-
Категория: Повести
-
Просмотров: 1696
И.Истомин
ВОДА И ПЕНА
ПОВЕСТЬ
(Не забывайте: если Вам буквы мелковаты, нажмите на клавиатуре Ctrl и +)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ну, так что же, пора ехать,
Собираем рюкзаки.
Нам скажите на дорожку,
Чтобы было все с руки!
Чтоб с руки нам было встретить
Разгулявшийся рассвет,
Чтоб потом жене ответить
За испорченный билет...
- И где тут у нас дикая горная река? Покажи пальцем!
Сердитый мужик с недельной небритой седой щетиной, только что сваливший свой рюкзак на замшелый валун, и стоявший по щиколотку в воде, вопросительно уставился в мою сторону. Его коренастая фигура, в защитного цвета рыбацком комбинезоне почти неразличимая на фоне окружающей таежной зелени, в презрительном полуповороте всем своим видом подтверждала направленный в мою сторону вопрос.
Нельзя было сказать, что Машнюк1 - а это был именно он - построил фразу на полном серьезе, но и юмора в сказанном было тоже не настолько много, чтобы можно было ответить легко и весело. Потому я почесал за ухом и показал ему под ноги, где среди россыпи булыжников посверкивали легкие и задорные струйки воды.
- Она перед тобой.
Витюня перевел глаза туда, куда показывал мой палец, и прокашлялся.
- Ты хочешь сказать, что по этому ручейку мы и будем совершать наш высококатегорийный катамаранный2 сплав, разбавляя скудные пищевые запасы обильным хариузиным уловом?
Повисло молчание, в коем соединились воедино и вполне естественное удивление вопрошавшего и не менее естественная оторопь отвечавшего.
Тайга невозмутимо молчала, только лишь ручеек, гордо именуемый в справочниках "река Садра", весело булькал, выискивая путь в лабиринте булыжников, шаловливо разбросанных природой по всему руслу.
Нарком3, внимательно взиравший на нас, застывших после такого вопроса в немом диалоге, помолчав, развернулся и, подойдя к своему рюкзаку, стал развязывать стяжки. Его красноречивое молчание, явно направленное не в мою пользу, достаточно осязаемо хлестнуло по самолюбию, потому я, слегка завысив накал эмоций, воскликнул:
- Так ведь это исток! Спустимся ниже и еще намашемся, мало не покажется!
Машнюк снял пеструю бандану и обтер ею потную шею. Этот жест был сильно похож на чесание в затылке, потому я разволновался еще больше. Мое восклицание "намашемся" в данном случае более всего, как ни больно мне было это сознавать, по значению явно относилось к гнусным кровопийцам, кружащимися над головой, но никак не к веслам, бряцающими в рюкзаках.
- А рыбы здесь столько, что...
С языка так и рвалось: "...вам и во сне не снилось!" - но какое-то смутное предчувствие не позволило продолжить фразу, уже свисавшую с языка.
Моя заминка, видимо, позволила Машнюку сделать тоже вполне определенные предположения, потому он, как и Нарком, развернулся и, даже не стряхнув воду с сапог, зашагал к куче рюкзаков.
- Степаныч4, а медведи здесь есть?
Внук Машнюка, восьмилетний очкарик Глеб5, стоя по колено в реке и явно не замечавший, что джинсы, натянутые на сапоги, уже намокли и перестали быть преградой для речной воды, повернул ко мне свой бледнорусый чубчик и ждал ответа, не понимая, что своим вопросом вызвал во мне не очень оптимистические думы.
Прошлым летом таежный неурожай вынудил медведей войти в контакт с людьми. Звери по своей медвежьей логике полагали, что люди со своей домашней скотиной, плодовыми и ягодными насаждениями вполне резонно должны поделиться с ними, хозяевами тайги. Вот и нынче, оголодавшие Потапычи встали из берлог и первым делом провели инвентаризацию охотничьих избушек и пчелобаз.
Каково будет их настроение при встрече с нами, трудно было предугадать, хотя нынешний год таежными дарами оказался намного богаче прошлого.
- Хочешь с ними познакомиться? - обернувшись к любознательному пареньку, спросил стоявший рядом со мной Николай6. Он с высоты своего шестнадцатилетнего возраста смерил взглядом щуплую фигурку очкастого любителя медвежатинки и нагнулся, чтобы зачерпнуть водички и обмыть разгоряченное лицо.
Организм юноши, утомленный пешим переходом под жарким солнцем и под тяжестью набитого свинцовыми гирями рюкзака требовал от него лечь в эту искрящуюся и животворную влагу и забыться в неге, но увы...
Река, как я хотел ее представить своим кунакам, исходя из общего понимания сути данного предмета, на самом деле оказалась не совсем рекой... точнее, совсем не рекой. То, что струилось меж кедровых таежных берегов, назвать этим благородным названием было очень трудно. Ручей - да, сырое русло - да, речушка - это уж куда ни шло, но РЕКА...
Потому, как бы этого ни хотелось, окунуться в нее оказалось совершенно невозможным.
Оставалось только найти в русле ямку поглубже, почерпнуть ладонями воды и плеснуть в лицо.
Так начинался наш поход по Горному Алтаю в русле реки Садра, воспоминания о котором случайным образом соединились с биографическими описаниями как участников мероприятия и с мемуаристическо-философскими записями о славном прошлом нашей удивительной группы.
Глава I
НЕОДОЛИМАЯ ТЯГА
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ
Итак, нас пятеро.
Мы только что подошли к реке, отшагав положенные километры ради того, чтобы начать жить той жизнью, о которой мечтали все годы разлуки, и которая так привычна была нам в годы ранешние.
До моей эмиграции на Алтай мы чуть ли не ежегодно подвергали таежную сибирскую природу тяжкому испытанию, топоча по ней своими болотными сапогами, терзая девственные горные при- около- и забайкальские реки своими дюралевыми веслами и прореживая дикую флору и фауну в угоду своей ненасытной утробе.
Сколько мы прошли и проплыли за время наших многолетних таежных скитаний, что мы изведали при этом и как выжили в самых дальних закоулках дикой, но так близкой человеку природы - это отдельная тема, уже неоднократно поднятая автором в разного рода произведениях7.
Идем мы по Саянам,
А в наших рюкзаках
Нехоженные тропы
В болотистых горах.
На наших подбородках
Мужская борода,
Течет по нашим глоткам
Студеная вода...
И мы шли!
Мало того - как-то незаметно, исподволь, в нашем сознании, уже прошитом скитальческой суровой нитью, начало зреть понимание того, что мир на самом деле неизмеримо велик и прекрасен, и он совсем не зря из общей людской массы выудил именно нас, полагая, будто только мы способны лучше других узнать и познать его.
Исходили, испытали и осмотрели мы много. Машнюк, раньше нас всех заглотивший наживку скитаний, год за годом вел нас туда, куда влекла его упругая струна любопытства, натянутая твердой рукой рыбака по имени Судьба. Сибирь, будто специально отбившаяся от цивилизации ради того, чтобы таким людям как Машнюк дать возможность постичь наслаждение истинной свободой и ублажить свою неуемную страсть к преодолению, явилась самым благоприятным местом для такого действа.
Идем мы по Саянам,
Сухарики жуем.
Нам в спальниках прохладно,
Тепло под рюкзаком.
И клеенная лайда
Нас выдержит вполне
На бешеной Саянской
Приветливой волне...
А мы что - мы шли за ним! По своей сути и по складу характеров мы такие же, как и Ефимыч, с тем отличием, что нам по жизни "вождя не доставало". А тут - на тебе! - вождь со всеми своими притягательными чертами: неугомонность, авантюризм и жажда открытий, потому чуть ли не каждое лето мы покидали цивилизованную суету ради нецивилизованной тишины и таежной благодати.
Но... будто бы ниоткуда подскочили те времена, когда наш возраст вошел в грозовые сороковые, и вот тогда внутренние терзания, подстегиваемые теми самыми неведомыми силами, что с неумолимой силой вызывают презрение к покою, наотмашь ударили по нашим причудливым судьбам и неуемным душевным порывам, от чего каждый из нас неожиданно воспринял окружающую действительность как глухую тюремную клетку. Почему-то все, что нас до этих пор окружало и вполне устраивало, вдруг стало скучным и пресным. Вполне возможно, что звучание наших душ, не раз взлетавших до высочайших божественных высот, вызванных чистотой и первобытной свежестью таежного рая, входило в жуткий диссонанс с серой однотонностью обычной повседневности.
Уходим мы с Саянов
Прощальною тропой,
А горные вершины
Качают головой.
Им, может, непонятно,
А нам уже вполне,
Что и будущее лето
Мы встретим на волне...
Нас вдруг потянуло, потянуло...
...Не знаю, может быть, сказано слишком самоуверенно, но сейчас, перейдя в стадию философского возраста, я так и думаю - все было не зря. Посудите сами: миллионы людей всю жизнь живут на одном месте, никуда не перемещаясь и даже не мысля об этом. Но как же тогда насекомое по имени "человек" заполонило весь шар земной? Не сквознячком же его задуло в жаркие пески и в дикую тундру. Значит что? А, значит, то, что среди всего человеческого конгломерата всегда находились такие вкрапления - не побоюсь сказать "нам подобные" - кого неведомая сила тянула за горизонт, не давая сидеть на одном месте, будто требовала: "Пойди и посмотри! Иначе заплесневеешь и сгинешь в чумной повседневности!". Так, а, может быть, почти так и расползалось по Земле человечество - кто-то куда-то уходил, от него уходили другие, и постепенно, понемногу человек заселял - и заселил! - все мыслимые и немыслимые земные пространства.
То есть, проще говоря, нам безудержно захотелось сменить место жительства...
Мы ринулись на запах воли!
Машнюк начал первый (был бы он здесь, он бы не дал соврать!:).
Подхватив под мышку жену Нину и дочь Любашку, он неожиданно для всех на два года сбежал в страну Тофалария8, воплотив в действительность свою неукротимую мечту полностью отдаться природе Саян, предвкушая тесный контакт с ее обитателями.
Как он прощался и как, держась за поручень вагона, глядел в наши скисшие от зависти лица - это незабываемо. Так взлетающий сокол с усмешкой превосходства осматривает бескрылых земноводных. Душа его рвалась к таежным глухоманям и горным кряжам, где, как он думал, только и должно жить человеку, не отягощенному плесенью быта и якорями проблем.
Он уехал, а мы остались. В редких письмах Ефимыч писал про тайгу, ичиги9, про медведей, кабаргу, горы, реки, и мы представляли нашего мужика стоящим на горном хребте в медвежьей шубе с ружьем наперевес, из-под руки зорко вглядывающегося в Саянские просторы.
Откуда ж нам было знать, что мечта о вольной жизни нашего героя слегка померкла, когда оказалось, что и там, на восточном склоне Саянского хребта, ради хлеба насущного надо большую часть времени отдавать работе. Вольный декабрист, учитель по образованию, он во всю силу своих творческих дарований ринулся в местную школу, чтобы налево и направо сеять разумное, доброе вечное. Машнюк с душой нараспашку - альтруист, что возьмешь! - изо всех сил начал тянуть тамошних людишек и их детишек к высотам цивилизации, лишь на досуге успевая шастать по тайге в угоду своим диким инстинктам добытчика.
Честно сказать, мы с волнением ждали возвращения нашего "первопроходимца". Денно и нощно выискивая в центральной прессе Указ о воздвижении в столице Тофаларии бюста герою-миссионеру, мы готовились по его возвращении прильнуть к покрытой шкурами диких зверей могучей груди, блистающей геройскими орденами и слезами несчастных покинутых тофиков; слагали оды в честь Ефимыча, сдирая тем самым плесень зависти и восхищаясь непостижимой смелостью покорителя неведомых земель.
Выражаясь военным языком - мы ждали разведданных. Было жутко интересно - что же испытал Машнюк в тех дальних далях, побывав там не наскоком, а с головой окунувшись в тамошнее бытие?
...Машнюк вернулся не под бравурные марши оркестра и не под гром аплодисментов, но и слепому было видно, что таежная зараза теперь уже навсегда проникла в душу Ефимыча и повернула его глаза только в одну сторону - туда, в Тофаляндию, к ее непокоренным горам и сумасшедшей красоты рекам...
На вопрос, почему он не остался там навсегда, капитан не дал прямого ответа, видимо, и сам его не знал, но сейчас-то мы понимаем - маловата оказалась дикая горная страна для Машнюковской широкоформатной натуры! Да - красиво, да - привораживающе, но... натура героя оказалась намного богаче того, что смогла ему представить тамошняя действительность. Вот если бы еще и люди соответствовали совершенству окружающей природы, то тогда бы Витюха развернулся в полную силу! А то... так себе людишки... дом, загон и самогон - вот и все их притязания.
