извести последнюю туалетную бумагу (журнал приключений "Искатель"), но это последнее издевательство над нами не совершить изволил я.
- Все, хватит. Выбирайте: или мы идем наверх с пустыми животами, или вы извиняетесь и идете за сухими дровами. Считаю до трех!
На счет "сто" - а куда бы они делись? - двое закопченных и перемазанных кочегаров с веревкой и топором наперевес двинулись все же к той сосенке, которая "вон там, ну, в общем, за леском, на горочке...".
Костер требует жертв! Все же нам в это утро удалось отведать этого величайшего изобретения человечества - перловой кашки. Особенно вкусной - а это было слышно по частой дроби ложкой о дно - она показалась Игорю и Петру. Заготовка дров и аппетит - близнецы-братья!
- Внимание! - Виталька поднял над головой мешочки с провизией. - Если разделить количество съестных припасов на ваш нынешний аппетит, то еды у нас осталось максимум на полторы суток. Сахар и "Дунькина радость"16 не считается, этого у нас столько, что, найдя в лесу ягоды, мы можем сварить несколько банок варенья, - повар поднял другой рукой увесистый мешок с сахаром. - Спасибо, Игорек!
Вот что значит иметь в команде сластену! При заготовке провизии он сделал явный уклон в сторону сладостей, при этом вовсю жертвуя калориями в виде тушонки и сала, из этого следует, что в скором будущем нас ждет одно лишь сладкое существование, потому как команда, явно не подумав, поручила заготовку сахара Игорю, а заготовку чая мне.

Подъем в гору мы начали спокойно и деловито. Каждый избрал свою тактику: Виталька выбрал самый спортивный способ - "лесенкой", Игорь пошел на приступ "ступенькой", Петруня избрал детскую "елочку", а я... а я задержался. Во-первых, надо было детально изучить избранные друзьями способы, чтобы не тратить силы на изобретение собственного, и, кроме того... то ли я лямки плохо подогнал, то ли отощал на Виталькиных харчах, но мешок мне показался слишком тяжелым.
Поправив ремни - я тоже вроде как решился на подвиг - хотел было начать штурм высотки, но тут меня ждало глубокое разочарование - все трое разведчиков с одинаковым успехом оказались снова в тех точках, откуда начали подъем. Каждый из способов, избранных ими, привел только к одному - метровый снег в процессе их подкапывания под него рухнул, обрушив на каждого из соискателей на звание "покоритель вершин" снежный сугроб, и тем самым с позором указав им, кто есть кто.
Выковыряв из ушей и ноздрей снег, отфыркиваясь, троица подползла ко мне.
- Степаныч, он не пускает! - Виталька, глядя вверх, туда, где, по его расчетам, должна была быть вершина, почесал в затылке. - Ты-то как будешь подниматься?
Ну, что с них возьмешь - дети! Уж им ли не знать самый древний способ взятия крепостей!
- Эх вы, салаги! Делай как я! - Как известно, великие открытия делаются только в том случае, если первооткрыватель чувствует и видит величайшее к себе внимание.
Медленно натянув рукавицы, тщательно застегнув все пуговицы на куртке, поплотнее надвинув на голову треух - ну, то есть, вызвав этими простыми действиями в душах неоперившихся птенцов величайшее к себе почтение! - я твердым шагом подошел к подножию склона и... встал на карачки!...
... Вот так, на карачках, мы и шли к подвигу. А что делать, если в мире еще не придумано такого микровертолета, чтобы поднять нас к небу!
Скорость, конечно, была небольшая, если говорить мягко и без эмоций. А на самом деле, если говорить далеко не мягко, скорости не было почти совсем. Стоило кому-то первому из нас прорыть коридор вверх до ближайшего дерева и вскарабкаться по нему, как тут же, к величайшему неудовольствию ползущих следом, он срывался и в клубах снежной пыли скатывался вниз на головы своих сподвижников.
Все было против нас: и этот мерзкий осыпающийся снег, и эти дурацкие пихтовые лапы, и кусты эти гадские, и болтающиеся на веревке никому не нужные лыжи, и этот идиотский - ну, почему он такой тяжелый? - рюкзак.
На первом привале мы даже не могли смотреть вниз, потому что знали - позади всего несколько жалких метров! И это после таких трудов!
Вся одежда была мокрой насквозь. Даже шапка, и та липла к голове, как вымоченная в воде половая тряпка. В чуни17 набилось столько снегу, что пришлось выковыривать его оттуда обломком коряги.
Отдыхивались молча. Легкие пропускали через себя кубометры воздуха, но никак не могли насытиться. Игорь попробовал есть снег, но тут же выплюнул его, не испытав привычного для него вкуса "Дунькиной радости".
- Сахарком посыпь, Игорюша! - Петька отдышался первым, потому его сразу потянуло на остроты. - Попробуй бросать сахар вперед, снег станет сладким, ты его сожрешь, и мы вмиг окажемся наверху!
- Бесполезно, - Виталька тер лицо снегом и фыркал, - какой бы коридор он ни проел, ты все равно уронишь вниз рюкзак, и мы снова окажемся внизу.
Да, было и это. Петя, в каком-то месте подъема освободил лямки, чтоб плечи отдохнули, и рюкзак тут же вырвался у него из рук и резво бросился вниз, сбивая по дороге все, что не успело отклониться. Отклониться, в общем-то, никто не успел. Потом хозяин зеленой бомбы долго не решался спуститься вниз, мудро ожидая, пока друзья-товарищи, сброшенные со склона, выскажут ему все, что они о нем думают, и возьмут себя в руки.
Я, например, поступил более лояльно, потому что мои лыжи тоже, тайно развязав веревочку, которой они были прикреплены к моему поясу, с легкостью лани, к моему счастью никого не задев, умчались обратно к нашему костру. Травм не было, а то, что мне пришлось сползти вниз и "вплавь" догонять свои причиндалы, никого сильно не взволновало.
... Удивительно, что после третьего перекура, двигаться стало легче. Излишек влаги из организма ушел, появились кое-какие навыки борьбы со снегом, да и количество пройденного пути все-таки бодрило - это ж надо столько проползти! Хотя, если честно сказать, ползли мы больше на автопилоте, только за счет каких-то непознанных сил. Вот впереди тонкий стволик пихточки, надо добраться до него; а вот кустик, теперь надо за него уцепиться; еще немного и удастся отдохнуть вон за той пихтой... Такие вот небольшие стимулы и двигали нас вперед!
...Когда впереди появилась вершина, никто не выразил ни грамма радости. Сил не было. Доползли и ладно. Надо б было, еще бы столько лезли. Добрались, и черт с ним!...
Отдыхали долго. Уже стали замерзать, но шевелиться не хотелось.
Если бы после нас в этом месте оказался, например, охотник, то он долго бы чесал репу, пытаясь понять, что за зверь карабкался по склону - коридоры были прогребены что надо!
Опыт подсказывал, что надо шевелиться, иначе мокрым и усталым даже на малом ветерке простыть проще простого. Как бы ни было тяжело, надо вставать. Тем более, по собственному опыту знаю, сил у человека - немеряно, он может, даже, казалось бы, в совершенном изнеможении совершить еще очень много. Помню, как-то в Саянах... Стоп, воспоминания потом.
- Виталька, готовь чефирбак. Игорь, доставай сахар. Мы с Петром ползком за хворостом. Подъем, народ, иначе за последствия не ручаюсь!
"А в ответ тишина, а в ответ никого...".
- Не понял! Приказа не слышали?
Опять тишина!
- Что такое? Бунт на корабле! Я вам честно говорю - нельзя переостывать, потом или переохлаждение с простудой, или полная атрофия конечностей. Доставай еду!
Ага, Петька зашевелился. Что значит - сила педобраза!18
- Степаныч, все у тебя. Сам доставай. - Петро, еле шевеля губами, с трудом скосил на меня хитрый глаз. - Ты все нес, тебе и карты в руки!
- Что?! - Я не сразу понял, но потом дошло - рюкзак потяжелел не просто так, в него добросердечные друзья сложили всю провизию и варочную посуду! Но когда успели, гады? Вроде все было под контролем!
Доползаю, развязываю рюкзак - точно! Все аккуратно сложено в котелки и лежит сверху - и сахар, и перловка, и чай и все остальное!
- Это тебе, начальник, за доброту твою, за "вон там, ну, в общем, за леском, на горочке...".
Впервые за сегодняшний день народ, хоть и прерываясь на кашель, заржал в полную глотку.
Вспыхнувшее было бешенство довольно быстро стихло, ибо я вспомнил, как в одном из походов на север Байкала тоже сунул в рюкзак капитану две вагонные тормозные колодки, а он на обратном пути в отместку мне по-дружески положил здоровенный булыжник. Все возвращается на круги своя!
Ржали мы долго! Верные товарищи настолько тонко провернули операцию по загрузке моего баула, что хватило мгновения, чтобы вес моего зеленого заспинника резко возрос. Что ж - в кругу друзей клювом не щелкай!
Вот и отдохнули! Дальнейшие действия команды, сдобренные приятными воспоминаниями об удавшемся розыгрыше, да еще кого - капитана! - были на редкость дружными и слаженными.
В одно мгновение был вырыт стакан, в котором заполыхал костер, явив миру ароматный чай, сдобренный изрядной долей Игорева сахара. Мокрые вещи мирно коптились в дыму, запах пота и аромат портянок, смешиваясь с пихтовым воздухом тайги, с лихвой восполняли экологическое несовершенство природы.
Мои же верные друзья снова и снова заходились от смеха, вспоминая, как я кожилился19, тягая рюкзак в гору, и крыл нехорошими словами все и вся за несправедливость мира!
- Самое страшное было то, что - не дай Бог! - твой саквояж покатился бы с горы, разбрасывая и рассыпая по снегу всю нашу жрачку! Но ты, Степаныч, не дал свершиться безобразию - упорно волок свой крест! Мы гордимся тобой! Ты с честью выдержал испытание!
Три придурка так заливисто ржали, что не было никакой возможности рассвирепеть! Да и зачем, когда такое блаженство царило внутри! Горка взята, дальше нас ожидает только спуск. А что настоящему мужику, тем более русскому, надо для счастья? Он только тогда по-настоящему счастлив, когда сумеет преодолеть невзгоды, им же самим созданные! Это ли не радость?!
Вспоминали также, как Игорь, заведя веревку за ствол пихты, пробовал поднять рюкзак весом своего тела, не подумав о том, что пихтовая живица сыграет роль клея, от чего рюкзак не поднялся ни на сантиметр. Пришлось снова спускаться к рюкзаку и подниматься второй раз, но уже с мешком на плечах.
Виталька тоже отличился - падая, рефлекторно ухватился за Петра, и оба, взметая снег, засвистели под уклон...
Сначала с трудом, но потом все увереннее, мужики встали на ноги и даже попробовали ходить.
- Ух, завтра мышцы начнут болеть! - Петро, уже заранее предчувствуя утренние проблемы, начал делать наклоны вперед и в стороны. - А вот сейчас надо бы царапины полечить.
Он добрел до пихты, выдавил из пузырьков на коре живицу и смазал ссадины.
- К утру все пройдет. Заживет как на собаке.
Игорь, похоже, обнаружил в себе таящуюся силу.
- А не сойти ли нам чуть ниже? Ветренно как-то здесь. Найдем уютное местечко и стаборимся на ночлег.
- А почему бы и нет? - Виталий оглядел горку. Кроме пихты на ней не было других деревьев. - Надо сухостой найти, а то опять будет как вчера.
Как-то так получилось, что народ единодушно решил идти дальше. То ли втянулись в ход, то ли подействовало то, что идти придется под гору, но неожиданно все легко собрались и двинулись вперед.