Мой Капитан, пошире плечи!
Наш не последний перевал!
И будет пир, и будут свечи,
И в честь победы будет бал.
За новый бой, за передряги
Поднимем тост, мой Капитан!
Ввысь наши флагманские стяги,
Мы ждем команды - по местам!..
Теперь Нарком. Он, как ни тянула его судьба за фалды штопаной штормовки, не смог воспалить в себе того огня свершений, что спалила душу капитана. Каким-то совершенно непознанным образом к своим штормовым сороковым он наплодил ребятишек, обзавелся усадьбой, оброс паутиной быта, что оказалось странным даже для его мудрой женщины Наташи, и отринуть нажитое не помыслил ни одним граммом своего хитроумного серого вещества. Тем не менее, он, может быть, первый из всех понял, что даже слабый посвист своего капитана, поднесшего руку к глазам, устремленным в туманную даль - это и есть тот животворный посыл, ради которого можно на месяц-два осчастливить семью своим отсутствием, чтобы в девственных сибирских чащах облагородить затоптанное городской сутолокой самосознание и затем вернуться пред очи домочадцев весьма приосанистым и помолодевшим мужчиной.
Не знаю, роились ли в его голове те же помыслы, что и у Машнюка, или он свято ценит семейные ценности, но, как я думаю, волевым усилием Нарком выработал в себе единственную линию поведения - жить оседло, но про седло не забывать!
Я вам вот что скажу, примерещилось вдруг,
Что я внял, наконец, всем советам жены.
Снял рюкзак со спины, сдал гитару в ломбард
И раскис - дни мои сочтены...
Быт, быт, быт, быт... а меня от быта тошнит.
Быт, быт, быт, быт... как противно звучит! (Но не для всех!)
Быт, быт, быт, быт... только сердце саднит...
Мой рюкзак не забыт! ...но меня сторожит быт, быт, быт...
Про себя скажу, что, как самый неуравновешенный и порывистый из команды, я, как ни пытался, но все же не смог усмирить в себе накопившееся отвращение к уральскому смраду и смраду душевному, потому однажды скидал в рюкзак все то, что должно было помочь в тайге не сгнить и не сдохнуть, и дал тягу.
Драпал я не очень долго и далеко. Горный Алтай вовремя схватил меня за руку, раскрыл глаза, дал взахлеб глотнуть хвойного воздуха свободы и... я уже ничего не смог с собой поделать, остался в горах надолго, если не сказать, что навсегда. Надо честно сознаться, что, найдя место, куда тянулась моя душа, я временно перестал отзываться на посвисты моего капитана, тем более, что вокруг меня была именно та природа, что более всего была мне по сердцу. Нельзя откидывать и тот факт, что проклятые девяностые не обошли стороной и эти благословенные края, потому стало не до приключений. Естественно, что познание новой действительности не прекращалось ни на день, но познание нового мира было отложено до лучших времен.
Первые годы после разлуки, насыщенные бытовой неразберихой, адаптацией и врастанием в местную дерновину не давали ходу мукам тоски по моим сопалатникам, гасили в груди гнетущую оторванность от друзей.
ПОИСКИ СМЫСЛА
Постепенно же, исподволь, сосущая пустота, что образовалась после расставания с моими сотаежниками, стала расти. К началу нагрянувшего нового тысячелетия область вакуума настолько разрослась, что идея вытянуть собратьев по скитаниям в мой мир и тем самым заполнить - хотя бы частично - давящую пустоту стала непреодолимой.
Привет, привет, старик! Надысь мне сообщили, -
Ты глянь-ко! - что тебе годков те ...5!
Ты это... не спеши, мы так не говорили.
Я вроде как взаде, не шибко поспешай.
Ты, енто, второпях состарисси, граждАнин.
Шаре-те, вон, налил, а жизня-то бежит!
А ты ить молодой, не суетись-ко, парень,
Маленько погоди, едрит за ангидрит.
Да мы ишшо с тобой тайгишку-те излазим,
Побразгамся в воде, суму-те потаскам.
Ты брагу не тово? Пивишка, слышь, изладим.
И харюзка к ему - и серсу не тоска!..
Впрочем, Машнюк и Нарком сильного сопротивления не оказали, им тоже было интересно - куда черти занесли бородатого барда, где это он нашел свою землю обетованную, что не хочет даже на пару дней вырваться на родину?
Мужики без лишних препирательств собрали рюкзаки и с легкой усмешкой двинулись туда, где - в чем они были искренне убеждены - все было игрушечным и беспроблемным. Куда уж этому Алтаю до Саянских суровостей!
Это была первая, ознакомительная, заброска в пихтовый край. Потом последовала более длительная поездка с целью рекогносцировки, и вот, наконец, сформировалась идея длительной прогулки по "дикой алтайской глухомани".
"А подай-ка нам настоящую горную реку! Там-то уж мы досконально изучим алтайские природные особенности!" - задание было конкретным и обязывающим, потому пришлось основательно поработать, чтобы найти такое место, чтоб все было просто и сердито.
Что оставалось делать? Пришлось доставать карты и заниматься топографией Горного Алтая.
Через много- много лет
Я увидел белый свет.
И теперь проблемы нет
Мне, куда податься.
Отправляюсь я туда,
Где хрустальная вода,
Чтоб с водою и с собой,
С рыбою сражаться!
А на реке на Бие ночи темно- сини.
А на реке-то Бие холодная вода!
Белоснежные ручьи горы в косы заплели.
Вот возьму, уйду туда, пусть родные плачут!..
Подходящую реку удалось найти не то, что не с первого раза, но даже не со второго и не с третьего. Дорог, как известно, в Горном Алтае, не так уж и много10, потому подъездов к тем местам, где не ступала нога человека, почти нет. Точнее, они есть, но проехать по ним мало кто согласится: они так разбиты, что самое малое, что еще как-то может по ним двигаться - это УАЗик, да и то за немалую плату. Это в Тофаларии вышел за порог - и вот тебе горная река с рыбой и порогами. В алтайских же предгорьях к рекам надо идти, а еще лучше, ехать.
Особенность нашей нынешней парадигмы, как вы уже понимаете, состоит в том, что пеший переход к верховьям рек нам, теперяшним, ну... не по величию, что ли (здесь можно легко, без подковырок, улыбнуться). Если наша главная цель - река, так зачем нам шагать, теряя по пути тонны пота и здоровья? А воздушный, наземный, морской и речной транспорт для чего? Для чего все это, что создано непреодолимой мужской ленью, как не для того, чтобы достигать мест удовольствия?
По этой причине среди окружающих гор самой подходящей оказалась небольшая река, одноименная с озером, от которого она ведет свою родословную - Садра11. Места вокруг живописные - горы, тайга и прочее. Но главное - к истоку этой реки можно доехать! Прямо от порога моего дома: вжик - и мы на Садре!
Но... любое дело требует гораздо большего времени, чем хочется. На самом деле "вжик" растянулся на весь день все по тем же причинам: дураки и дороги. И дорога оказалась дурацкая и дураки на дороге не лучше.
Но эта тема уводит разговор в сторону от предлагаемого повествования.
Главное - мы добрались до берега долгожданной реки и сейчас находимся на ней.
И все же!
Эй, вы, бородатые скептики, вы хотели горную реку? Вот она, пожалуйста!
У таежной реки нрав и кроток и скор.
Наши руки крепки - экипаж на побор.
За рекою река, за порогом порог.
Нет сравненья пока страсти водных дорог.
Загребай и табань, нос держи на волну.
Перед страхом восстань, нервы выпрямь в струну.
Бьются в стену валы, валуны на пути,
Возле самой скалы можно только пройти...
Вы хотели тайгу? Вот она, вокруг вас! Сосны, кедры, чащи, болота, мхи, комары, мошки, дикие осы, слепни, непроходимые травянистые дебри, горы, скалы, все, о чем вы мечтали там, на своем зачумленном Урале - вот оно, всё тут, пользуйтесь на здоровье!
Ну, не Саяны... ну, не полноводная река... ну, не ледяного холода вода - но ведь тайга! И совсем не факт, что дальше не начнется то, чего вы так хотите - рыбное изобилие и гремучие пороги!
"С голубого ручейка начинается река...".
Так что мы еще поглядим, какими вы будете, когда все это свалится на вас!
Вот ты, Машнюк. Я знаю, о чем ты думаешь, вытаптывая траву под место для палатки: "Надо было ехать в Саяны. Чего мы поддались на уговоры этого... Степаныча? Алтай, Алтай... Вижу я, какой это Алтай! Или Игорек нас не туда завел, или... Я сразу понял, что нас ждет. Вода - и это в верховьях! - как молоко теплая. Если тут и есть хариус, в чем я сильно сомневаюсь, то тайменей уж точно нет. Ладно, если на уху хватит, а вот уж на жареху вряд ли. Поглядим, что будет дальше, но вряд ли будет лучше. Вот у нас в Саянах...".
И так далее и в том же духе.
Прикипел мужик к Тофаларии и ничего с этим не поделаешь!
О чем думает Нарком, видно без очков.
"Не все ли равно - Алтай или Саяны? Вода есть - рыба будет. Сухостой12 тоже наличествует. Тапки я взял, шляпа вот она, спальник новый, палатка не промокает - чего еще надо? Конечно, еды маловато, весь расчет на рыбу, но, думаю, дотянем. Хотя... эти короеды (Глеб с Николаем), судя по первым дням, едят - будь здоров! Сейчас "тувинку"13 поставим, "гиви нодию"14 наладим, чефирбак15 запарим, пару глотков - чем не курорт?!".
Николай пока озирается.
Прожив чуть больше полутора десятка лет в Горном Алтае, будучи по сути - единственным из нас! - алтайским аборигеном, он ни разу толком в тайге и не был. Редкие вылазки с родителями на природу не в счет.
Домосед по характеру и по мировоззрению, он с глубинным страхом, свойственным человеку его лет, начинающий только сейчас понимать и ощущать огромность и непостижимость окружающего мира, чувствует... какой-то не совсем понятный... страх. Этот страх вызван пока даже не тем, что вокруг таинственная и пугающая тайга, а тем, что до дома, где можно спрятаться от душевных мучений, очень уж далеко.
А ведь еще только начало!
Но вместе с тем у него откуда-то изнутри выползает новое чувство, неведомое ранее и вызванное новыми событиями - а что там, впереди?! Река извилиста, поворот за поворотом, а так хочется заглянуть туда! Седобородые мужики, к сожалению, какие-то уж слишком... обыденные, что ли. Днем узелки на леске вяжут, дрова рубят, жерди ошкуривают, ночью храпят без задних ног... За свою бродячью жизнь они уже столько перевидали, что, кажется, уже ничего их не волнует и не пугает.
А каково парнишке, попавшему в тайгу в первый раз? Кажется, что все садринские медведи собрались вокруг палатки и готовятся разодрать все, что в ней находится. А эти ночные стоны и вскрики, долетающие с реки?
Ночью в палатке глаза закрыть - и то страшно. Батя, засыпая, бунчит: "Горные реки, бывает, такие звуки издают, что мороз по коже. Спи! Лесным жителям другой заботы нет, как нападать на нас и устраивать здесь звериные разборки!". Ему хорошо, он ночную реку слышал сотни раз, а каково его сыну, знающего о тайге лишь со слов отца?
Днем тоже радости мало - одна мошкара чего стоит! А вон та коряга на медведя похожа... Да еще питание всего два раза в сутки!
Глеб, казалось бы, чувствующий свое возрастное несовершенство и в соответствии с этим, казалось бы, долженствующий липнуть к деду, напротив, не ощущает, как это видно, ни малейшего дискомфорта. Вопреки наказам Ефимыча беречь свой несовершенный организм от злостных воздействий холода и сырости, он, уже с утра мокрый до пояса и с полными сапогами воды роется в прибрежной тине в поисках каких-то козявок, долженствующих, по его словам, осчастливить все наше таежное пребывание своей мерзкой осклизлостью. В следующий момент этот герой, обуреваемый какими-то своими необузданными фантазиями, хватает кривую палку и вступает в сражение с невидимыми миру темными силами зла. Победив их, Глеб подсаживается к деду и заводит глубокомысленный разговор и потусторонних силах, свободно перемежая свои мрачные словоизлияния описанием трупов, будто бы владеющих свойствами оживать в самые неподходящие моменты... Странно, что слабые душой и нервами собеседники в эти моменты почему-то стараются переключить разговор на какие-то совсем уж бестолковые и ненужные темы, но Глеб настойчиво снова и снова возвращает их к своему основному тезису - как это было бы здорово, если бы один из зомби вышел сейчас из-за вон той кедрины...