Глава XIV

ПЕТР ЕСТ

- Смотри, талина20 пошла! - Петро даже погладил тонкие прутики кустарника. - Это значит, что скоро...
- ...болото, - закончил за него Виталька. - Если ты подумал, что талина растет рядом с человеком, то ошибаешься, она растет там, где захочет. Это человек к ней жмется, а не она.
- Да село скоро, нутром чую! - Пареньку, видно, не забылись давешние намеки на сельское кафе. - Эх, пельмешек бы сейчас!
- Ты опять перловку не будешь есть? - Игорь притворно округлил глаза.
Петро мгновенно ретировался.
- Да я ведь так, помечтать уж нельзя... - Страх потерять ужин был немалым.

Оказалось, что найти место для ночевки было не так уж и легко. Кругом был лишь один кустарник. Пришлось идти довольно долго, хотя ноги гудели как трансформатор.
Помогла появившаяся из-за поворота скала. На ней, как отметил уже приноровившийся глаз, стояли несколько огромных сосен с большими сухими ветками понизу.
Пока собирали топливо, пока варили и ужинали, наступил вечер. Обзора не было совсем, сплошной кустарник загораживал виды, только звездочки поблескивали над головами, да видны были облака, тянущиеся на восток. Разговаривать не было сил, быстренько прополоскали кишки чаем - и спать.
Перед сном, уже полностью упаковавшись в спальник, Виталя пробормотал:
- Однако ветер западный и снегом пахнет.
На том и уснули

Спали долго.
То, что за палаткой идет снег, было ясно. Он с легким шелестом касался полога, крыша палатки прогнулась, и Игорь с Петром, спавшие по краям, почти касались носом зеленого брезента.
Вставать не хотелось. Ощущение усталости еще давало о себе знать.
Не хотелось вставать и нашему повару. Тайная надежда, что народ будет дрыхнуть долго, размагнитила его, но сладостные мечты его были прерваны самым беспардонным образом.
- И какого... ты сачкуешь? - Петро выпалил это так резко и громко, что мы аж подскочили в своих спальниках. - Дров куча, перловка уже плесенью покрылась, сахар сиропится, Дунька - так Петя для краткости обзывал конфеты - слежалась уже, а повар дрыхнет!
У юноши прорезался командирский тон! Вот до чего голод доводит - мальчик возомнил себя генералом! Стимулирующее действие отощавшего организма налицо!
Но не таков повар, чтобы им погоняли генералы!
- Ты же настроился на пельмени! Че ж зря перловку трескать, когда организм уже готов мясо пожирать? Кто же после "шрапнели" ест пельмени? Нет, дорогой, сегодня ты должен малость поголодать, а то наберешь в Бельтресе деликатесов - а аппетиту нет!
- Ты обо мне не беспокойся! От пельменей я никогда не откажусь, даже после твоей мерзопакостной перловки. - Близость жилья подействовала на паренька одурманивающе. В его речи сквозила дерзость, да еще какая!
Виталька даже закашлялся, ему просто было нечем ответить!
- Ладно, я тебе припомню еще эти слова, - пробормотал он, вылезая из спальника.
Снег падал огромными мягкими хлопьями, спускаясь из невидимого верха. Казалось даже, что было слышно, как он трется о воздух. Было одновременно и прохладно и тепло, понизу струился ночной холод, а сверху, прижимаемое снегом, спускалось тепло.
Двигаться было трудно. Болело все: спина, руки, ноги - любое шевеление ими вызывало, казалось, непреодолимую боль. Да, вчерашний день хорошо нас обработал!
- Ничего, мужики, еще пару таких подъемчиков, и болеть перестанет. Это запасные сосуды в мышцах кровью наполнились. Надо больше двигаться, и все пройдет.
Во дает! Никогда бы не подумал, что Игорь это знает.
- Откуда такие познания, шеф? - Петро удивленно вскинул брови. - Где этому учат, дай адресок?
- Биологию затем в школе учат, что она организм в порядок приводит! - Игорь пару раз подпрыгнул, но на третий не решился. - Предлагаю перекусить и быстрым шагом рвануть в Бельтрес.
- Еще один... - Виталька хмуро мешал кашу. - Оборзел народ. Другие меня на руках носили бы за то, что я почти из ничего жратву готовлю. Обалдуи... Ничего, я знаю один закон, он вам отомстит за меня...
Похоже, что этот закон знаю и я. Он с непобедимым постоянством наказывает тех, кто после вынужденного воздержания набрасывается на еду. А ведь совсем скоро это время наступит...

Сборы и начало дальнейшего движения дались нам тяжело - то один, то другой ойкал и стонал. Но постепенно ойканья стихли, и скоро все наладилось. Глубокий снег и совершенно несоответствующее ему то, что было надето на ноги, быстро размягчили мышцы, и боли прошли. Осталось только все то же - борьба за каждый шаг, хотя местами, где встречались полянки, те, что вчера были прогреты солнцем, чарым, укрытый снежком, позволял нам двигаться с увеличенной скоростью. Про Игоря умолчим, хотя и он приспособился использовать свои снегоступы в качестве каталок.
Петру до того уже надоели его "дощечки", что на одном из привалов он напялил мои широкие лыжи и ушел вперед на разведку.
- Вот ведь неймется ему, сильно ребенок кушать хочет! - Виталька, удобно привалившись к дереву, лепил снежки и кидал ими в спину Игоря. - Как бы не сбежал он от нас. Степаныч, тебе лыжи не жалко?
Мы сидели молча. А что, этот ухарь запросто может хрякнуть мои доски.
- Да что лыжи, лишь бы человек хороший...

Договорить я не успел - из-за кустов выше Петька... без моих лыж!
Подойдя поближе, он понуро склонил голову и косо посмотрел на меня.
- Не ругай, Степаныч, но...
- Я ж тебе говорил! - Виталька горячо запричитал, - как ты мог такому охламону лыжи свои доверить? Да ему даже... Эх!
Вот тебе и хороший человек! Вот сейчас бы ка-ак двинул в ухо!
- Где ты их кокнул, чудо-юдо?
- Да там... ямка... Ты, Степаныч, надевай мои, тоже лыжи, гоночные как-никак...
- Вот обормот! - Игорь тоже решил принять участие в моей судьбе. - Бери, Степаныч, мои ласты, а я сзади по вашим следам пойду.
- Ну, Петро... - слова кончились. Мы повскакивали с мест и стали обговаривать, как будем меняться лыжами, пока не дойдем до села.
Петька, боясь нашего гнева, ушел вперед, за ним зашагали и мы. Шли молча, проклиная про себя этого недотепу. Это ж надо - почти на финише поднести нам такое!
Буровить глубокий снег без лыж оказалось очень даже нелегко, хоть сучки к ногам привязывай...

- Эй, вы, кикиморы болотные! Поднимите головы! - Голос Петра оборвал мои тоскливые мысли.
Мы одновременно подняли головы и оторопели...
Петька, подняв в руках мои лыжи, совершенно целые, стоял... на дороге! Она выныривала откуда-то из-за кустов и тянулась через гриву21, лишенную растительности.
Эффект был потрясающим!
Мы выбежали на дорогу, и, не веря себе, стали подпрыгивать и топать, проверяя, что под нами на самом деле твердая (!) поверхность! Мы настолько отвыкли от этого, что не сразу и поняли - наши мучения с лыжами закончились.
- Вот это да! - Игорь даже отбил чечетку, - это ж надо, а?
Настроение враз резко подскочило! Дорога! До чего же велик человек, если он придумал такую вещь как дорога! Не поверите, это было так необычно - ощущать под подошвами твердую (!) поверхность! Фантастика!
- Степаныч, лыжи-то свои надевай, чего уж там...
Петька стоял и ржал во все горло! Постепенно, вслед за ним, стали хохотать и все остальные.
Вот каналья! Ведь разыграл! Да еще как! А я ведь уже начал придумывать способы отмщения!