Это радует. Находясь в своем мирке, он вполне защищен от внешнего мира, далеко не жалостливого, а иной раз и беспощадного.
СРАВНЕНИЯ
Трава...
- Джунгли! - Нарком пришел из разведки, куда он отправился, чтоб подыскать место для верфи, и, усевшись возле костра, с вящим наслаждением прямо из котелка отхлебнул остывшего чаю. Не добавив ни слова, он, тем не менее, вызвал в Машнюке всплеск саянского патриотизма.
- Какого черта вы насадили здесь столько сорняков? - Виктор показал топором, которым выкручивал винтик в спиннинге, в сторону поляны, из которой (!) вышел разведчик. - Да не просто сорняков, а целый лес гигантского укропа! Я хотел прогуляться до вон той заводинки, чтобы ее обловить, так еле продрался! Трава выше меня, а "укроп" вообще как деревья! В Саянах нет такой травы!
Нарком в подтверждение Витькиных слов показал кружкой в ту сторону, откуда пришел, и мы увидели... коридор, вытоптанный разведчиком в травяных зарослях. Глеб тут же слетал к этому штреку и приволок обломок стебля "укропа", больше похожий на ствол противотанковой пушки.
- Во, во! Да я такой травы даже в Удинских 16марях не видел! Ну, я понимаю, по колено, ну, по пояс, но... чтобы в два роста человека! Чем вы ее тут поливаете?
Во дает! Травой он недоволен! Нет, чтобы восхититься обильным многотравием Алтая, так нет - и трава не такая, и растет не так, и спиннинги ломает.
И то правда - в Саянах с травой не очень. Да и откуда ей быть, если там нередко летом снегу по колено! А такого травяного изобилия, как на Алтае на самом деле нигде нет!
Помнится, как-то в одном из путешествий по Уде на "хуторе" Худоноговском17 в конце июля мы попали в летний снегопад (!), настолько сильный, что некоторые деревья были согнуты в дугу, а кусты полегли, прижатые снежным сугробами. Было занятно смотреть, как среди сплошного зимнего покрова тут и там торчат пучки зеленой травы и разноцветные головки удачливо спасшихся цветов.
Накануне было жарко,
Тридцать градусов в тени.
По лицу ползли кусаки
И клевали таймени.
А сегодня - что такое?
Почему кругом светло?
Будто кто разлил сметану, -
Столько снегу намело.
Ничего не знаю лучше,
Чем в июле снегопад.
Там и сям среди сугробов
Колокольчики торчат.
Возле скомканных палаток
Ни мошки, ни комаров.
И течет между лопаток
С ветки рухнувший сугроб...
Где уж там быть могучему разнотравью! На солнечных полянках, правда, зелени было достаточно, но в лесу трава была куцая. Болотистые места - а этого "добра" там тоже хватает! - все покрыто болотным багульником или баданом, а это даже и не трава в алтайском понятии, а так... газон.
В общем, разнузданное поведение местной растительности, произрастающей на теплой и влажной земле, было явно не похоже на скромную наземную растительность Саянского хребта.
Вода...
Скажем так - весь день по пояс в Садре, а ничего не отмерзает! Никаких фиолетово-красных мест на немеющих от холодной воды ногах и скрюченных от холода пальцах, никаких поёживаний и вздрагиваний от ледяного прикосновения мокрой одежды, никакого дребезжания промерзлых "скелетов" в спальниках, никакого растирания спиртом после оверкилей18 - ничего! Прохладно - это да, но не более.
Да и "лопухи"19, произрастающие в русле реки, говорили о том же: "Глядите, нам хорошо и совсем не холодно!".
Я понимаю, вы можете не поверить в то, что горная река так приветлива и незлобива по части холода, но уж Глеб-то не даст соврать: весь день он ползает по воде, собирая извивающихся особей, похожих на большие черные запятые - и хоть бы раз чихнул!
Нет, насчет чихания-то он мастер, но не прямого, а... в общем... Глеб чихал на сырость, на свои прямые обязанности содержать тело в чистоте, на трудовой распорядок, на развитие навыков таежного быта, на... да много еще на что, но чихания по причине простуды за ним не наблюдалось, а это прямое доказательство того, что Садринский климат вполне щадящ и, более того, приятен для ничегонеделания.
Воздух...
Если Саянский воздух не отличается особыми ароматами, то Алтайский-то - сплошные благовония! Весь день над вкусовыми рецепторами носа пролетают запахи душистой таволги, роскошной полыни, борщевика, маральника, рододендрона, смородины и еще множества таких растений и цветов, о которых мы, видавшие много разнообразий сибирской флоры, и знать не знаем.
Кроме того алтайский воздух вполне можно назвать "прохладой". Стекая с нагретых гор, небесная стужа превращается в обвевающий тело приятный ветерок, скользящий по разогретым нашим чреслам, что покоятся и "благовоняют" подле веющего слабым дымком костра.
А вот саянский-то "ветерок" в основном трудится над тем, чтобы люди не вздумали расслабляться, и помнили, что нерасчетливо оголившийся таежник - это потенциальный тунеядец, швыркающий соплями и своим кашлем поганящий желанный всеми уют ночи. Любитель пробираться под одеждой в самые потаенные места, это "таежное дуновение" только и ждет, чтобы кто-нибудь вышел "до пассату" в тонкой рубашонке или, того хуже, в одних... "бриджах". Не успеешь оглянуться, как в носу начинает свербить, в горле саднить, а наглые "сотоварищи" начинают сторониться тебя, справедливо полагая, что ты все это специально придумал, чтобы переложить на их плечи часть своего рюкзака по причине якобы заболевания с диагнозом "ап-чхи!".
Рыба...
Давайте отложим сравнение по рыбе до лучших времен, не то Машнюк может впасть в транс, из которого вывести его будет архитрудно.
А в остальном все так же: вечно шумливая речка, безмолвная тайга, злобствующий гнус и умиротворяющий дымок над костром...
ПРО ЭТИХ
Во все годы странствий наш экипаж хоть немного, но менялся. Кого-то жены придерживали, кто-то сам уходил в сторону, вполне резонно считая, что Сочи, Ялты и всякие там Турции нисколько не хуже сырых палаток и холодных мокрых порогов; кому-то с первых дней таежных бродяжничеств начинали сниться одни теплые постели, пельмени с пивом и видеотизмы, вводившие организм в состояние непреходящего желания: "Скорее бы домой!".
Потому каждый раз экипаж обновлялся.
Машнюк, вычитавший в одной из умных книжек - а иные он не читал, памятуя о том, что (опять же по итогам чтения умных книг) человеку за свою жизнь достаточно прочесть не более десяти книг - мысль о том, что любой человекообразной группе необходимо обновление крови, привлекал в группу одного за другим людей, отличавшихся от всяких иных более заинтересованным отношением... к таежным байкам.
И эта наживка - таежные байки - срабатывала! Так в нашей группе попеременно оказывались: Паша20, фигурой и повадками очень похожий на Карлсона, но с небольшим отличием - пропеллер у него располагался... во рту, от чего шум реки и пенье кедровок мы слышали только тогда, когда хозяин пропеллера ел; Джон, любивший перед сном в таежной лазанке21 нагнать такого жару, что из бревен начинала сочиться смола, а затем завернуться в спальник и храпеть, не взирая на то, что остальное население исходило потом и стонало от удушья; Леша - художник, наступивший на горло собственной кисти ради таежной экзотики, но вместо этого лишний раз утвердившийся в мысли: "Надо было ехать в Сочи!"; Юра22, у которого таежная сырость с первых же дней похода вызывала еще большую сырость в носу, от чего весь наш таежный путь был обчихан, обкашлян и обсопливен...
Да мало ли кто побывал в нашем коллективе!
Но все перемены в экипаже происходили вокруг нас троих.
Мы - это Машнюк, Нарком и самый скромный я.
Да, бывали времена, когда и мы с Наркомом по разу пропускали таежные мероприятия, но это не в счет. (Мой пропуск по причине моей вынужденной поездки в Узбекистан я до сих пор вспоминаю с непреходящим ужасом: можете себе представить, что +43 для хлопка - заморозок!). В основном мы всегда были вместе. Считай, что Саяны, Бурятию, Туву, Забайкалье, Подбайкалье и прочие Околобайкалья мы облазали втроем...
Это наше сближение на почве погружения в первобытное состояние путем туризма было вначале непонимаемо окружающим населением. Машнюк - явный авантюрист, его девизом всегда был один лозунг: "Там видно будет!". Нарком - рассудительный и себе на уме мужчина, всегда на все имеющий свое мнение, хоть и не всегда декларируемое вслух, на авантюриста был совсем не похож. Я же, человек тонкой и ранимой (как я всегда надеялся) натуры, совсем даже не расположенный к приключениям (спорный тезис, по словам моей молодой жены), казалось бы, долженствующий отрицать подобное времяпрепровождение - и ведь сошлись же! Получился коллектив противоположных по характеру и времяисповеданию личностей.
В конце концов, окружающая среда в виде друзей, подруг и жен привыкла, что "этих" все равно не удержать, а иной раз эта окружающая нас родственная среда была не прочь и сама примкнуть к нам, чтобы немного развлечься на таежных сибирских просторах (точнее, в горных теснинах!).
Чуть позже, когда за спиной у повзрослевших попутчиков обосновался беспокойный выводок и наполненный сутолокой быт, они навсегда оставили нас втроем, привычно говоря: "А, эти? Так они опять, наверное, где-то болтаются! Носит их нелегкая...". Тут надо заметить, что у нас тоже с сутолокой и выводками был полный комплект, но... "нелегкая" носила нас и носила.
И носит до сих пор.
ЧЕЛОВЕК С РЮКЗАКОМ
Вы, конечно, в недоумении - почему я разделяю "человека" и "человека с рюкзаком"?
Отвечаю: человек с рюкзаком в корне - а, может быть, и в стволе - резко отличается от просто человека. Вы никогда не услышите про него: "Человек (с рюкзаком) - звучит гордо!", или "Я думал, ты человек (с рюкзаком), а ты оказался...", и уж тем более "Человек (с рюкзаком) человеку (с рюкзаком) друг, товарищ и... ". А такая банальная фраза, как: "Все для человека (с рюкзаком) и ради человека (с рюкзаком)!" - звучит и вовсе нелепо.
Но, по большому счету, настоящий человек - это и есть человек с рюкзаком.
(Здесь просится вариант "человек с грузом за плечами", но это более философский вариант, не рассмариваемый в данной повести).
Доказательства?
А они нужны? Неужели Вы считаете, что "человек с диваном" или "человек с телевизором" - настоящий человек? Или для Вас "человек с бабками" звучит гордо?
Ага, Вы в пылу спора предлагаете мне "человека разумного". Неплохой козырь, но... если Вы считаете, что человек с рюкзаком настолько глуп, что только в тайге ему и место, то противопоставить такому рассуждению могу только одно - попробуйте остаться в таежной глухомани хотя бы на пару недель в полном одиночестве и выбраться оттуда живым.
Чего Вам стоит? Вы же умник. Вы уверены, что в мире все нанизано на штырь вашего мировоззрения. Вам кажется, что, не выходя из дома, сможете представить все то, что Вас окружало бы, попади Вы в то место, какое я описываю.
Так я Вам скажу - не зазнавайтесь. Нередки случаи, когда человек, обманываясь в широте своих знаний, неразумно возвышал себя над миром, наивно полагая, что ему все подвластно. Но уверяю Вас - это не так, это опасный самообман.
Отметьте хотя бы такую простую вещь - даже простой камешек у дороги старше Вас как минимум на миллион лет. Не поленитесь, нагнитесь, поднимите его и положите на ладонь. Вы даже представить себе не можете, насколько он Вас старше и, не побоюсь этого слова, умнее! Поэтому тороплюсь Вас предупредить - как можно скорее сбивайте спесь, начинайте представлять, что такое Вы и что такое камешек, которому вчера исполнилось несколько тысяч тысяч годиков! Ведь, попади Вы впервые в тайгу - сто к одному: или вы выберетесь оттуда на исходе чувств и сознания, или вас придется спасать. А камешек, как это ни смешно, выживет!
Я нисколько не преувеличиваю - так и будет. Люди месяцами вглядываются в картины, созданные великими мастерами, чтобы поймать хоть малую долю Великого знания, которым обладали эти люди. Тогда что уж говорить про природу - природу надо изучать всю жизнь.