Дальнейший путь мы продолжили, будто на праздник шли - с шутками-прибаутками. Оказывается - можно идти и разговаривать! В лесу как-то было не до разговоров...
- Щас придем в Бельтрес, натрескаемся пельменей и на полати22! - Игорь шел, побрякивая снегоступами. - У моей бабки в деревне полати, так я как приеду к ней, сплю только там.
- Кто ж тебя пустит к себе, оборванец? Ты только появишься в деревне, народ в подпол спрячется. Ты глянь на себя!
И правда, мы как-то не думали о том, как мы выглядим. В лесу это нам было ни к чему, но вот сейчас...
- У кого зеркальце есть? - Игорь на самом деле, разглядывая нас, черномордых оборванцев, начал задумываться, как же он сам выглядит?
А видок наш был... Несколько суток борьбы со снегом, когда одежда от пота промокала насквозь, а затем ночи возле дымного с горячими искрами костра, превратили наше снаряжение во что-то, чему надо было подыскивать новое название. Все расцветки, когда-то украшавшие одежду, слились в один - серо-черный, а дыры всех размеров, прожженные костром и порванные на "горке", как следы от пуль, могли навести мысли местных жителей на то, что перед ними лесные разбойники или партизаны, до сих пор спускающие поезда под откос.
- Да. Это, - Виталька двумя пальцами приподнял свой грязный и дырявый рукав, - восстановлению уже не подлежит. Этими ремками даже пол мыть нельзя, почернеет. Боюсь, даже огонь ее не возьмет, задубело все.
- Эт точно! Что ж, придется в село нагишом идти. Во-первых, не сдадут в комендатуру, а во-вторых, местные девки приютят...
Петька мечтательно закатил глаза.
В ответ на его мечты Игорь расхохотался.
- А ты не подумал о том, как ты будешь смотреться - бледное, немощное тело на фоне закопченной морды? Собак ведь перепугаешь!
- Да-а, баня по нас плачет, это точно! - Виталька все же вслух высказал то, о чем мы в последние дни старались не говорить.

salop7

Мы шагали по дороге, не переставая болтать.
Но постепенно ощущение того, что вот-вот должно появиться село, стало возрастать. Вот уже по берегу ручья, укрытого снегом, появились кривые березы. Возник вкопанный полусгнивший столбик с остатками забора. Вырисовалась какая-то разрушенная ветхая постройка, окруженная кустами черемухи.
Мы шагали, не отбрасывая надежду, что вот скоро, еще сотня шагов и за той гривкой увидим дымы и людей... Петруня своим зорким глазом разглядел прибитую к дереву дощечку, на которой можно было различить слово, написанное корявыми буквами.
- Пе... тр... ес, - кое-как разобрали мы.
- Фигня какая-то, - Игорь хотел уж было выбросить дощечку, но Виталий забрал ее у него. - Погоди, что-то напоминает... Может быть от имени Петр.
- А там нет каких-нибудь других букв? Ну, например, буквы "Т"? А то получилось бы "Петр ест". - Игорь захохотал.
- "Петр" - это ясно, про кого. Но что такое "ес"? Может быть "место Петра", то есть хозяин этого места Петр? Петька, ты не узнаешь своих владений?
- Дай-ка мне, - я протянул руку к дощечке. Ответ мне был ясен, придется ребятишек сильно огорчить.
- Я уже вам говорил про те времена, когда было укрупнение сел. Кроме того, со временем старые названия изменялись. Например, в названии вашего любимого села Турочак буква "о" поставлена русскими переселенцами, хотя изначальное алтайское название селения было ТурАчак, "маленький домик" значит. Для русских ушей привычнее и логичнее было заменить непонятную букву "а" на связующую букву по примеру слов "космОдром", "летОпись" или "снегОход".
- Ты к чему это, Степаныч? - Игорь вопросительно уставился на меня.
- Вынужден, ребятки, вас разочаровать: Петрес - это бывший Бельтрес, так сказать, в своем упрощенном варианте.
- А где он, этот Петрес? - Игорь огляделся.
- Да под тобой! - Петр первым сообразил, к чему я клоню. - Улыбнулись нам и пельмени, и полати, и баня...
- ... и девочки! - вяло закончил Виталька.
Разочарование было огромное!
Дальше мы шли, почти не разговаривая. Петюня нет-нет да и оглядывался, как-будто до сих пор не верил, что долгожданный Бельтрес расстаял как мираж.
А счастье было так близко!

Глава XV

ПОСЛЕДНИЙ КОСТЕР

- Но ничего, скоро будет Тондошка, там и отдохнем. - Я смотрел на карту. - Придем к директору школы, он нас где-нибудь устроит. А если еще и покормит, то будет совсем хорошо.
- То есть ты, Степаныч, намекаешь, что в Тондошке тоже кафе нам не светит? - Петя уже успокоился, и, как видно, затвердел характером. Голос его звучал спокойно.
- Раньше не было. Но возможно, что жители, зная о твоем приходе, подсуетились и создали какую-нибудь харчевню...
- ... и назвали ее "Петр ест", - под общий хохот опять завершил фразу Виталька.
Мы сидели на кривом березовом стволе возле ручья и занимались любимым делом - пялились на природу.
Огромные снежинки, покачиваясь, планировали на землю, на нашу одежду, на рюкзаки. Снег был редким, легким. Видимость была небольшая, но очертания Царь-горы сквозь снегопад все же угадывались. Были видны гривы. Они были безлесыми, видимо, раньше здесь были поля, а сейчас, скорее всего, они были преобразованы в покосы. Низина ручья Бельтрес заросла тальником и редкими березами.
Стояла тишина. В мире и на душе царил покой, и я вспомнил, как до похода меня переполняли терзания и нервная сумятица. Борьба со снегом, холодом и неустроенностью, разговоры у костра, незлобный треп моих однопалатников вычистили из моего утомленного сознания всю эту душевную нечисть, а со шлаками ушли и мои всяческие хвори вместе с мелкими болячками. Ведь за все это время - а было и мокро, и холодно, и голодно! - никто из нас ни разу даже не кашлянул! Не говоря уж про другие мелкие хвори. Правда, руки в ссадинах и порезах, но это нормально, это так и надо.
- А ведь наш круиз, считай, почти закончился, - Виталька будто прочитал мои мысли. - Если мы сегодня придем в Тондошку, крупу и сладости можно выбросить, там сажи и пепла немеряно.
- Как это - выбросить? - Петро возмутился. - Давай так съедим!
- Нет, я предлагаю сделать перекус. Поедим, а потом можно и финишировать, - Игорь встал. - Кто со мной за дровами!
- Погоди, - Виталий, как более рассудительный человек, притормозил торопыгу. - Надо место получше поискать, чтоб без ветра и пыли...
- ... и устроить ночевку! - Теперь уже Петруня закончил фразу, прервав привычную прерогативу Витальки. - А что, перловка еще есть...
Все захохотали, услышав от ненавистника "шрапнели" эти слова, но еще и потому, что удалось преодолеть какое-то... внутри сидящее сомнение.
Надо же - после всего, что нам пришлось испытать, этим дикарям перехотелось спешить домой!
Все верно - любое дело надо завершать красиво!

Глава XVI

ФИНИШ

- Жизнь похожа на туалетную бумагу, такая же длинная... Но расходуем мы ее на всякое г..но!
Виталька философствовал у костра, глядя на то, как мы пытаемся привести в порядок и себя и свои лохмотья.
- Да с этой иголкой только в атаку ходить! - Игорь вышивает крестиком по брезенту, неумело орудуя единственной иглой, найденной в коробке с инструментом.
Эта игла похожа на копье - длиннее игл в природе просто не существует. Виталий взял ее для технического ремонта, вполне разумно полагая, что любая вещь должна быть унифицированной, то есть подходить для разного вида работ, в качестве шила, например, или для орудия охоты на дикого зверя. Потому Игорю приходится решать множество задач, связанных прежде всего, например, с желанием заштопать дырку на заднем полушарии брюк. Если добавить, что там же, в наборе, из ниток был только капроновый шнур из корда автопокрышки, то мучения "швеи" были понятны.
Петруня вовсю борется с излишком окружающей белизны. Ему удалось в кружке с водой увидеть свое отражение, и теперь он старается если не отмыть свою ряху, то хотя бы фон, окружающий снег то есть, слегка подчернить. Настрогав хозяйственного мыла и смешав его со снегом, он этой кашей пытается содрать с лица годовые отложения загара. Битва идет с переменным успехом: часть шеи, в основном в районе горла, уже как-то удалось слегка выбелить, но вот физиономия не сдается - остается все такой же черной. А снег грязным!
- Ты бы руки сначала вымыл, балда! Такими руками не морду мыть, а сажу мешать. - Виталька успевает еще и комментировать происходящие события. - Хочешь, намешаю золы зубы драить?
Мытье лица и ремонт одежды, как можно понять из его комментариев, он считает совершенно пустым делом. Хотя внутренне - это видно хотя бы по тому, как он слишком уж вдумчиво снимает пробу с кипящей похлебки - юноша тоже не отбрасывает надежду о Тондошенских красавицах. Какая же еще причина заставляет его морщить лоб, если не грозящее знакомство с местными аборигенками?
Мне тоже вначале хотелось что-нибудь подремонтировать, но, видя мучения, которые приходится испытывать двоим из нас, желание постепенно переходят из навязчивых в необязательные, а вскоре и совсем улетучиваются.
Не по годам мне эта суета!
Гораздо приятнее и, я думаю, полезнее сидеть, вытянув ноги к костру, осматривая любознательным взором окружающий мир.
Природа готовится ко сну: снег лениво падает вниз, будто ему это так надоело, что он готов совсем зависнуть и уснуть до следующей зимы; хребет, кажется, стал ниже по той же причине - он сладко растянулся в предвкушении сна и позевывает, нагоняя туман; краски дня тоже потеряли свою активность и укрылись серым, отложив свои яркие блики назавтра...
- Ну, что, пир на весь мир?
Виталька, совершенно не беря во внимание трудовой героизм сопалатников, уже разливает по кружкам...
- Ты чего это там налил, дорогой? - Петька уже плюнул на несбывшиеся мечты сделать себя бледнолицым, и его быстрые глаза углядели, что повар наливает в кружки, во-первых, не поварешкой и, во-вторых, не из котелка. - Что это - компот?
- Компот, компот... - Виталька уже закончил разливать и добавил, - ну, что, садимся, али как?
- Ничего себе! - Петруня уже унюхал, чем наполнены кружки, и щелки его глаз заметно раздвинулись. - И ты это утаил?
- Вот это да! - Игорь лизнул багровую жидкость, что плескалась в кружке и облизнулся. - Нефигово!23 Надеюсь, не последняя?
- А все, дорогой! Я тебе не ликеро-водочный завод. И то у бабки еле выпросил. Так что пей и радуйся!
Ну, что ж, ребята заслужили. Надо тост говорить.
- Предлагаю смочить губы этим искрометным напитком исключительно из чувства уважения ко всем нам, героически выстоявшим в борьбе с испытаниями! Ура!
- Ура-а!

...Много ли надо этим желторотикам, чтобы поднять настроение!
В один миг закусив бабкину настойку тем, что на этот раз сварганил Виталька, парни заработали языками так, что до самого утра крики и смех сотрясали непуганую местную тишину.

Утром, так толком и не поспав, выскребли ложками последние крупинки сладкой перловки - шиканули напоследок! - и рванули в Тондошку.
Никто нас, конечно, не встретил. На сверкание отдраенной мыльным снегом Петькиной физиономии так никто из местных аборигенш и не позарился, а на красиво пришпандоренную коричневой дратвой Игореву заплату обратили внимание только местные дворняги. Кафешку мы искать не стали, здаво рассудив, что не сильно и хотели, а мечта о пельменях в нашем сознании так почему-то ни разу и не всплыла.
На попутных санях под непереставаемое попукивание местной лошаденки и ворчливые комментарии по этому поводу низкорослого узкоглазого и широкоскулого кучера мы добрались до шоссе, где нас и подхватил рейсовый автобус, за каких-то с небольшим четверть часа домчавший нас до Турочакской автостанции.

- Встречаемся во вторник в турклубе! - С этими словами мы распрощались и разбрелись по домам отмываться, отъедаться и отсыпаться.

ЭПИЛОГ

Вот таким было наше путешествие той мартовской зимой.
Конечно, после похода на вторничном отчете в турклубе мы были героями! Те, кто не смогли по разным причинам пойти с нами, жутко каялись и клялись, что уж в следующий раз они непременно...
А уж мы заливались соловьями! От наших рассказов народ ахал, восторгался и аплодировал.
Конечно, героем из героев был - вы, конечно, догадываетесь, кто! - Петька, конечно! Мы только сейчас поняли, что без него нам всем был бы полный каюк! Виталька так и сказал: - Не ты бы, так мы бы до сих пор в тайге бродили...
Петька не расслышал, что Виталька добавил вполголоса, но я-то был близко, потому и уловил полный смысл сказанного.
- ...еды бы еще на два дня хватило!
А раз этого никто не слышал, то Петька еще долго держал себя в центре внимания.

Мы потом еще не раз с обитателями турклуба ходили в походы, но многодневных уже не было. Затем времена осложнились, и наша компания постепенно распалась.

Немало случилось в последующие годы и в наших судьбах, и в окружающей жизни. Что делать - жизнь слишком быстротечна, и не нам управлять ею.

...Игорь после похода уехал на Урал, и не отозвался ни на одно письмо. Видимо, жизнь взяла его в оборот так, что было не до писем.
Петьша после школы так и не продолжил образование, перебивается случайными заработками и от этого стыдливо старается не попадаться на глаза.
Виталий искал счастье в иных местах, но все же вернулся в родное село и все так же, как и в том походе, деловито и спокойно устраивает свою небогатую жизнь.
Мне тоже пришлось многое испытать, жизнь-злодейка по головке редко кого гладит!

Много лет прошло, но все мы до сих пор помним те дни, когда мы легко и изящно преодолевали все наши трудности. Мы помним, каким стремительным был наш бег по искрящемуся снегу, каким удивительным разнообразием отличалось наше меню, а, главное, какими молодыми мы были в те далекие, счастливые годы!

И у нас - у меня, у Петра, у Витальки, у Игоря - есть то, что навсегда останется с нами - это то незабываемое время, когда...

МЫ БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ ВСЕГО ЛИШЬ ОТ ТОГО, ЧТО МЫ ЕСТЬ И НАМ ХОРОШО ОТ ЭТОГО!

salop6

 

1 Салоп - официальное название горного хребта в Горном Алтае (близ села Турочак).
2 "Костинька" - местечко на реке Лебедь по дороге на Ивановку. По преданию название местечка образовалось от имени мальчика, утонувшего в реке.
3 Чарым - ледяная корка на снегу от весеннего солнца.
4 Камус - шкура с голени парнокопытных. Набивка его на полозья лыж предотвращает откат при подъеме в гору.
5 Йети - снежный человек.
6 Название этой "бороды" я не знаю, только знаю, что эта свисающая с деревьев растительность - любимое лакомство кабарги (таежной горной козочки).
7 Щелок - вываренная зола. Издавна применялась для стирки и мытья волос.
8 Алтайские фены - теплые ветра в долинах Горного Алтая.
9 Аил - сооружение из бревен в виде чума, отапливаемое изнутри костром; а также алтайское поселение.
10 Бадан - широколистое растение, прошлогодние почерневшие листья которого заваривают как чай.
11 Тягун - длинный подъем.
12 Кунак - по-грузински родня.
13 Мы ели и пили чай из литровых кружек.
14 Чефирбак - народное название литровой жестяной банки.
15 Подзадник - величайшее изобретение человечества: пенополиуретановая подстилка, чтобы можно было сесть на холодные землю, камни, стволы деревьев и проч. без опаски простудить "задний мост".
16 "Дунькина радость" - это конфеты без оберток, особо ценные тем, что от долгого хранения они слипаются в комок и от того не так быстро исчезают.
17 Чуни - резиновые калоши с подшитыми к ним голенищами из брезента. Надеваются на валенки.
18 Педобраз - педагогическое образование.
19 Кожилился - напрягался (народное).
20 Талина - ивняк, тальник, верба.
21 Грива - возвышенность, тянущаяся от хребта.
22 Полати - в сельских домах лежанки под потолком.
23 Выражение "нефигово" не подлежит переводу. Каждый понимает его как может.


И.Истомин. Каменный мешок. Повесть. 2008 г.

Покорительницы Саян. Рассказ.

И.Истомин

МАРИНКА И ИРИНКА – ПОКОРИТЕЛЬНИЦЫ САЯН

ИЗ СБОРНИКА
ТАЕЖНАЯ ЛИРИКА

image002

ПРЕДИСЛОВИЕ

Романтика путешествий в наше время потеснена другими заботами, но она всегда была, есть и будет. И более всего тянется к романтике поколение шестнадцатилетних.
Почитайте о приключениях двух представительниц этого поколения в отрогах Восточного Саяна и, если вас еще не отяготили до безобразия заботы повседневности, немного позавидуйте им. Они видели природу, которой не коснулась еще беспощадная рука цивилизации.
Правда, не всегда было так легко, как кажется по повествованию, но как говаривали древние – иногда, чтобы выжить, нужно иметь чувство юмора.
Итак, Восточный Саян, Тофалария, поселок Алыгджер...

ГОРЫ

– Смотри, смотри, горы!
За окном вагона проплывали холмы города Нижнеудинска. Ну, где же девчонкам было узнать, что такое горы, если выросли и жили они среди равнинных полей и березовых лесов!
Ничего не зная о Саянах, не представляя себе вовсе их таежную экзотику, Иринка с Маринкой, тем не менее, ринулись к ним с неистребимой жаждой открытий. А их еще будет столько, что долго еще в снах им будет видеться, а может быть и грезиться эта дикая и прекрасная природа.

ТОФАЛАРИЯ

– Ну и где эти ваши тофы?
Маринка с Иринкой жили этой проблемой вплоть до Алыгджера. А они, тофы, вот они, у самолета. Но почему нет неописуемой радости на лицах? Скорее всего, потому, что и мы сами ненамного от них отличаемся, ни лицом, ни глазами из-за двухсуточного сна в поезде, а умом даже, вполне возможно, и отстаем.
– Алыгджер!
Самолет в этот раз не бросало в воздушные ямы, он летел плавно, и довольно урча, пропускал под собой перевал за перевалом. Но почему у одной из «таежниц» зеленое лицо. Еще бы! Пересесть с тряских дорог на парящий самолет - событие.
Светловолосая Маринка и русоволосая Иринка идут по поселку, сосредоточено озирая окрестные скалы, а местные жители оттеняют их светлые лица чернотой своих лиц и волос. Из щелок их глаз стреляют по нашим красавицам быстрые добродушные взгляды. Похоже, все взаимно довольны.