Внутри укрепления, называемого "город", созданного человеком для защиты себе подобных, можно как-то обойтись минимумом знаний, чтобы не спасовать перед непознанным миром природы. На этом фоне представьте себе, каким комплексом знаний должен обладать человек, живущий совсем рядом с природой, в деревне, например, а тем более непосредственно в природе.
По-настоящему человека - как видите, я непреклонен! - можно узнать, нацепив на него рюкзак. Даже это простое действие может рассказать о человеке очень много. А еще... вспомните: "...пусть он в связке одной с тобой, там поймешь, кто такой!". Не забудьте, человек издавна жил у костра, его суть - жизнь в природе. Каков он среди дикой природы, таков он и есть на самом деле. Спрятать свою суть за экраном нетбука и мобильным трепом очень легко, но на дикой тропе - никогда!
. . Да просто выйти - и пойти!
И пусть пылит дорога.
И пусть под ноги льют дожди.
Не сетуй, ради бога!
Дряхлеть в домашней скорлупе?
Тонуть в трясине быта?
Да лучше - зори на тропе
И солнышка досыта!..
Конечно, жизнь в диком городе, в этой человеческой свалке, тоже не сахар, но все зависит от того, что ты хочешь получить. Погоня за благополучием и достатком не осуждается, но... настолько ли это ценнее чистоты нрава и легкости незамутненной души?
Вековой извечный недоед, а тем более унижающие личность производственная забитость и бытовое рабство изо всей силы принуждают человека жить небедно, не растрачиваться на мелочи, не связанные с поиском хлеба насущного, как то: сочувствие, взаимопонимание, душевная чистота и человеколюбие. Человек требовал: "Хлеба и зрелищ!". И это его требование, наконец-то, успешно исполнено: кругом, куда ни глянь, все завалено жвачками и жрачками. Жвачка для рта, жвачка для глаз, жвачка для ушей, жвачка для ума - треки, сериалы, попса, мобилы...
Жвачное поколение производит все новые жвачные новации ради удовлетворения все того же жвачного инстинкта.
А что же для души?
Вы не поверите - все то же, давно забытое: ночь, костер, звезды... неспешный негромкий разговор и, если не возражаете, гитара...
Как же так? Вы недовольны и готовы кинуться в спор - а как же... (заминка)... а это... м-м-м...
И тут вы осознаете, что противопоставить-то и нечего!
Ну, просто нечего, и все тут!
Потому что у Вас тоже однажды был случай, когда Вы вот так же сидели под звездами у костра, и Вы до сих пор помните, как это было прекрасно - струящийся дым и мерцающие в нем далекие светила...
СИЛА ПРОПЕДЕВТИКИ
Вот я и говорю - среди людей с рюкзаками дураков нет!
Вывод: мы, собравшиеся у этой реки, тоже не дураки, если ради того, чтобы...
Народная (человеко-рюкзаковая) мудрость гласит: любой поход - это возможность поесть, чтоб тебя никто не видел! Гляньте, с какой любовью Нарком обустраивает кострище. Вы думаете - ради чего? Да ради того, чтобы вечером у костра было настолько уютно, чтобы - наконец-то! - можно было нормально посидеть, поесть и поговорить.
Те же мудрецы с рюкзаками говорят: разговор ни о чем - это разговор обо всем! Да после "змеиного супчика23", да после "жарехи24"... правда, еще вопрос - будет ли рыба?... да после пробочки спиртика... М-м-м!
В предвкушении всего этого каждый из нас - конечно же, взрослая составляющая населения - засучив рукава, трудится в поте лица своего. Юношеская составляющая нашего экипажа прелесть вечерних посиделок поймет еще когда, а мы-то знаем - вечер бывает хорошим только после хорошей беготни. Охотничья фраза: "Много бегал - мягко спать буду!" - давно уже приучила нас к тому, что "вечер и ночь прекрасны, когда дела не напрасны!". Потому заготовить гору дров - а костер любит покушать! - да не простых, а сухих, на нужном месте установить палатки, соорудить тувинское кострище - тут надо зело потрудиться и попыхтеть.
Зато - а вечер уже вот-вот! - через некоторое время место бивака приобретает такой уютный вид, что так и тянет протянуть ноги.
К костерку.
Когда тропа сбивает ноги,
И плечи ноют до утра,
Тебя согреет обаянье
Благословенного костра.
Он нас согреет и обсушит,
Украсит наши вечера.
Да только коротки мгновенья
Благословенного костра...
...Я бы еще долго мог философствовать на любимую мной тему, но тут случилось "несчастье".
Испортил все Машнюк.
Одно движение - и вечер насмарку!
Ибо Машнюк взмахнул спиннингом - и в воздухе сверкнул... хариус!
Вечер пошел насмарку - началась рыбалка. Этот речной хычник, хариус, любит "испортить" вечер - начинает клевать только под ночь!
В этой... мягко скажем, реке, оказывается, водится рыба. Да не просто рыба, а рыба хариус. А хариус - праздник нашего стола! Пусть мелковат, но - хариус!
Я сказал "вечер насмарку", но я не сказал "ночь"! Ночь-то наша! Да с жареным хариусом, да с сухарями, да с калбой25!
И вот оно - блаженство!
Супчик проглочен, рыба превратилась в горку костей, пальцы обсосаны, рюмочка выпита - благодать!
"Блюди блюдА, терпи, ядрёна муха! Со сбычей мечт навалится пирДуха!" - присказка не нова, но как тост вполне своевременна. Мечты сбылись - мы вместе на горной реке, вокруг мудро молчащая тайга, над головой мохнатые звезды, а над потрескивающим костром в умиротворенной неге колышутся портянки.
Что будет завтра, никому знать не дано, а пока вокруг такая благодать, что кажется - не было тяжелого года, извечных житейских проблем, а "заботы вчерашние - без вести павшими"...
- Витя (равенство и братство - называть деда по имени!), а мертвецы могут оживать?!
С меня мгновенно слетает волшебство умиротворения - Глеб одним словом разорвал в клочья всю мою "пирДуху". Получается, что вместо того, чтобы впечатляться этой дивной ночью, отрок все время думал о мертвецах! Я ошарашенно пялюсь на мужиков, пытаясь ввернуть свои скрученные Глебовой фразой мозги на место, но седые аксакалы сидят спокойно, не проявляя ни малейшего волнения, а Ефимыч - это видно по его шевелящимся губам - готовит внуку достойный ответ. Ага, понятно. Они же, Машнюк и Нарком, не первый год общаются с этим "зомбилюбом", уже привыкли к ходу его мыслей, но мне-то каково? Гляжу, и мой сынуля тоже отупело пялится на Глеба.
Ой, чувствую, трудно нам будет с этим юным гробовщиком!
И тут случилось то, что в один миг сбило с меня, отслужившего в наробразе немало тягостных лет, всю мою пропедевтическую спесь.
Прочувствуйте!
- Понимаешь, - Машнюк сунул травинку в рот и глубокомысленно сморщил лоб, что означало начало длинной фразы, - современная наука еще не вполне созрела для изучения обозначенного тобой квазичеловеческого состояния. Возможно, счастье познания явления зомби выпадет именно тебе. Если будешь хорошо учиться, конечно. Надеюсь, последующие дни нашего "сплава" ты и посвятишь этому непознанному феномену, и начать я советую с головастиков, которых в заливчике чуть выше по течению видимо-невидимо.
Я до сих пор еще не отошел от шока, который испытал, заслышав от продвинутого юнца про мертвецов, а тут еще какие-то мальки... Но, похоже, Витя знал, что говорил, ибо Глеб, задумчиво сидевший до этого меж дедовых ног, мгновенно отключился от своей любимой загробной темы и зачастил:
- Где? Ты видел их? А где точно? А пойдем сейчас, посмотрим! Давай их в баночку соберем!
Вот так! Несколькими движениями языка, как вы заметили, растущего у Машнюка прямо из мозга, премудрый наставник зажег в глазах своего воспитанника огонь будущих свершений.
Ну, дед Машнюк, ты и хитер! В одно мгновение переключить внимание внука от зомби к малькам - и, похоже, надолго! - мог человек незаурядного педагогического таланта и немалого дедовского опыта!
- Иди, ложись спать, а завтра с утра - мальки любят резвиться по утрам! - ты приступишь к их изучению. Ложись сейчас, а то проспишь мальковую путину!
Талант! Гений! Я знал, что мой друг умен и находчив, но то, что он еще и матерый педагог, не ведал.
Надо же, как оттачивают педагогические навыки дедов их внуки!
Глеб, уже загодя предвкушавший утреннюю охоту на козявок, резво упаковался в спальный мешок, и мы могли еще малость насладиться волшебным вечером.
Мудрость - она такая. Ее, как говаривали древние волхвы, не пропьешь!
О ДРУГЕ ЗАСПИННОМ
Как вы догадались, мы - матерые сплавщики. Наша стихия - страшные и дикие речные пороги, жуткие по звучанию перекаты, и несравнимые ни с чем по коварству шиверы26. Всю жизнь каждым летом мы только и занимались тем, что покоряли сибирские реки. Наш катамаран, на переходах сложенный в гармошку и скромно возлежащий в рюкзаках, как всегда готов был нести нас по одной из них, в очередной раз готовясь скакать по волнам и скрежещать по неласковым, слегка притопленным водой, булыжникам.
Но... в этот раз, как это ни увы, ему придется подождать. Придется "сплавляться" пешим ходом вдоль по берегу так долго, пока впадающие в Садру ручейки не поднимут воду до подобающего для сплава уровня.
Но где и когда это произойдет, мы не могли даже и предположить.
"Страшные и дикие" речные пороги, похоже, откладываются на неопределенное время...
Что ж, нам не привыкать.
Было всякое. В юные неопытные годы любой подход к реке предварялся тяжким преодолением перевалов, ибо для того, чтобы добраться к истоку рек, нужно подняться в гору. Реки, как известно, стекают сверху вниз. Мало того - самая интересная их часть, где куча порогов и уйма хариуса, располагается в горных отрогах, перевалы перед которыми и нужно переползти, чтобы добраться до речных верховий. Труд нелегкий, но в итоге сулящий не только спортивный сплавной азарт, но и богатейшее рыбье меню.
Были случаи, когда, покорив перевал, вот так же приходилось еще идти и идти, выискивая место для верфи. Как тут не вспомнить Зун-Халбу27 или Чаю28, где перед тем, как начать сплав, нужно было пройти не одну сотню километров.
Но нынче ситуация иная - к реке мы добрались на машине, а это, сами понимаете, примета плохая. Кому вначале легко, тому еще... пахать и пахать. "Чем легче, тем труднее", "чем лучше, тем хуже", "чем быстрее, тем медленнее" - эти прописные истины не требуют ни опровержения, ни подтверждения, они проверены на собственной шкуре.
А нынче до реки мы добрались довольно легко... А это значит, что, исходя из "чем легче, тем труднее", на всякий случай закусим губу, готовясь к "тем труднее"...
- Ну, что? Завтра ишачим? - Машнюк уже все решил, а спрашивает для порядка, чтоб мы перестали молчать и шли спать.
Да, завтра опять тягать рюкзаки.
Кстати о рюкзаках.
Они у нас станковые. Но не магазинные, а самодельные.
В давние времена рюкзаки у нас были обычные, абалаковские29. Это такие зеленые грубобрезентовые мешки с широкими и жесткими лямками. Груз, как известно, водники носят запредельные по весу и по объему, потому, несчастные, мы брели по тропе, будто грибы искали, согнувшись и покряхтывая. То же самое происходило и с "пешниками", но им не таскать баллоны, чехлы, весла, рамы, спасжилеты, каски и прочую сплавную рухлядь, потому наши беды им были неведомы. Но и им "абалаки" доставляли много хлопот. Обонять тропу тоже приходилось немало.
Идея станкового рюкзака пришла сама собой. Суть того, что станок многофункционален, была подхвачена мной сразу и навсегда. Было это в году этак 198... запамятовал, но это неважно. Испытания "станка" производились в мелких походах с ребятишками моего турклуба. Изготовленный вначале из дюралевых лыжных палок, он сломался на первом же привале. Вместо дюралевых палок были использованы титановые, но и они не выдержали испытания весом. Наконец вызрела идея соорудить его из рамы от раскладушки.
И все пошло как по маслу! Мощная крепкая рама, как мне думалось, на все сто подходила для нашего дела. Паша, упомянутый выше, сварил из собранных на свалке раскладушек "станок" на заводе, где он к тому времени трудился, и я решился взять его на очередной Саянский сплав. Главное, что меня притягивало в моем станочке - это возможность отрегулировать центр тяжести так, что под моим рюкзаком я мог ходить почти вертикально! Причем делалось это мгновенно. Мешок чуть поднимался или опускался на ремнях вдоль по раме - и я выпрямлялся!
Машнюк и компания, конечно же, подвергли и меня и станок остракизму. Прямо скажем, вид этого изделия был далек от требований туристской эстетики - этакая рама из толстенных дырчатых труб, которую в первом же автобусе, а тем более вагоне, служители руля и плацкарта заставят выкинуть или перевести в ранг багажа.
На мои уверения, что станок выполнен в бесплатно провозимых габаритах 90х60х40, друзья резонно возражали, что шоферам автобусов и проводницам вагонов плевать на габариты, при виде этого монстра им обязательно покажется, что за него нужно платить отдельно, и спорить с ними себе дороже.
Но я был непреклонен! Терпеть унижение перед "абалакой" я был не намерен!
Как ни странно, в поезде проблем не возникло, ибо мешок (а это был специально сшитый мешок!) и рама были пронесены отдельно.
Не возникло проблем и в самолете, "Аннушка" даже рада была - ей, дюралевой, моя рама была близка по духу!
А на тропе получилось вот что.
В то время как я шел, любуясь тайгой, нежно гладил кедровые лапы, а кусты возле тропы приятными прохладными дождевыми брызгами ласково опрыскивали мое разгоряченное лицо, мои друзья, как и прежде, не побоюсь этого слова, нюхали тропу и, прощу прощения еще раз, воняли сами. Их по-рабски согбенные спины, багровые от натуги лица, скрипящие и мокрые поясницы, вводили меня... Нет, я не смеялся, иначе бы мне было не сдобровать. Плюс к тому я знал своих однопалатников и чуял, что после всего мной совершенного так просто мне с тропы не сойти.
И точно!
На одном из привалов мужики как-то уж совсем неласково смотрели в мою сторону и в сторону станка, от чего я даже забоялся "машинной забастовки", вспоминая англиканских рабочих, крушивших машины, лишившие их работы.
- Дай-ка я прогуляюсь с твоей арматурой! - Машнюк ласково подтолкнул меня к своему чудовищу, а сам влез в лямки моего станка.
Потребовалось не менее трех переходов, пока, наконец, я был освобожден от грубой повинности - царапанья носом тропы под ужасным грузом.
На привале Нарком пробурчал: "У него барахла меньше". Машнюк продолжил: "Точно, меньше. Надо бы взвесить, да нечем".
Я так и знал, что это произойдет, потому еще до похода изготовил нехитрое приспособление для взвешивания рюкзаков. Оно, вообще-то, было нужно для проверки веса рюкзаков перед взвешиванием в аэропорту, но в данном случае тоже оказалось к месту.
- Что ж, взвесим. - Я достал свой походный безмен и начал взвешивание.
Триумф был полным - мой станок был тяжелее всех!
...На следующий год Паша варил уже три станка!
- Все, пора спать. Завтра таскать "гнидники", надо выспаться. - Виктор начал развешивать над костром свою одежду, а это значило, что день ушел и пора готовиться к следующему.
ЕСТЬ!
- Па-ап, там осы! - кто-то с басовитым голосом Николая дергал меня за спальник. - Они у самого костра!
Та-ак, осы, костер... А! Так мы же в тайге! Остатки сна, где быстро таяли неясные допоходные видения, медленно рассеивались, и наплывало понимание того, где я и зачем я здесь.
- И что? Завтрака не будет?
Вот тебе и проблема отцов и детей: сына волнуют осы, а отца завтрак! Но сын еще не понимает, что завтрак в сотни раз важнее всего остального, а осы... они хозяева здесь, потому кто кого терпит, еще вопрос.
- У них там гнездо в кустах.
- А где остальные?
- Дядя Витя спит (что вполне обычно для этого мужика, он никогда раньше Наркома не вставал!), Глеб в реке головастиков дрессирует, а дядя Саша кухарит (еще бы я этого не знал!). А если нас осы покусают?
Развернувшись в спальнике головой к выходу, я высовываюсь из палатки, и на меня тут же наваливается - иначе не скажешь! - таежный аромат.
Солнышко еще за вершинами кедров, и пряный духманистый влажный воздух запихивает мне в ноздри ночные напревшие фитонциды. Синее небо средь пихтовых пирамидок сулит веселый солнечный день, а капли росы на сетке паутины напоминают о ночной прохладе...
- Осы - это серьезно... А Нарком уже...
И тут от костра доносится:
- А что, если...?
Это пароль от Наркома, всегда ожидаемый и радующий ухо, и я знаю, что с каждым днем этот пароль будет все более долгожданным. За этими словами стоят котелок с кашей и чефирбак30, из которого струится белесый парок. У Машнюка тоже есть своя парольная фраза, но о ней попозже.
Соседняя палатка начинает трепыхаться. Это созревший Машнюк пытается покинуть свой кокон. Кряхтенье и сопение сопровождаются глухим ворчанием по поводу раннего подъема и странной сырости спальника, стены и крыша палатки поочередно проявляют на себе Витькины конечности, сопение переходит в рычание, но все счастливо завершается вжиканием молнии и появлением из палаточной утробы измятой морды в обрамлении всклокоченной бороды.
- Тэ-экс... Нарком опять на что-то намекает? Проверим. Кто знает, где мои зубодерные инструменты? Я их вчера... А кто их сунул в мои трусы? Гле-еб, ты не видел, где мои сапоги?..
Ария певца без сцены продолжается, но это уже никому не интересно, так как запах от котелка тянет нас за носы к его источнику.
Дробное и стройное стучание четырех ложек о днища литровых кружек, служивших нам тарелками, неожиданно начинает сбоить. Одна ложка выпала из ансамбля.
Николай, за пару замахов сметавший завтрак, удивленно-вопросительно глядит на Наркома, но тот занят своей кашей и не обращает на торопыгу ни малейшего внимания.
Тут же встревает Глеб - турист прожженный и неподкупный.
- А больше нет! Это тебе не дома! Пайка на весь день!
Его желудок не больше средней картофелины, потому, сглотив несколько ложек , остальное он будет домучивать долго, но упорно. Опыт, приобретенный Глебом Валерьевичем в прежних путешествиях, а также врожденный инстинкт самосохранения дают организму четкое, требующее неукоснительного исполнения, задание - доедать все, что находится в кружке, чего бы это ни стоило. Правда, окончание жестокой схватки юного натуралиста с литровой кружкой странным образом почему-то всегда совпадает с тем моментом, когда дед, успевший уже и чаю попить и сигареткой подымить, направляется к речке сполоснуть посуду. В мгновение ока многоопытный джигит проглатывает остатки каши и мы слышим его нежный голосок:
- Деда, сполосни и мою кружку, а?
Николай же, отрок в расцвете сил и аппетита, эту утреннюю порцию, что выдает ему Нарком, дома съедал еще до того, как мама начинала его кормить. Отцу, мне то есть, так и хочется пожалеть сына и переложить в его кружку часть своего завтрака, но... норма есть норма, да и баловать отрока не следует.
- Остальное на тропе. - Нарком тоже доел пайку и решил поучить юную паству уму-разуму. - Ягод уже полно, черемши кругом навалом, да и рыбы Степаныч обещал немеряно, потому до вечера стерпите.
ПЕШКА
Собираться на "пешку" (пеший переход - авт.), когда мы уже находимся на реке и морально настроены на сплав, неимоверно тяжело. Вместо того, чтобы загрузить барахлом "крокодила", пустить его по воде, шикарно рассесться на баллонах и в такт сердцу махать лопатами, мы опять должны на своем хребте тащить все это бытовое шмутье к тому месту, где Нарком приглядел место для верфи.
Решили идти "челноками", то есть унести все не за один раз, а за несколько - дольше, но легче.
Пока мы паковали мешки, Нарком сходил в разведку и вернулся с вестью, что в нескольких километрах отсюда в реку втекает большой ручей, с этого места уровень воды в Садре повышается, там он и предлагает сбивачиться и начать собирать катамаран.
Благая весть резко поднимает наше настроение, мы довольно резво нахлобучиваем на себя первую порцию барахла и втягиваемся в коридор, пробитый и выдавленный в высоченной траве Наркомовскими броднями.
Все вокруг жужжит и цветоносит. Буйная растительность окружает нас со всех сторон, вовсю благоухает и благовоняет, находясь в самом цветущем состоянии. Перечислять названия произрастающим в этом диком краю видам флоры нет смысла, ибо большая их часть нам незнакома, а та, что знакома, почему-то не вызывает в нас восторга.
И вот почему - нам не до благоухания! Мы замечаем только одно - флора явно мешает нашему движению.
Верные хранители тайги - кровососущие насекомые, для кого трава и есть родина, с ходу начинают нас терроризировать, отвлекая внимание от таящихся в траве кочек, что заставляют нас запинаться чуть ли не на каждом шагу, сучки и коряги беспрерывно ставят подножки, скользкие валуны, притаившиеся в примятой траве, стремятся свалить с ног, станки своими трубчатыми боками цепляются за стволы (!) травы - все "радости" пешего перехода в гости к нам!
Машнюк ворчит уже с отчаянием:
- Я не помню траву в Саянах! Мох помню, болота помню, багульник помню, а травы там нет!
Это ж до какой степени испортила Саянская природа моего друга, если он никак не может перестроиться и начать радоваться буйству природы, восторгаться ее неистовым стремлением к жизни, учиться у нее цвести и пахнуть назло каверзам погоды и кратости лета!
Он идет первым, махая таяком31 налево и направо, вымещая злость на этих зеленых отпрысках алтайского благолепия.
Я иду вслед за ним, и мне бы хвалить моего проводника за его работу косцом, но... я же как-никак житель Алтая, и мне как-то уже... неприятно, что так беззастенчиво покушаются на мою экологию!
Мои размышления о богатстве окружающей растительности и негативной роли личности Машнюка в ее истории неожиданно прерываются тем, что я утыкаюсь носом в его мешок.
- Ну, вот, курорт закончился, начинаются трудовые будни!
Выглядываю из-за спины Ефимыча и вижу прекрасные в своей непроходимости джунгли - сплошные заросли то ли акации, то ли маральника, то ли еще какого-то неведомого кустарника. Но эти кустики еще "цветочки", потому что внутри явно угадываются поваленные толстенные стволы деревьев, среди которых, где можно было, Нарком сумел пробить тропу, но чаще... чаще всего нам придется их переползать. Стволы толщиной не меньше метра, да и уложены они неведомой могучей рукой прямо в кусты так, что ни обойти их, ни подлезть под них невозможно.
И переползаем! А что делать! Асфальтов здесь не наблюдается, фуникулер до этих мест еще не дошел, дорожный сервис никакой и путеукладчиком не пахнет!
Взгрузите себе на плечи мешок с картошкой и попробуйте перелезть через забор - вот это и будет то, или почти то, что нам предстоит сделать сейчас и повторить то же самое нескончаемое число раз.
А ведь мне бы пора было знать и объяснить товарищам, что зимы в этих местах очень даже снежные. Местное небо вываливает на Садру такую массу снега, что весной речка взбухает в десятки, а то и в сотни раз! Летняя трава прикрыла то, как выглядят берега после весеннего погрома, но в кустах, где травы поменьше, это хорошо видно - лесоповал грандиозный! Видимо, эта тихая и застенчивая летом речушка весной принимает такую дозу озверина, что крушит все на своем пути.
После первого перехода, оставив партию "товара" там, где будет наша новая стоянка, мы возвращаемся за оставшейся поклажей к первой стоянке, и опять повторяется тот же изматывающий силы "бег с препятствиями" среди павших таежных гигантов.
Но вот последняя поклажа сброшена и сил хватает только на то, чтобы сделать глубокий вдох.
- Прогулялись...
Нарком вытирает упревшее лицо какой-то тряпкой, очень, кстати, похожей на его старые штаны, Машнюк, тяжело дыша, привалился к дереву, я стою, уперши руки в колени, и воздух со свистом и учащенным ритмом снует между бронхами.
Ребятишки, присевшие на бревнышко после трудного перехода, не совсем понимают, отчего эти три седоволосых мужика так страдают. Вроде бы все было не так уж и тяжело, дорога, пусть путаная и заковыристая, но привела в это замечательное место между двух речек, а мужики никак не могут отдышаться.