ВОДА

Иринка: – А вода мне здесь определенно нравится!
Маринка: – А холодная какая!
И опять сравнение не в пользу равнинных рек. Стоя возле горной реки, с содроганием вспоминается зелено-вонючая жижа зауральских рек.
В этой же воде, которую «несчастные» тофы, не видевшие наших, называют серой, дно видно на любой глубине. И только солнце сверкнет по воде, как сразу же Иринка бежит к реке и в восторге начинает собирать разноцветно искрящиеся камешки.
Вымыть голову в такой воде довольно сложно и только потому, что невозможно смыть мыло, будто воду основательно прокипятили, а затем охладили, чтоб не испортилась.
Иринка как обладательница роскошных черных волос, возможно, впервые промыла их по-настоящему, а беловолосая Маринка после этой головомойки светилась, как ясноликая мадонна.


ВОЗДУХ

– А воздух какой! Его совсем нет, только аромат один!
Маринка этим выразила мысль, что здесь нет ощущения дыхания, настолько воздух легко входит в легкие. Настоянный на аромате хвойных лесов и альпийских лугов, он с лихвой дает возможность почувствовать себя человеком, а не дымопоглощающим аппаратом.

ПРОБУЖДЕНИЕ ТАЛАНТА

От всех этих красот у Маринки ожил дар живописания. По нескольку часов она водит карандашом по бумаге, и вдруг видишь, что в окружающем ландшафте есть восхищающее очарование!
А Иринка, тоже в томлении как-то выразить свое восхищение, с помощью знакомых букв увековечивает его в дневнике.
Саяны разбудили в каждой из них дар, незнаемый ранее.

ДОРОГА

– А по какой дороге пойдем?
Бедные девчонки! Знали б вы, какие здесь «дороги»!...
...Идем уже два часа.
– Девчонки, смотрите только на тропу! Не наступайте на камни и корни, на обрыве не смотрите вниз, не запинайтесь, падение с рюкзаком – сорванный поход!
Позади глухие удары сапог, треск сучьев и чавканье воды.
Дыхание, слышимое на расстоянии, подсказывает, что пора падать в мох. Маринка, еле шевеля губами, показывает на фляжку. Иринка, еле шевеля руками, показывает, что там ничего нет. А тропа все так же уходит в тайгу, и по ней еще идти и идти.

ГНУС

– А где комары?
По примеру других Иринка и Маринка были твердо уверены, что в тайге жить нельзя и только из-за комаров. В поезде несметные их количества мерещились еженощно.
При непосредственном контакте с тайгой оказалось, что в Саянах довольно часто нелетная погода, так что бутыли с мазью не понадобились.
– Фу, как скучно! – высказались обе.

ТРУДНОЕ ЗНАКОМСТВО

– Девчонки, а это багульник.
– Где, где, где?
Рассмотрели, покивали головами и пошли дальше.
Спустя час:
– А который багульник?
– Да вот же он!
– А-а...
Спустя еще час:
– А какой из себя багульник?
– Стоишь на нем!
– Так это и есть багульник?!
– ...
И так о каждой травке. Знакомство осложняется обилием незнакомых растений.
На третий день стали отличать лиственницу от кедра, а пихту от елки.

ПЕРЕВАЛ

«Сломать горку» - так называется взятие перевала.
– Тяжело?
– Терпимо...
Бодрятся. А на самом деле - тяжело. Тропа серпантином уходит вверх, мы уже выше некоторых гор, в ушах щелкает от перепада высоты, жара заливает потом глаза. Воду всю выпили, во рту сухо.
Плечи болят, ноги гудят. Но две покорительницы Саян неустрашимо шагают вверх.
– Тяжело?
Молчание...

КРАСОТА

С перевала видны горы, виден главный хребет с ледяными вершинами.
Маринка взглядом художника оценивает перспективу, Иринка ищет метафоры для будущей книги.
Прохладный ветер с гор холодит слегка деформированные рюкзаками спины, а солнце весело блестит в бусинках пота на обгоревших носах.
– А горы имеют названия?
– А сколько их здесь?
– А почему снег не тает?
– А можно на них взобраться?
... Под пулеметным обстрелом вопросов начинаем спуск.

МЕДВЕДИ

Это особая тема разговора.
Замечено, что женщины чаще говорят о том, чего боятся.
Девчонки не исключение.
Маринка и Иринка просто чахнут на глазах от отсутствия медведя.
Зная их по зоопаркам и телевизору, они свято верят, что Миша приковыляет к ним и попросит конфетку. Даже не слушают о том, что после настоящей встречи с медведем что-то будет очень трудно отстирать.
В дальнейшем, после рассказов охотников, желание увидеть медведя отойдет само собой. Желание выйти из избушки ночью тоже.
Зачатки чувства опасности появляются очень медленно. А пока ничего не стоит уйти в тайгу в одном купальнике и на обратном пути, увидев побелевшие глаза руководителя, беспечно выпалить: – Никого не встретила!

СОН

... Ночь Постепенно Иринка с Маринкой утолщаются и округляются. Воздух заметно сыреет, но не от Саянской сырости. Натянуть четвертые брюки - четыре пота согнать!
Через полчаса под штормовкой что-то человеческое уже не определить.
И вот все это начинает влезать в спальник.
Судорожные извивания, наконец, приводят к промежуточному финишу - ноги в спальнике! Но все остальное пока на свежем воздухе.
Через 5-10 минут отдыха внедрение в спальник продолжается с удесятеренными усилиями.
Глубокая ночь. Два огромных кокона дрожат от холода, ибо воздушная прослойка отсутствует начисто!..

УТРО

Солнце простреливает тайгу насквозь и, попадая в палатку, выжигает в ней все живое.
... Но не Маринку с Иринкой! Ибо ночной холод, накопленный ими в своем коконе, прогреть невозможно.
А тайга такая чистая, свежая. Зеленая! Кедры нежатся в синеве неба, ручей играет камешками, мох искрится росой...
... А шарообразные спальники содрогаются от дрожащих тел.

ХАРИУС

Река Уда еще не слышала такого.
Клюнуло!
Визг стоит такой, что рушатся берега и вскипает река.
Две хищницы скачут по берегу, дико орут, пытаясь схватить несчастную жертву.
Хариус упал в камни и в панике скачет там, ища убежища.
Нечастный, оглушенный ультразвуком, мечтает о сковородке, как об единственном спасении от ужаса.
Наконец, помятый и подавленный умолкает.
Временная тишина робко выползает из-за валунов, чтобы при очередной поклевке в ужасе нырнуть обратно.

ГОЛОД

Безобеденное существование оказалось самым главным испытанием.
Утром каша с тушенкой, вечером уха, четыре сухаря и кружка чая - официальный рацион.
А между ними день!
Забыты все прежние «не хочу». Все съедается до последней крошки.
Клятвы в поезде типа: «Я сало вообще не ем, молоко терпеть не могу, соленую рыбу ненавижу и конфет с белой начинкой не предлагать!» - забыты.
Ревень съедобен? - В рот!
Пиканчики съедобны? - В рот!
Грибы, жимолость, ревень, черемша, дикий лук, смородина, чепыжка, заячья капуста - все съедается большими порциями.

МЫ РЫБАЧИМ

Степаныч положил в суму чай, сахар, соль, сухари, сало.
Девчонки взяли купальники, фотоаппарат, гитару.
Степаныч взял спиннинг и сумку для рыбы.
Маринка с Иринкой взяли котелок с остатками супа.
Степаныч одел сапоги.
Девчонки - кеды.
Иринка несла гитару, Иринка котелок.
Степаныч - все остальное.
Степаныч мечет спиннинг, карабкается на валуны, рушится в воду.
Маринка с Иринкой едят ревень, черпая им сахар из банки.
Не клюет!
Девчонки едят ревень с сахаром.
Ура! Хариус наш!
Девчонки его жарят на рожне.
Опять не клюет!
Девчонки едят хариуса.
Пошла рыба!
Девчонки пекут хариуса и съедают.
Степаныч в бессилии валится на камни.
Девчонки фотографируются.
Степаныч издает последний стон.
Девчонки пьют чай с конфетами.
Степаныч умолк.
Иринка с Маринкой прикидывают, а не съесть ли и его тоже?

БАНЯ

Баня, в представлении Иринки и Маринки, виделась основательным сооружением и громоздким мероприятием.
Но когда они услышали, что скоро будут париться в полиэтиленовой бане, хохотали до упаду.
Увидев хлипкое сооружение из палок и полиэтилена, отводили глаза и прыскали в ладонь.
Но что творилось потом, когда, брызнув на камни, они задохнулись жаром! А когда банщицы хлестнули пихтовым веником по плечам, то местные четвероногие и пернатые друзья враз покинули родные места, в диком ужасе оповещая тайгу о начале конца света.
К своему счастью они не слышали того, что творилось, когда распаренные девчонки сиганули в ледяную реку!
Да, баня в тайге - это праздник. Но если в ней парятся Маринка с Иринкой, то это экологическая катастрофа.

НИКОГДА!

Свежевание кабарги вызвало у девчонок шок.
– Как?! Козочку с голубыми глазами так безжалостно превратить в мясо?! И мы будем ее есть?! Ни-ко-гда!
... А потом обе, отползая от котелка с кусками вареного мяса в руках, отдуваясь и икая, увещевали себя: – Нет! Столько есть больше нельзя!
И тут же снова запускали руки в котелок.