Где ж им понять, что кроме рюкзака каждому из нас на плечи давит груз прожитых лет. Каждый год он все сильнее сгибает наши спины, мешает вставать по утрам и вечерами тянет к постели. От натуги у нас уже и кожа одрябла, и волосы побелели. Тянуть его, как мы ни упираемся, все тяжелей.
. . . Тропа то вьется в займищах цветных,
Петляет в травах буйных, пестрых, ярких.
То тянет в скалы к мшистым валунам.
Ведет по краю пропасти бездонной.
Живительный ручей медвежьих падей
С кристальною студеною водою
Шумит, поет, летит над валунами,
И радует глаза, и остужает ноги.
И - горы, горы, горы, горы!
Гиганты. Памятники миллионнолетьям.
Одни сверкают шапками седыми,
Другие взяты в плен тайгой могучей.
И человек пред ними - муравей!
Под ним тропа как слабенькая нитка,
Но - вьется! Вьется и ничем нельзя
Ее порвать, пока здесь ходят люди...
То, что ребятишкам легкая прогулка, нам тяжелая дорога.
Вконец измотанные двукратным "ишачеством" по непролазным джунглям, мы в последнем издохе валимся на землю и надолго затихаем. Что делать - на сворачивание прежнего лагеря, на переход и на обустраивание новой стоянки уходит большая - и лучшая! - часть дня.
Покой... Лежа на спине, я вижу синее небо, сутолочащихся насекомых, сверкающую паутину, вкушаю травяной аромат и вставать - ну нет никакого желания, если бы...
Если бы не жажда! Тяжкий переход выжал из пор организма всю жидкость, и ту, что удалось накопить за год, и ту, что несколько часов назад называлась утренним чаем.
Вода шумит и слева и справа, зовет к себе, призывно булькая и журча.
Слышу голос Николая: - Тут две реки! - и голос Глеба: - И полчища мальков!
Понятно. Молодежь уже осваивает новые места. Пора и нам вставать, испить водицы и ставить лагерь.
"Стрелка"32 оказалась на диво как уютна!
Ровная площадка расположилась между чистыми и прозрачными речками, одна из которых, Садра, выгибается перед нами большим пляжем, а другая, приток, течет по руслу, усыпанному крупным песком, что сверкает на солнце, будто алмазная россыпь. Полянка, заросшая травой и длинным упругим ивняком, сулит - при небольшом благоустройстве - превратиться в опасную "замануху".
- Мы здесь будем строить корабль?
Глеб спросил, но ответ слушать не стал - умчался дрессировать своих речных козявок. Николай двинулся изучать местную флору и фауну, а мы... мы уселись на бережок и молча стали осматривать то место, где будем - уже в который раз за нашу бродяжническую жизнь! - собирать наш речной фрегат.
ИНСТРУКЦИЯ
...Надо сразу расставить точки над ё и представить вам краткую Инструкцию по оформлению привала. Изучив ее, вы поймете, для чего она нужна.
1. Никогда не выбирайте для привала, особенно ночного, уютное место!
2. Ни в коем случае не останавливайтесь вблизи реки!
3. Никогда не ставьте палатки на ровном месте!
4. Не распаковывайте мешки до конца, доставайте только самое необходимое!
5. Не собирайте спиннинги! Подальше спрячьте обманки! Не рыбачьте!
Как видите, каждый пункт помечен восклицательным знаком, и это далеко не баловство. Все требования инструкции тоже апробированы на собственной шкуре... точнее, на собственных нервах.
Почему?
Отвечу вопросом на вопрос: вы помните, с каким трудом приходится вставать мрачным хмурым утром на работу с мягкой, уютной, нагретой постели? Да и не хмурым тоже, когда каждую клеточку организма приходится силой вынимать из сладких объятий сна, выталкивать себя из кровати в мрачную холодную действительность.
Неужели и сейчас вы не улавливаете суть вышеприведенной Инструкции?
Для особо понятливых уточняю: с обжитого привала уходить - жуткое мучение!
Только вчера ты сбросил рюкзак на этом необжитом месте, все вокруг было неуютно и не обустроено, казалось, что хуже места нет во всем белом свете.
Но постепенно с помощью топора и ножовочки, веревочек и проволочек, аккуратно уложенного террикона дров, удобно расставленных палаток, в нужном месте и с величайшим искусством оборудованного кострища, заботливо сплетенной оградки, защищающей от вечернего прохладного речного бриза - место превращается в милый душе уголок вселенной, где так и хочется остаться на всю оставшуюся жизнь, наслаждаясь этим таежным покоем, умиротворяющим душу шумом реки и услаждающим чрево чайком со смородинкой!
Утром эта ласково уютизированная тобой полянка кажется тебе бесконечно родной и близкой, с гипнотизирующей силой зовущей остаться здесь еще на день... два... на неделю... что бросать ее на произвол тайги - это то же самое, как отрывать и бросать на землю кусочек своего сердца.
Слабые души так и поступают - несмотря на сжатые маршрутные сроки, они отдаются сиюминутному порыву, остаются на милой полянке еще на денек и... потом все оставшееся время пути ругают себя за безвозвратно впустую потерянное время...
О ПОЛЬЗЕ НЕСПЕШНОСТИ
Мы - а вы, надеюсь, уже поняли, что каждый из нас достоин звания "Магистр неуюта" - знаем эту Инструкцию назубок, но... с некоторых пор ей не следуем!
Почему?
Причина проста - с тех же некоторых пор мы перестали суетиться.
Вот как вы думаете, почему лентяи везде успевают?
Потому, что они никуда не торопятся!
...Дело было на весенней реке Уде, что скачет по Рудному Алтаю (Казахстан, ВКО). Давненько это было... Так вот. Мы, большая группа водников, ходили на "школу", т.е. матерые сплавщики на майской рудно-алтайской дикой реке учили зеленую "дичь водоплавающую" уму-разуму: "не ходи без чердака33 и купальника34", "табань-загребай", "заводи нос", "прячь корму" и т.д. и т.п.
Неоперившимися утятами были и мы, банда Машнюка.
Наш капитан даже в те свои юные годы, не говоря о последующих, очень любил (и любит до сих пор!) и высоко ценил (и ценит!) утренний освежающий... сон. Ну, и банда его, само собой, была подобрана исключительно по этому "профессиональному" принципу.
Мой сосед по палатке, мой спутник ночной, *
Как живут твои кости, с кем ты спишь, дорогой?
Мы храпели дуэтом под дождем и в жару,
Мы сбивали дуплетом из ноздрей мошкару.
Спи, спи, спи, друг мой родной!
В мокрый спальник залезь с головой.
Завтра снова пойдем по земле.
Пусть тебе повезет наяву и во сне...
Но не остальная часть "школы"!
Торопливый и суетной народ с раннего утречка спешно собирал свои судна, паковался и устремлялся вперед по реке, попутно с удивлением и, возможно, с презрением взирая на одиноко стоящую "Машнючачью" палатку, с доносящимся из нее мирным умиротворенным храпом.
В общем, мы никогда не садились на воду первыми, а чаще, точнее, всегда - последними.
Но, как опять же говорили древние волхвы - талант не проспишь!
Итак, мы пускались в путь только лишь тогда, когда последний экипаж "школы" скрывался за речным поворотом. Но странное дело - как-то так оказывалось, что к концу дневного перехода наш экипаж непременно в числе первых "пускал дымок", то есть разжигал костер. Остальные экипажи еще длинной колонной подтягивались к пристани, а Машнюк со товарищи уже возлегали возле костра и дымили махрой!
Поверьте, мы не упирались и не гнули весла, мы... всего не скажу, но уж чего-чего, а струю - стрежень! - мы всегда находили четко! Для нас это было естественно - спасибо лени! - идти только по самой быстрой струе. Зачем тратить силы, когда вода сама знает, куда бежит? А мы за ней! Но как оказалось, находить самую быструю струю - удел немногих! Потому было даже как-то стрёмно взирать на некоторые судна, копошащиеся у берегов и пытающиеся героическими гребными усилиями не допустить, чтобы "эти" (мы, то есть) их обогнали. А "эти" (опять же мы) лениво возлегали на палубе своего пакетбота, что, увлекаемый невидимой глазу быстрой - и вовремя найденной! - водной стихией, мчался мимо отчаянно машущих веслами "школяров".
Мало того - финишный "спурт" нашего экипажа в последний сплавной день произвел во флотилии сногсшибающий фурор!
То последнее утро мы, как всегда, проспали. Все давно уже ушли покорять последние километры довольно разлившейся в этом месте реки, когда мы только-только оседлали свой дредноут.
Только закончилась рассадка по местам, как вдруг за поворотом реки послышался громкий шорох, похожий на шум леса перед грозой. Глядим - из-за скалы с огромной скоростью вылетает и шурует мимо нас связка плотов (сплавщики леса вяжут из бревен плоты, связывают их в длинную кишку и ведут длиннющий плот вниз к лесообработке. Связка тяжелая, потому плот идет под уклон быстрее воды).
Машнюк, тут же сориентировавшись, мгновенно выдает команду:
- Вперед, к плоту!
Недолго думая и не тратя времени попусту, мы выгребаем плоту навстречу.
Пристыковываемся... а на нем - домик, костер, чай и все прочие удобства и прелести, включая прелести женщин-поварих.
Что нам остается делать! Достаем гитару и устраиваем для плотогонов небольшой концерт, будто мы агитбригада во всех лучших ее проявлениях...
Видели б вы глаза тех наших коллег, кого наш плот догонял и обгонял! "...Лодыри", "...сволочи" и "...не зачтем школу!" - были не самыми достойными восклицаниями служителей весла и баллона!
Зато, каких трудов им стоило догонять пролетающую мимо связку, чтобы тоже отдохнуть от трудов праведных в цивильных условиях! Особенно запомнился ПСН (плот спасательный надувной), необдуманно удалившийся к берегу. Вы бы видели, с каким ужасающим отчаянием гребцы гнали свой совершенно нескоростной "утюг" к нашему плоту! Они успели поймать брошенный им конец и подтянуться к последней связке, но во что несчастные пэсээнщики превратились, когда мы их вытянули на бревна... страшно было смотреть.
...Нас могли и побить за омерзительное и нетоварищеское поведение, но... фляжки, как нельзя кстати оказавшиеся в рюкзаках некоторых предусмотрительных экипажей, несколько смягчили назревавший конфликт.
Но и это еще не все!
В тот же день по прибытии в Шемонаиху (финишный пункт маршрута) наш экипаж опять как всегда задержался с упаковкой рюкзаков, да к тому же сборка катамарана сильно затянулась. Причина была очень даже серьезная - дырочка для выпуска воздуха из баллонов оказалась маленькой, а вес наших отощавших тел, возлегавших на баллонах "для более эффективной травли...", был явно маловат. (Вы удивлены, почему фраза в кавычках не дописана? Ну, давайте официально допишем "воздуха", хотя, если не дописывать, то суть будет отражена более верно).
Народ к моменту окончания "травли", не дождавшись нас, ушел в поселок, ибо совсем скоро должен был подойти автобус.
...Автобус подошел к остановке минута в минуту с нашим появлением у посадочной платформы, мы с ходу вошли в него и расселись в пустом салоне, как хотели, То, что остальных никого не было, нас ничуть не обеспокоило, ибо их рюкзаки валялись неподалеку возле изгороди.
Все вроде обычно, да?
Но вы не учли того, что прибывшие ранее нас на остановку "школьники" тоже хотели занять лучшие места, но не могли устоять перед всепоглощающим желанием посетить местные продуктовые магазины и, побросав рюкзаки у забора, кинулись за вкуснятиной.
Представьте их глаза, когда с авоськами, заполненными едой, они подбежали к автобусу и... увидели в его окнах мирно дрыхнувших нас...
На лучших передних сиденьях!
Фортуна в этот счастливый для нас день не отвернулась и в третий раз, потому как купленной еды у кунаков оказалось намного больше, чем могли вместить их отвыкшие от изобилия желудки, и мы тут тоже оказались кстати. И опять, "нащупав струю", намного обогнали коллег-сотрапезников...
ВЕРФЬ
Плоский каменистый пляж и вроде бы приподнявшаяся Садринская вода над речными голышами сулили нам скорое приятное событие - сборка и спуск на воду нашего лучшего друга, катамарана. Как известно, только лучшему другу доверяют самое дорогое, так и мы - доверим нашему лучшему другу тащить на себе самое дорогое для нас - всю нашу поклажу. А сами усядемся на него рядом с мешками в царские кресла, приспособленные к этому из наших станковых рюкзаков, и, мерно махая веслами, будем благоговейно взирать на алтайские красоты и вдыхать изумительный по аромату Садринский воздух...