МУСТАНГ

Маринке было труднее. Если Иринку подсаживали на лошадь вдвоем, то Маринка влезла сама.
А низкорослая тофаларская лошадка, раскорячив ноги, в ужасе думала, что везти по горам эту тяжесть совсем не сахар.
И заржала от радости, когда после фотографирования ковбойши бойко сползли на землю.
Торжество ковбоя, обуздавшего мустанга, осветило лица каждой из девчонок.

ГРУСТЬ

Ручьи все так же будут мчать по ущелью, прыгая с камня на камень. Туманы по-прежнему будут поднимать воду к облакам. Саян вряд ли заметил на себе двух девчонок, с горячей отвагой поехавших покорять его.
Пора домой.
Маринка и Иринка верят, что приняла их тайга, полюбила. А они уж ее и подавно!
Вернутся ли они сюда когда-нибудь?

Восточный Саян.
Тофалария.
Река Уда.

 

 Вы заметили, что на сайте нет реклам, потому поняли, что ваше чтение оплачено автором.
На всякий случай номера карт 
МИР 2202200627521337
ДОНАТЫ

 

Кинд и Меда.

И.Истомин

КИНД И МЕДА

456y35y

(почти по Шекспиру)

Глава I.

FORUM.FORUM.RU

МЕДА: «Превед Кинд Ты чо пропал комп не фурычит?».
КИНД: «Чао Меда Че-т форумиться не в кайф айда в аську?».
МЕДА: «Ты Кинд не шелушись. То тебе не чатится то не форумится. Желаешь интим? Кидай адрес сконнектимся СПИДА не боишься?».
КИНД: «Не боись мой каспер не мама, не пожалеет. Скоро месяц трепемся, для форточки даже неприличит потому и айда в аську».

Чудит пацан! Чего ему от меня надо? Но вроде мужик ничего, месяц уже болтаем, в теме уже никого не осталось, а мы чуть не каждый день строчим. Хоть бы знать - где он живет? Сколько раз ни спрашивала, не отвечает, прячется. Будто бы враз к нему толпы форумисток пожалуют. Может, он и прав, в форуме только ляпни, откуда ты - мигом навалятся. А что, спишемся, руки не отсохнут, а там поглядим. Хоть бы фотку из него вырвать. Так ведь не вышлет, а еще и чужую подсунет. Интернет такой, только доверься! Да он и моих координат не знает. Не хватало еще! А, вообще, чудеса – вроде давно уже трещим, а друг о друге ничего не знаем, смехота!

ICQ.COM

КИНД: «Hi! Eto ja Kind!».
МЕДА: «Hi! A ty amerikos, 4to li? Adres ot duri?»
КИНД: «Чудишь? Русский я по паспорту! Я ж не знаю, кто ты. Это так, для разведки, мало ли».
МЕДА: «Ну, ты даешь! Я тоже непалкой не была. Ну, давай, колись, зачем в личку заманил? Может, мне мама не велит в сетке втемную с мужиками встречаться. Ты хоть привился на всякий случай? И забудь про свободу слова, я не какая там. Жду, пиши!».

И правда, зачем я ее в аську зазвал? Но первое, что радует – грамотная деваха, не то, что в чатах колбасила. Надо какую-нибудь пулю запустить, поглядим, какая реакция будет.

КИНД: «Пишу. Дали взлет, я не успел сесть в самолет, висю на крыле, набираю медленно, пальцы к клавиатуре примерзают. Высылай фотку, моя упадет, весной оттает, увидишь!».

Должна расколоться. Если ответит, по реакции видно будет, что за личность.

МЕДА: «Дурак! И шутки твои дурацкие. Обидно».

Съел? И что ты узнал? То, что МЕДА не глупее тебя? Идиот.

КИНД: «Прости! Сама-то! Маму приплела. Тоже обидно! Давай сначала. Я ведь не просто так тебя в личку позвал. Из всех форумистов - я уж и забыл, кто там был – с тобой мне было проще всего. А это в наше время ценно! Вот уж сколько торчу в сетке, а никого не отметил, придурь одна. А ты помнишь кого-нибудь? Кстати, а чего ты чатилась без точек и запятых?».

Молчит. Обиделась. Ну и дурак же я! Уже три дня мессэжей нет. Надо что-то придумать... ага, подарок через майлку! Вот, это само то – цветочки в руках колобка! Неуж-то не ответит?

МЕДА: «Дурак еще раз! Колобок-то причем? Забыл, что мой фиш - Пятачок?».

Точно, дурак в квадрате! Она же как-то писала в форуме про Пятачка, да и ава у нее была Пятачковая. Вот болван! Но ведь ответила!

КИНД: «Так это я - Колобок! Потому и цветы от Колобка. А тебе лучше лисой быть, знаешь же, чем сказка кончается. Прости, если обидел. Колобок – он и есть колобок!».

Вроде извернулся. Но девушка замечательная – все замечает. Надо следить за базаром, а то уже обвалялся, дальше некуда. Если ответит, надо русло сменить. Какую бы тему начать?

МЕДА: «А я думала ты умнее. Попробуем о вечном? Как ты относишься к женщинам?»

Так ему и надо! Пусть подавится. Обиделась я. Странно, чего я завелась? Кто он мне? Но все равно, надо ему врезать как следует, а то уже с первых слов язык распустил.
Стоп, стоп, стоп! Послушайте, девушка, я Вас не узнаю! Вы спутались с незнакомцем и даже не бросаете переписку, хотя поводов уже и так слишком много. Что это с Вами? Вам этого хотелось? Вот ведь женская натура – не успел мужик пригласить, как я тут же расслабилась.
И все равно – надо поставить его на место! Сейчас он начнет сопеть в три дырки и изображать из себя джентльмена. Если будет так, то адью майн либер фатерлянд! А жаль, на самом деле - в сетке сплошные треплоногие, этот-то все же получше. Ладно, поглядим, что он дальше изобразит.

КИНД: «Прости меня, МЕДА! Не казни меня ТАКИМИ вопросами! Я постараюсь быть лучше! Если тебе не трудно, давай другую тему найдем. Глянь, сколько интересного вокруг! :) ».

Вот гад! Женщины ему неинтересны! Но... я же и не надеялась получить адекватный ответ. Нет, а как он извернулся! Неплохо! Сейчас, дорогой, я найду тебе тему!

МЕДА: «Ну вот! Умнеть начал. Но я все равно не дам тебе расслабиться. Как насчет бесед о методах построения эпюр и их значении во всевозможных расчетах?»
КИНД: «Окстись, подруга! У меня этот сопромат до сих пор в почках вместо камня сидит! Или ты просто умничаешь? Не надо, а? На улице зима, снежок идет, снеговики морковками закусывают, а ты «эпюра». Скажи лучше, что читаешь?».

Ух ты! У него «вышка»! Да я могла бы и раньше по запятым это понять. Интересно, где он кончал? А вдруг мы вместе учились? Вот была бы потеха!

МЕДА: «Пока «Черный обелиск». У тебя политех?»
КИНД: «Ремарк... Наводит на раздумья. Но о возрасте не спрашиваю. Да, у меня политех, «стройбат», но это совсем в другом краю света. А как тебе Коэльо?».
МЕДА: «Не очень. Морализма многовато. А у Ремарка одна боль, хотя и вскользь. Как думаешь, сам он музыку писал?»
КИНД: «Биографию его не читал, но, думаю, не мог не писать. Про Коэльо у меня такое же мнение. А я – это опять в качестве оправдания перед тобой – на гитаре тренькаю немного и пару песенок сочинил. Хочешь, перешлю?»

Что-то в нашей переписке изменилось. Подобрело, что ли? Вот даже про песенки написал. Но Ремарк и Коэльо – это неслабо. Про эпюру вообще молчу! Или в википедии прочитала? Спросить? Нет, опять обидится. А не хотелось бы. Почему-то жду ее писем и даже волнуюсь, если их нет. Чудеса!

КИНД: «С википедией дружишь? Есть что-то, чего не нашла?»
МЕДА: «Слушай, тебе не надоело? Я тоже в свое время сдавала сопромат. Но если ты обиделся за вопрос, то зря. Еще не момент был с тобой мириться».

Ага, помирилась, значит. Радует. А вот про песенки молчит.

МЕДА: «Ты мне песенки свои обещал. Ждать, али как?».

То, что я «обещал», это обычный женский приемчик. Но ведь не забыла! Что там у нас в загашнике? Во-от, в самый раз: «Над тайгой звезду не позабудь».

МЕДА: «Красиво. Сам поешь? Семиструнка?».

Вот так-так! Она еще и в гитарах копенгаген? Круто я попал. Ведь расслышала, а это дано далеко не всем. Все обычно различают гитары по количеству струн, а МЕДА по звуку и по аккордам.

КИНД: «Вижу, ты тоже с гитарой знакома. Пишешь?».
МЕДА: «Писала, бросила. Не получается. А ты слышу, в тайге бывал?»

Да, я сразу поняла, что КИНД поет о том, что сам видел. Только почему у него семиструнка? Учился на семиструнке или... Тогда он уже далеко не молод. Это ж когда тренькали на семиструнках? Еще при Высоцком! А поет неплохо, голос мягкий и мелодию держит неплохо. Теперь попадающих в ноты найти – полная безнадега, особенно после всех этих «полуфабрикатов». Тэкс, тэкс...

КИНД: «Бывал... А ты?»
МЕДА: «Люблю Байкал и озеро Рица, карельские шхеры нравятся. Еще песни есть?»
КИНД: «Есть. Выслать?»