Мы так много раз собирали катамаран, что достигли в этом деле полного автоматизма. Вырубить жерди, связать раму, вставить баллоны в чехлы и подвязать их к остову палубы не вызывало больших затруднений, кроме... накачки баллонов.
Представьте, при длине в четыре метра и пузыристости более полуметра два баллона требовали в себя чуть ли не два куба воздуха! Естественно, мы вдуваем его не ртом, у нас для этого припасена "лягушка" - резиновая помпа, или проще, большая клизма, долженствующая, как ей и положено - загонять воздух, или что там у нее, внутрь баллона. Разделим два куба на объем клизмы... получается, что нажать на грушу надо более двух тысяч раз, чтобы превратить сморщенные лепешки в крутобокие четырехметровые колбасы!
Это ж какое терпение надо иметь?!
Что мы только ни придумывали в своих начальных странствиях, чтобы сохранить свою психику от этих невообразимо тянущихся и утомляющих "фш-фш-фш-фш"! И напевали в ритме "фш", и нанимали рассказчика баек, чтоб он снимал с нас стресс от однообразных телодвижений, пробовали качать во сне, дули "ротом" и ротой, но...
И ведь свершилось!
Там же, на Убе, было сделано величайшее открытие - стоит во время накачивания баллонов взять в руки "дютюктив", как время начинает бежать значительно быстрее!
(Если бы Эйнштейн в свое молодое время увлекся водным слаломом и резвился накачкой баллонов, то свои релятивистские изыски он совершил бы намного раньше!).
В этот раз у нас вместо "дютюктивов" были газетные вырезки, подготовленные к нашему путешествию заботливой рукой моей жены Татьяны. Подборка анекдотов, выпечатанная из интернета, должна была превратить мучения "качальщиков" в приятное времяпрепровождение с попутным декламированием публике отдельных мест интернетовского юмора и трансформацией взаимосвязи пространства и времени в пользу последнего.
Расстилая чехлы и баллоны по пляжу, я взглянул в сторону Машнюка и вдруг неожиданно увидел его затуманенные, можно сказать, покрытые слезами глаза. Нарком тоже, как-то нескладно полувыпрямившись, замер возле костра и, глядя в нашу сторону, медленно вытирал лицо тыльной стороной перемазанной сажей руки, и глаза его тоже были покрыты явно проявляющейся вуалью грусти.
Что это такое с моими друганами? Видеть на глазах этих несгибаемых таежных воинов слезы мне было в новинку. Костер еле-еле коптил, дыма было не так уж и много, чтобы глаза начали слезиться...
Тогда почему эти мужчины, созданные из кремня, плачут?
Взглянув по направлению их взглядов, я не обнаружил ничего необычного: оранжевые в разноцветных наклейках заплат баллоны, сбитая гвоздями рама, валяющиеся там и сям капроновые ремни и мотки репшнура для чалок35, чехлы...
Ага, вот в чем дело! Машнюк и Нарком увидели знакомые до боли чехлы - серая двойная тентовая брезентина с разбросанными по бокам заплатами и длинными швами на месте прошлых боевых ранений - а на одном из них вырисованный уже выцветшими красками гусь, символизирующий "дичь водоплавающую" и выведенное синей краской название судна "Орион" напоминали нам о тех давних годах, когда мы верхом на этом непотопляемом дредноуте покоряли сибирские реки. Эмигрировавший вместе со мной на Алтай катамаран был, как и мне, дорог моим друзьям. Дорог до слез.
И вот эта долгожданная встреча...
НАЧАЛО НАЧАЛ
Очень давно, прямо скажем, в прошлом тысячелетии, за двадцать пять лет до его окончания - в "эпоху эпидемии спортивного туризма" произошел случай, определивший мое последующее мировоззрение. Связан он, как вы ни надеетесь это обойти, с Машнюком Виктором Ефимовичем. Да-да, вот с этим седобородым "юношей", что сидит сейчас перед костром, нанизывая харюзят на палочку, чтобы испечь их и порадовать рыбкой наших недорослей.
История эта не короткая, ибо все в жизни имеет пролог, текста чуток и эпилог.
Еще учась в школе - а это было как раз время зарождения великой "эпохи повального возвращения в природу" - мне привелось подхватить "бациллу" под названием "туризм", и пройти все этапы этой "болезни": пеший, горный, водный туризм, ориентирование и проч. вплоть до активного участия во всевозможных турслетах и туриадах всевозможных уровней.
После армии, отработав год по специальности "учитель физики средней школы", я, задумываясь, чем бы украсить первое отпускное лето, неожиданно нашел объявление о водном сплаве по р. Исеть от с. Колюткино до г. Далматово. Недолго думая, приобрел путевку и рванул на реку.
Сплав на ПСНе в кругу таких же отпускников оказался веселым и незатратным. Река спокойная, почти без течения, небольшие скалки по берегам, гитара, посиделки с песнями у костра, купание и ласковое солнышко - ничего не предвещало того шквала эмоций, что поразили мое сердце раз и навсегда.
Совершенно невероятным оказалось то, что эта унылая речка обладает таким природным сокровищем, от одного взгляда на которое юные искатели приключений начинали ощущать в себе незнаемый доныне великий позыв к дальним странствиям и стремление заглянуть за горизонт.
Этим сокровищем был порог Ревун.
На протяжении всего своего пути река Исеть лишь в одном месте встречает скальную преграду, стоящую поперек ее русла. По причине невозможности обхода этого природного препятствия она немалое число веков в ярости вгрызалась в природную гранитную плотину и за многие тысячелетия пробила сквозь нее дорогу, оставив в этом месте могучий порог, что оглашает теперь исетские окрестности своим мощным ревом. Потому и дали название порогу - Ревун.
Вот сквозь него-то нам и предстояло пройти.
Связав веревками надувную "ватрушку", чтобы она хоть немного могла сопротивляться "волчьим" зубам порога, мы отважно ринулись в его пасть...
То, что мы испытали в этой "пасти", до сих пор вызывает во мне легкое щемление в груди.
ПСН - этот самый неуклюжий из всех речных "пакетботов" корабль - в пороге умел лишь бесстрашно влезать в самые жуткие места. На робкие взмахи наших весел он не реагировал совсем, потому собрал и примерил на себя все встретившиеся нам по пути "свалы"36, "трамплины"37 и "бочки"38. Наша шестерка отважных, решившаяся пройти порог, безуспешно пыталась как-то рулить этим "бегемотом", но бессистемные шлепания лопастями по воде не имели ни малейшего успеха. Резина свистела на камнях, вжикала на прижимах, судно шло до половины залитое водой и совершенно не отзывалось на наши робкие гребные потуги.
Самое жуткое произошло в середине порога - в прижиме перед "Волчьей пастью".
Разгоняясь после очередной "бочки", ПСН, не особо раздумывая, направился к скале, нависшей над водой, и со всего маху... врезался в нее.
То, что случилось потом, для многочисленных зрителей, расположившихся на скалистом уступе, стало бесплатным, но захватывающим зрелищем.
Скала, возможно, даже и не почувствовала удара резинового "крокодила", что бесстрашно кинулся на нее - по крайней мере так утверждали сидевшие на ней зеваки - но сам-то "крокодил", налетев со всего маху на базальтовую стену, резко сложился пополам, а потом - жа-ах! - и...
Будто вулкан взорвался под днищем нашего зеленого аллигатора - он резко распрямился и... все, кто был внутри, катапультировались в космическое пространство!
Полет был кратким, но впечатляющим.
Кто-то приводнился близко к берегу и выполз на него, не пострадав, кто-то свалился обратно в ПСН и успешно "доцедил" до конца порога, но мы с капитаном оказались прямо в "пасти".
Прямо скажу - нам тоже удалось выбраться на берег, но... гораздо ниже по течению.
Теперь-то я знаю точно, что путешествие по воде отдельно от корабля вызывает совсем иные ощущения, чем пребывание внутри его, но тогда...
Река весело подхватила меня и поволокла прямо в "волчью пасть"!
Как вы можете себе представить, в те доисторические времена спасжилеты были такими, что... в общем, можно сказать, их почти не было. Те две миниатюрных резиновых надувнушки, что были привязаны ко мне спереди и сзади бельевым шнуром... ну... были похожи на все, что угодно, но только не на ЖСА (жилет спасательный автономный).
Долго ли коротко ли длилось мое "автономное" путешествие, но "зубов" в "волчьей пасти" я насчитал так много, что, наверное, число синяков, полученных в этот день, было ровно столько, сколько их мне было отмеряно на всю оставшуюся жизнь.
А что Ревун? Спокойная вода.
Ревет, кипит - так это только с виду.
А так он очень скромный, и когда
Даст по соплям, так тоже без обиды...
Несколько дней я мог только стоять, потому как лежать и сидеть не давали многочисленные боевые отметины, определившие мое телоположение на долгое время.
Конечно, потом на берегу у костерка мы весело с шуткам и прибаутками вспоминали наш первый опыт водного слалома, но еще долго ссадины и фиолетовые разводы на теле напоминали мне про "Волчью пасть".
Как вы понимаете, это воспоминание оказалось самым впечатляющим из всего нашего водного похода.
ПРОДОЛЖЕНИЕ НАЧАЛ
...Спустя год (это вторая часть моего воспоминания, связанного с Машнюком, хотя до этого вроде бы ничего не имело к нему никакого отношения) к нам в школу, где я к тому времени работал учителем физики, прибыл с проверкой представитель облоно39 - мужик примерно моих лет, с бородкой, подвижный и улыбчивый. Поселили его в школьном интернате. Было время выпускных экзаменов, мужик посетил пару из них и как-то вечером я пригласил его на рюмку чая ко мне домой.
Попивая винцо, мужик то и дело поглядывал на фото, висящее на стене, где, как вы понимаете, был запечатлен как раз тот порог Ревун, в котором я купался в прошлом году.
Мы мирно беседовали о том и о сем, находя друг в друге вполне привлекательные черты, как вдруг мужик неожиданно спросил, глядя на фото:
- Как проходили, левым берегом?
Я удивился, но ответил:
- Левым.
- А мне кажется, нужно было зайти правее. Там и "зубов" поменьше, и выход ровнее.
Тема оказалась интересна нам обоим, и мы еще долго обсуждали этот порог и все, что было с ним связано, не забывая попутно прихлебывать "чаек".
Вы, конечно, догадались, кто был этим мужиком, проверяющим от облоно. Да, это был Машнюк Виктор Ефимович. То ли судьба подбросила его мне, то ли я сам какими-то своими флюидами отыскал похожего на меня авантюриста, то ли он почуял во мне "человека одной крови", но то, что случилось, то случилось - мы встретились.
Все бы этим и закончилось, встретились и разошлись, но судьба решила, что уж коли встретились, то не на один же раз! (Машнюк, конечно же, будет оспаривать этот мой пассаж, мол - судьба здесь не при чем! Просто не хватало человека, имеющего опыт сплава. Дай, думаю, позвоню!).
А потом был мой день рождения, совпадавший с окончанием школьных экзаменов, а такие совпадения, сами понимаете, добром не кончаются.
В общем, сижу на следующее утро дома в кресле - голова трещит, во рту будто конский табун ночевал, пива хочется - жуть!
Звонок.
- В Саяны пойдешь?
Отвечаю, не раздумывая:
- Хоть куда, лишь бы отсюда! А пиво там будет?
- Будет! И рыба будет!
- Еду!
Потом было сутолочное доделывание срочных домашних и школьных дел, шитье комбинезона, упаковка вещей...
Спустя неделю я был в Кургане. Пара бессонных суток сборов, потом пара дней сплошного сна в поезде в общем вагоне на самой верхней багажной полке, где есть можно, а пить никак, после взлета в Нижнеудинске под оглушающий рев "аннушки"40, далее тропа, рюкзак, изнеможение от дикой тяжести на плечах, пот рекой...
И вот сижу я вечерком на горке, любуюсь на закат и вдруг меня насквозь прошивает мысль: "Где я???".
Представилось расстояние от дома, вспомнились последние события, как-то совершенно по-новому увиделись окружающие горы и шумная река с необычным именем Кара-Бурень41...
Саяны!
Оказывается, я в Саянах! Будто очнувшись ото сна, снова и снова осматриваю окружающий меня ландшафт - фантастика! Кругом кедры, лиственницы, за ними торчат верхушки гор, под ногами неизвестные мне растения: и с большими круглыми листьями, и с перепутанными стеблями, и какое-то растение, похожее по вкусу одновременно на лук и на чеснок... Все незнакомое, загадочное...