Странно. Она написала про Байкал, Рицу и шхеры как-то так, что я не могу решиться спросить, была ли она там. Чувствуется, что ей не хочется говорить об этом. Ладно. Так, что же ей выслать? Про тайгу или что-то другое? Не буду про тайгу, мне уже даже не кажется, а я точно знаю, что она не хочет о ней говорить. Так, что же выслать? Ага, «Бирюзовый вальс» и «Ипподром».

МЕДА: «Про тайгу лучше. Вышли еще».
КИНД: «Лови. Это мои самые любимые».
МЕДА: «Понимаю. Я даже знаю, что твои самые любимые песни – это твои собственные. Даже знаю, почему. Когда ты их слушаешь, ты мысленно там, где они были сочинены. У меня так же. Когда мне грустно, я всегда читаю свои стихи. Хоть их у меня немного, но я сочинила тогда, когда мне было хорошо».

Мне уже ясно, что КИНД меня поймет. Впервые я говорю об этом с чужим человеком и совершенно уверена, что он чувствует, о чем я хочу сказать. Поразительно! Я перечитала переписку – ну ничего такого особенного! Болтают двое незнакомых людей, живущих немыслимо далеко друг от друга и ни разу не видевшие друга в лицо. Да что лицо, имен-то друг друга не знают, клички одни! МЕДА и КИНД... Что это означает? Я-то понятно, почему МЕДА, а почему он КИНД? Киндер? Или взял с потолка?

Мне тревожно. Что-то между ее строк вызывает во мне страх. Вроде обычный треп, но почему мне страшно за МЕДУ? И ведь ни спросить, ни увидеть. Ладно, может быть, мне все это кажется.

МЕДА: «Прости, я не смогу тебе писать некоторое время, но ты, если хочешь, пиши. Я потом почитаю. А песни твои я слушаю постоянно».

Глава II.

Ночью мне снился сон, будто я издалека слышу женский голос, почти крик, и постепенно из тумана ко мне выходит женщина, черты которой нечетки и расплывчаты. Она протягивает ко мне руки, я бегу к ней, но никак не могу добежать, и она начинает медленно валиться на землю. Я кричу ей, чтобы она дождалась меня, но голоса моего не слышно, и постепенно женщина исчезает в тумане.
Проснувшись, я понял, что боюсь за МЕДУ. Вчитываюсь снова и снова в строчки ее писем и не сплю ночами. Где она, что с ней? Это просто пытка – невозможность помочь, когда, может быть, от меня нужна помощь в первую очередь.
Я написал МЕДЕ несколько писем, но от нее не получил ни строчки. Писем не было уже вторую неделю, и мне стало чудиться, что не будет уже никогда. В почтовике на мой ящик валом валит спам, приходится вычищать его по сотне штук за день, но от МЕДЫ ни-че-го! «Аська» изредка предлагает мне дружбу незнакомых мне людей, но я тут же стираю предложение, потому что жду писем - от моей МЕДЫ! Исползал в гугле весь инет, выискивая ник МЕДА, но поиск результатов не принес. На запросы вываливались только медицинские темы и сайты.
«Аська» у меня включена круглосуточно. Компьютер не такой уж и новый, но исправно урчит, хотя того, что я жду, все нет и нет...

Как он там, мой КИНД? Компьютер в палату пронести не разрешают, да у них тут и интернета-то нет совсем. Что толку, если мне его даже и разрешат пронести? Письма заготовить, а потом скопом все отправить? Нет, я так не хочу. А по-иному не получается. Послать подругу в интернет-кафе отправить письмо? Нет, это тоже не то.
Придется терпеть. И мне и ему. Но я уже не могу терпеть. Я уже знаю, что не могу жить без писем КИНДА, а, может быть, и без него самого. В каждом сне я иду к нему сквозь туман, но даже не вижу, куда иду – везде только туман и туман. Иногда вдруг будто бы появляется его лицо, но тут же смазывается туманом, хотя я успеваю увидеть его грустные глаза и даже будто слышу далекий голос.
Болей уже меньше. Врач обещает, что еще немного и можно будет ехать домой. Для меня «домой» - это к моему компьютеру. К моему КИНДУ.

Писем все нет и нет. Надо что-то делать! Бывшие наши общие знакомые форумистки через каких-то своих знакомых хакеров вызнали, что источник писем МЕДЫ где-то в Европейской части России. Далековато. Придется терпеливо ждать. Но это же медленное самоубийство – ждать, не зная, чего!

Если бы КИНД позвал меня, мне кажется, я бы кинулась к нему, не раздумывая. Как назло, в нашем доме ремонт, линию интернета на время отсоединили, а врачи мне запретили ходить еще некоторое время. Все время лежу в постели. Папа обещал мне достать ноутбук, чтобы присоединить его к мобильному телефону для выхода в интернет. Он, кажется, все понимает и изо всех сил старается мне помочь. Мама ни о чем не спрашивает, она вся проникнута заботами обо мне.

Где ты, моя МЕДА? Отзовись! Друзья удивляются, какие это заботы обуревают меня, что я спал с лица и перестал с ними общаться. Ну, не буду же я им рассказывать о моей МЕДЕ! Ну что, что делать?!

МЕДА: «КИНД, привет! Наверное уже забыл обо мне? А я вот снова решила тебе написать. Если ответишь, буду ждать».
КИНД: «Ну, наконец-то!!!!! Не спрашиваю, где ты была, но я все время ждал твоих писем! Ты насовсем вернулась?»
МЕДА: «Конечно насовсем! Мне было трудно без тебя, поверь. Но теперь буду писать тебе почаще. Ты согласен?».
КИНД: «Да, я согласен. Я хотел признаться тебе, что... Прости, но мне так хочется увидеть тебя и поговорить с тобой. Я не знаю, как это получилось, но мне уже трудно без тебя. Когда я читаю твои письма, то будто бы разговариваю с тобой. Даже кажется, что я слышу твой голос. Это бред, да?».

Вот чудак! Да ведь и мне кажется, что вот еще немного, и я увижу его! Лицо не могу представить, а голос слышу. Он мне поет: «Всего-то осталось три дня прошагать по тропе…». Нет, на самом деле, если он позовет меня, я кинусь ему навстречу, чего бы мне это ни стоило. Почему-то я чувствую, что это надо сделать как можно быстрее, будто, если я не приду к нему, то он...

МЕДА: «Нет, не бред. Я чувствую то же самое. Мне эти дни без тебя дались очень трудно. Готова была все бросить и бежать к монитору. Я уже знаю твой голос и, думаю, совсем скоро увижу твое лицо. Можешь даже не высылать свое фото :) ».
КИНД: «Твое лицо тоже уже почти видимо. Я думаю, что пора тебе сказать, что меня зовут Сергей. А тебя?».
МЕДА: «Лина. Мне скоро вернут компьютер, а пока мне на время дали ноутбук, и я пишу тебе через мобильный телефон. Буду писать чаще и больше».

Лина... Я так и думал, что у нее необычное имя. Лина... Удивительно, как через имя передается сам человек. Я уже вижу ее тоненькую фигурку, ее вьющиеся волосы и огромные в половину лица глаза. Ладошка ее уже давно рядом с моей щекой, и я чувствую ее тепло. Фото ее мне не нужно, на нем человек всегда не тот, какой он на самом деле. А имя... Лина, Лина, Лина... Волшебное имя!

Сергей! Мой герой из детских снов тоже всегда был Сергеем. Если крепко-крепко закрыть глаза, то постепенно Сергей выходит ко мне, будто стоял до этого за ширмой и ждал, когда я его позову. Он высокий и стройный, его тяжелые руки волшебным образом становятся нежными и ласковыми, когда он касается меня. Странно, что по приезде домой, я вообще перестала думать о чем-нибудь другом кроме как о Сергее.

СЕРГЕЙ: «Лина, я хочу видеть тебя. Нет, не на фото. Я хочу видеть тебя так, чтобы можно было к тебе прикоснуться. Скажи, это возможно?».

Глава III.

Не знаю, как я выдержала и не потеряла сознание, прочитав эти строчки. Я тоже до сумасшествия хочу видеть Сергея! Но... Не могу. Если этот большой и сильный человек увидит меня... Я боюсь. Я не для него. Меня охватывает ужас, когда я представляю, КАКИМ становится его лицо, когда он увидит, какая я на самом деле. Нет, я обычная женщина, но моя болезнь, несомненно, наложила на мое лицо и мою фигуру свой отпечаток, от чего, а я это знаю, Сергей будет, конечно же, расстроен. А я этого боюсь больше всего! Что же делать? Как быть? Ведь он, мне кажется, способен кинуться ко мне, очертя голову.

Лина молчит. Да, что-то я ляпнул не то. Переписка перепиской, но может ли она вызвать любовь, которая, несомненно, овладела мной со всей силой. Но я на самом деле влюблен! Мои непрестанные метания по комнате между компьютерным столом и окном, наверное, уже вызывают у соседей снизу серьезные вопросы о моем здоровье. Да, я больной. Я болен Линой! Душа моя и сознание рвутся к ней!
Но она молчит! Мне страшно, что она может отказать мне. Как я буду после этого жить?

ЛИНА: «Сергей, любимый, я тоже рвусь к тебе, но меня страшит огромное расстояние между нами. Я не выдержу дороги. Да и во снах я вижу в дороге не одного из нас, а нас обоих, будто мы летим друг к другу, раскинув объятья».

Любимый! Не хотел бы я быть в это время соседом снизу! Я сам-то поймал компьютер почти у пола, счастье захлестнуло меня, и я отбил такую чечетку, что чуть пол не проломил. А какое солнце за окном! Какой ослепительный снег! Эх, расстояние! Да хоть на край света!

СЕРГЕЙ: «Лина, дорогая, я прилечу к тебе, как только захочешь! Зови!».

Ну, как я его позову?! Мне страшно... Я бы встретила его вечером, ночью, пусть днем он уедет разочарованный и задумчивый, но ночь будет наша. Ночь будет моя!

ЛИНА: «Сергей, милый, дорога и тебе слишком длинна. Представь, если ты разочаруешься во мне, как тяжело и долго тебе будет ехать обратно! У меня есть идея...».

Ну, как же так? Я не разочаруюсь никогда! Я не могу этого допустить. Какая идея? Зачем она мне? Растревожился, даже в груди заболело.

ЛИНА: «Сообщи мне, где ты живешь?».
СЕРГЕЙ: «Алтай».
ЛИНА: «Понятно. Я так и думала, что где-то там. Почти на полпути от меня до тебя есть город, в котором живет моя тетя. Такое расстояние я выдержу, и тебе будет проще добираться. Предлагаю встретиться у нее. Ты согласен?».

Согласен ли я? Да я уже на вокзале! Лина, любимая, мы скоро встретимся!

Глава IV.

Поезд идет так медленно, что, кажется, будто снег за окном растает быстрее, чем я доберусь до моей тети Ани. Что я ей скажу? Конечно, мои родители уже сообщили, зачем я еду к ней, но как она к этому отнесется, я не знаю. Встреча с совершенно неизвестным не только ей, но и мне самой человеком – сумасбродство. Идет второй день поездки, но я совсем ничего не помню, ни как я садилась в поезд, ни как меня провожали. Помню только плачущую маму и хмурого отца. Накануне они долго звонили врачу, о чем-то советовались. Ничего, уже немного осталось, скоро приеду...

Что он ползет, как таракан по нитке? Лина уже, наверное, давно приехала. Интересно, что она сказала тете, как она объяснила неожиданную поездку к ней? Чтобы устроить свидание с незнакомым мужчиной? На месте тети я бы даже на порог не пустил этого оборванца, нашедшего жертву по интернету, Мало ли, кто чего пишет и обещает, а как встретятся, так деру. Да еще, не дай бог, облапошит! Да нет, пустит, иначе Лина не написала бы мне о ней. Во всех последних письмах она объясняла дорогу, адрес и приметы своей тети Ани так легко и весело, что не было никаких сомнений, что та примет нас без вопросов.

ЛИНА: «Только ты ее тоже называй тетя Аня, она любит, когда ее так называют»,
ЛИНА: «Когда придешь к дому, он у нее деревянный, старенький, постучись и крикни – Тетя Аня, я приехал к Лине, она ждет меня!».
ЛИНА: «Если я задержусь, тетя накормит тебя и спать уложит. Ты не стесняйся, будь как дома».

Почему-то Лина все время намекала, что она может задержаться. В город мы приезжаем почти одновременно, ее поезд приходит даже чуть раньше, чем мой. Так что никаких задержек! Жаль только, что в груди опять стало побаливать. Это от волнения. Скоро, совсем скоро я увижу мою Лину! Что же я скажу ей при встрече?

СЕРГЕЙ: «Ты, конечно, будешь такой красивой, что я не смогу даже слова сказать!».
СЕРГЕЙ: «Мы целыми днями будем бродить по городу и кидаться снежками».
СЕРГЕЙ: «Я знаю, что твоя улыбка будет всегда на твоем лице. Я уже вижу ее!».

Поезд шел сквозь зиму. Снег за окном мел так сильно, что вокруг ничего не было видно. Завихряясь и клубясь, он стучал в вагонное окно, будто звал взлететь вместе с ним над землей. Лина чувствовала, что в груди сначала издалека, но потом все ближе подступала та боль, что терзала ее в больнице. Приходилось кутаться в шаль и укрывать ноги. Соседка по купе уже с тревогой вглядывалась в лицо попутчицы, изредка спрашивая, не надо ли чем помочь. Лина устало улыбалась и отвечала, что осталось совсем немного и скоро ее остановка.

Снежный вихрь за окном скрывал горизонт. Казалось, что поезд висит в пространстве над землей и никуда не движется. Бархатный путь под колесами совсем укрыл стыки на рельсах, потому ощущение полета было полным. Сергей положил таблетку под язык и подоткнул вторую подушку, что взял с багажной полки. Лина! Она уже, скорее всего, приехала и распивает чаи со своей тетей. Ничего, выходящие в том же городе, что и он, пассажиры уже тягают свои чемоданы. Пора собираться и ему на выход.

Где он? В груди болит так сильно, что кажется, будто зимний холод проник к сердцу и щиплет его своими ледяными руками. Соседка, еще раз взглянув на Лину, спохватилась и выбежала из купе.

Сергей шагал по городу, с трудом различая в кружащемся снегу названия улиц и номера домов. Мимо, кутаясь в воротники, спешили люди и мелькали машины. По заметенному асфальту, взметая снежные клубы, промчалась скорая. Облепленная снегом собака боком бежала за ней и лаяла.

А вот и дом тети Ани. Пробравшись среди сугробов по следу чьего-то автомобиля к крыльцу, Сергей взбежал по ступеням и постучал в дверь. Отчего-то сердце не всколыхнулось радостью, как вроде должно было бы, а как-то щемяще и чуть больнее, чем всегда. Уже заметно стемнело, от чего входная дверь, плохо отличимая от стены, нашлась не сразу.
– Тетя Аня, я приехал к Лине, она ждет меня!
Сергей выкрикнул это и стал ждать. Немного погодя дверь открылась, и в проеме показалась женщина. Она спокойно осмотрела Cергея и первой вошла в дом. Он вошел за ней, заметив, что мимо него проскользнула к выходу девушка, а из-под полы пальто которой мелькнул белый халат. Хозяйка вызывала, наверное.
- И где же моя Лина? – Сергей шумно выдохнул. – Так где же она, уважаемая тетя Аня?
Женщина спокойно, но вместе с тем несколько удивленно рассматривала высокого мужчину с седыми висками. Затем потупилась, тихо кашлянула и показала на прикрытую дверь комнаты.
- Входи. Она здесь.
Сергей шагнул через порог и вначале в полумраке даже не заметил стоявшую в углу кровать. Немного погодя он увидел лежавшее на ней женское тело, укрытое легким одеялом, и в первое мгновение ему показалось, что женщина неподвижна. Но та неожиданно приподнялась и протянула к нему руки.
- Сережка приехал! Мой Сережка приехал! Иди ко мне скорее, я так ждала тебя!
Сергей кинулся к кровати, встал на колени и уткнулся в мягкие теплые ладошки.
- Видишь, я приехала первой, вот даже решила отдохнуть.
Она хотела встать, но мужчина уложил ее обратно и снова уткнулся головой, но теперь уже в волосы, разбросанные по подушке.
- Лежи, я сейчас сниму куртку, и мы будем целоваться.
Хозяйка вышла, видимо окончательно поверив, что именно это тот Сергей, ради которого Лина решилась ехать в такую даль. Врач скорой, что забрала девушку с поезда и привезла сюда, предупредил, что хозяйка обязана позвонить, если девушке будет хуже, но пока, слыша радостный голос своей племянницы, беспокоиться, казалось, было не о чем.
Сергей выскочил из комнаты, и еще продолжая возбужденно улыбаться, вопросительно посмотрел на хозяйку. Та успокаивающе махнула рукой, потом включила свет и показала мужчине на холодильник.
- Ужинайте. А еще лучше отнеси ей все в постель. Она это любит, да ей, впрочем, так даже лучше. А я пойду к подружке. Если что, вот здесь записан ее телефон. Звони в любое время.
Еще раз оценивающе взглянув на мужчину, отметив его статную фигуру и его седые виски, она вдруг заметила торчащую из нагрудного кармашка белую пробочку ампулы. Вглядевшись еще внимательнее в лицо Сергея, она покачала головой и вышла за порог.
Проводив хозяйку, Сергей, передумал наливать чай и влетел в комнату к Лине.
- Долой чай! Не для этого я столько ехал, чтобы пить чай, когда мое сердце рвется к моей любимой. Принимай мужа своего, красавица!

***


…Так и застала их хозяйка, вернувшись поутру. Всю ночь она почти не спала, все ждала звонка. Но так и не дождалась. Утром, уходя от подруги, она никак не могла найти свою гребенку, так и ушла, намереваясь вернуться за ней попозже.
В комнате было тихо. Так тихо, что хозяйка даже отступила назад к порогу.
Они лежали рядом – молодая женщина и седой старик. Женщина улыбалась, будто впервые поняла, что такое счастье.
На лице мужчины застыла гримаса боли, но и она не сумела скрыть восхищения, что он испытал в последние секунды.
- У них обоих было слабое сердце, которое не смогло справиться с огромным счастьем.
Пожилой доктор сложил бумаги в папку, снял халат, аккуратно сложил его, надел старенький полушубок и, погладив хозяйку по руке, перешагнул через порог.

Их похоронили в одной могиле – седого старика и молодую женщину. Никто в этом городе их не знал, потому провожающих было мало.
В интернете, на том самом форуме еще до сих пор не затерты записи под именами, которые выбрали для себя эти счастливые люди.
МЕДА: «Превед Кинд Ты чо пропал комп не фурычит?».
КИНД: «Чао Меда Че-т форумиться не в кайф айда в аську?».

2009 г.

 

 Вы заметили, что на сайте нет реклам, потому поняли, что ваше чтение оплачено автором.
На всякий случай номера карт 
МИР 2202200627521337
ДОНАТЫ

 

.