Потом был жуткий по тяжести переход через Саян, сумасшедший сплав по дикой реке с именем Чангыс-Ама, затем по Дототу, Хамсаре с выходом в Енисей, причал в центре Азии городе Кызыле, автобус на Абакан, железка до Кургана, "причальная"42...
И пошло, поехало...
Каждое лето, не считая одиночные перерывы, мы опять и опять мчались в Саяны, в Бурятию, в Туву, на северный и южный Байкал, в Рудный Алтай... Уда, Уба, Кара-Бурень, Урик, Чая, Ульмень, Дотот, Хамсара, Бий-Хем - все эти и другие реки, пройденные нами, и перечислить невозможно. Горные кряжи, таежные реки, ревущие пороги, непроходимая тайга и понимаемое только лишь кончиками пальцев и глубинам сознания чарующее таинство дикой природы...
ПРО НЕГО, РОДИМОГО
Сами понимаете - с нами был еще один член экипажа, совершенно не зависящий от его состава. Во время перехода через перевалы он безжалостно натирал нам плечи, вжимал нас в болота, заставлял идти по тропе, четко ставя шаг. Зато потом, на воде, с лихой отвагой он нес нас по речным ухабам и колдобинам сквозь таежное великолепие, даря нам восторг от сражения с порогами и наслаждение от прекрасных вечеров, сопровождаемых песнями под гитару и непременным таежным лакомством - жареным хариусом.
Этим несменяемым членом экипажа был наш клееный-переклееный, шитый-перешитый катамаран! Чехлы из двойной тентовой ткани, баллоны из детской клеенки и мягкая палуба из жердей - вот и вся нехитрая конструкция нашего пузыристого сотаежника, но сколько же рек было пройдено на нем, сколько порогов всех категорий трепали нас вместе с ним на дальних сибирских маршрутах, в каких только передрягах мы ни побывали за все время странствий!
И вот теперь он опять готов нести нас по алтайской реке, хотя уже хорошо видно, что этот маршрут, скорее всего, будет для него (но не для нас!) последним. За годы странствий чехлы снизу настолько обтерлись в порогах43 и шиверах, что двойная тентовая ткань (два слоя проклеенного плотного брезента!) превратились в тончайшую хрустящую пленку. Но нельзя не сказать, что издалека-то наш катамаран выглядел довольно пристойно и смотрелся еще вполне годным к новым дерзаниям, но вблизи... Хотя, если говорить "по-большому", наш "крокодил" никогда нас не подводил и, надеемся, не подведет и нынче.
...Сколько же он на своем веку прошел, прополз, проскрежетал, просвистел по диким порогам, сопровождавшим каждое из наших путешествий?! Сотни раз поротый топляками44 и острыми как лезвие скальными выступами, видевший под собой и сплошную каменную терку, и непроглядные глубины мрачных ущелий, жареный-пережареный беспощадным бурятским солнцем и выщелоченный полузамерзшими шиверами северных рек, катамаран средь таежной глуши в забытых богом краях был нашим плавучим домом, отважным боевым кораблем, ни разу не вызвавшим сомнения в своей надежности.
Мало того, в некоторых случаях он служил нам разведчиком, как, например, в Зун-Халбинском ущелье, куда мы намеревались однажды сунуться. Эта дыра в скалах грохотала только об одном - выжить там было невозможно.
Тогда наш бесстрашный друг навьючил на себя основную поклажу и в одиночку ринулся в жуткую белую кипень, давая нам возможность налегке перебраться на ту сторону ущелья.
Юрка пустил катамаран в бешеный порог и выстрелом из ружья сообщил нам о начале операции в то время как мы, перейдя хребет, на выходе из ущелья стояли по грудь в ледяной воде и готовились выловить нашего "боевого коня", если он сумеет выбраться из ада.
Выстрел! Ждем.
Ледяная вода сжимает грудь, старается столкнуть с места, а мы упорно ждем. Не дай бог упустить наш корабль!
Время идет, а корабля нет...
И он появился!
Вылетев из-за скалы, катамаран, почуяв свободу и резвясь как жеребец без привязи, никак не хотел даваться в руки. Кое-как мы его подтащили к одиноко торчащему из воды каменному столбу, и тут выскочка показал нам, кто на этой реке хозяин - встал на ребро и баллонами намертво приклеился к камню!
Как только мы ни отрывали дикаря! Что мы только ни придумывали, чтоб хоть слегка сдвинуть его в сторону. Но он вцепился в столб мертвой хваткой и, брызгаясь водой, надсмехался над нами: "Что, не можете? Я тоже люблю свободу, и вы еще узнаете, как тяжело ее у меня отобрать!".
Не менее часа нам понадобилось, чтобы укротить его свободолюбие, но когда это у нас получилось, он мгновенно затих и заскользил к берегу, покорно ведомый за веревочку. Мы же, вконец измотанные борьбой со "зверем", брели к берегу и каждый едва удерживался, чтобы не вынуть нож и не прикончить своенравного придурка.
- А ведь он выскочил из ущелья совсем сухим! - Нарком почесал в затылке. - Странно. Где он шлялся, если успел так обсохнуть?
Машнюк пнул вражину в бок.
- Говори, где был? С кем там миловался в ущелье, поганец? Мы тут его ждем, а он...
Юрка, к тому времени уже прибывший с той стороны, неожиданно высказался:
- Похоже, он сам умеет находить себе дорогу, если ему не мешать...
Эта мысль, что корабль умеет сам находить себе дорогу, впоследствии подтверждалась так неоднократно, что в какой-то момент мы включили нашего двубаллоного скакуна в свой экипаж.
И нисколько в этом не разочаровались, ибо порой в самых диких порогах, только подняв весла над водой, тем самым полностью доверив свою судьбу нашему спасителю, нам удавалось выбраться из ада живыми и невредимыми.
...А теперь "он" лежит на камнях, и старость вовсю лезет из всех его "щелей". Заплаты еще что - все днище серой брезентины потрескалось и облупилось. Время безжалостной рукой - даже такой могучий и крепчайший материал! - истрепало и искоробило так, будто на нем не раз и не два развернулся тяжеленный бульдозер.
Глянув на чехол более внимательно, я вслед за мужиками понял - нынешний поход, скорее всего, будет для нашего "крейсера" последним...
Мы взирали на него грустными глазами, а он, распластавшись на нагретом солнышком пляже, подперев валуном голову, смотрел на нас вылинявшими гусиными глазами и будто подмигивал: "На вас, мужики заплат тоже немало, и вас нещадно потрепала жизнь - на волосы на свои седые гляньте! - и оболочка ваша кожаная тоже вся сморщилась и потрескалась. Так что неча на меня пялиться. Собирайте меня и вперед - к устью!".
А ведь он прав - мы еще поборемся! Не может такого быть, чтобы что-то помешало нам удачно пройти маршрут в такой важнейший для нас год, когда мы снова вместе и впереди у нас еще не одна сотня километров пути!
...Собрали мы катамаран довольно быстро, и наш красавец, легко и весело покачиваясь на волнах, явно любовался собой, вселяя в нас неукротимый оптимизм - все будет прекрасно!
Детям было приказано следить за мустангом, чтоб не ускакал, и немедленно сообщить, если один из баллонов начнет сникать, обнаруживая в себе неучтенную нами пробоину.
Корабелы же, устав от трудов праведных, разлеглись у костра и крепчайшей чайной заваркой отметили завершение важнейшего этапа нашего путешествия - переложением груза с плеч своих на "плечи" вон того, радующегося своему очередному рождению, крутобокого придурка.
РЫБАЦКАЯ ИКЕБАНА
Рыбалка для нас - святое.
Для Ефимыча рыбалка - это вероисповедание. Куда бы он ни ехал, ни шел и ни плыл, в конце пути обязательно... должна быть рыба!
Машнюк, в общем-то, всеяден, но в любой реке, в любом болоте он первым делом закидывает спиннинг с наживкой на хариуса. Если не берет хариус, меняет оснастку на щуку; не берет щука - начинает охоту на окуня, потом на леща, затем на чебака... и так по нисходящей.
Пусть он в итоге поймает пескаря размером со спичку, но рыбалку Витюня всегда начинает с охоты на хариуса.
Где только Виктор ни рыбачил! Если начинать перебирать все реки, на которых ему привелось махать спиннингом, то только перечисление займет пару часов. Все, в чем находится вода, им обловлено - от Байкала до Карелии: реки, озера, болота, водоёмы, протоки, канавы, лужи, унитазы... Впрочем, про унитазы я нагло преувеличил, хотя...
А если рассказывать о тех приключениях, что преследовали его на рыбацком пути, то жизни не хватит.
Не удержусь, расскажу об одном из случаев. Он связан не с рыбой, а с рыбалкой, точнее, даже и не с рыбалкой, а... в общем, читайте, сами поймете.
Дело было на Байкале. Как мы туда попали, зачем и где мы там обретались - это другой разговор.
Все было прекрасно: фантастическое озеро, сияющее небо, завораживающий шум накатывающихся волн... и полное отсутствие рыбного меню! Тушенка была, змеиные супы, брикеты с гречкой и рисом - ешь, не хочу! Но вот с рыбой случился прокол...
Рыбалка - ну, никак не получалась!
Хариус стоит под ногами, скользит в чистой воде между валунами, к наживке подходит, но... не берет! Что мы только ему ни предлагали: обманки всех видов и цветов, что мы наготовили дома и навязали намедни; всех насекомых, кому не повезло пролететь или проползти мимо нас; искусственные мухи из перьев, выдранных из несчастных каркал, разнообразивших наше скромное меню; хитроумные приманки, изготовленные из широкого набора растительности, что к тому времени произросла в некоторых открытых и укромных местах наших организмов - не берет!
Наш главный рыбак чувствует, что его авторитет в глазах боготворящей его команды стремительно падает, готовясь рухнуть на каменистый берег и, отскочив, нырнуть в холодные воды славного моря.
Ну, не берет хитроумная пресноводная, хоть ныряй за ней!
Виктор раз за разом изобретал все новые и новые орудия лова, перепробовал все, что он знал о них, но увы - рыба его игнорировала...
После очередного неудачного похода за рыбой сидим мы на камушках, молчим. Витя застыл в позе мыслителя, подперев подбородок кулаком и было видно, как ворочается у него в голове тяжелая, не дающая покоя, дума.
И тут он видит, как к нашему рыбацкому месту, где мы уже который день безрезультатно машемся спиннингами, подплывает на лодке местный рыбачок и - внаглую! можно сказать, из-под нашего носа - начинает выдергивать одну за другой НАШУ рыбу!
Вы бы стерпели такое?
Правильно. Вот и Ефимыч не стерпел. Он ринулся к мужику с такой скоростью, будто стремился cмять соперника и размазать его по берегу.
Но нет! Наш капитан мягко притормозил, ласково обнял за плечи местного умельца, энергично помахал руками и, указывая перстом в нашу сторону, о чем-то с ним переговорил. Через какое-то время рыбачок сидел у нашего костра и потягивал из кружки наш драгоценный спиртик, в восторге потирая живот и млея от неожиданно привалившей удачи.
Витюня же в это время внимательно изучал местную рыбацкую снасть. На лице у него почему-то было такое выражение, будто он рассматривал НЛО местного разлива.
Мы тоже подтянулись к капитану и тоже несказанно удивились.
И было от чего - вместо привычной нам обманки на крючок был нанизан... как бы это точнее сказать... винегрет! Нет, шашлык! Или и то и другое вместе!
Представьте: головка крючка обмотана красной ниткой, затем идет опарыш, туловище кузнечика, снова опарыш, кусочек червячка и на кончике головка мухи!
Попробуйте понять наше удивление!
Представьте и выражение наших глаз, разглядывавших этот натюрморт.
- Слушай, а почему так? - Машнюк потряс головой, не в силах оторвать взгляд от этой "вкуснятины".
Мужичок, все так же блаженно улыбающийся возникшему в животе благолепию от принятого спирта, отвечать не спешил. Возможно, он и не слышал вопроса, не хотел слышать или считал его мелким и не стоящим ответа.
Мы тоже, сраженные наповал представшим перед нами шедевром рыбацкого искусства, не меньше капитана хотели знать, зачем нужна такая нанизанная на крючок гирлянда деликатесов.
- Мужик, - мы почти хором задали тот же вопрос, - зачем ты нанизал все это?
Видимо, в нашем хоре так явно звучало тупое недоумение, что рыбачок, наконец, вышел из седьмой степени самосозерцания, подтянул плечи к ушам, резко опустил их, выдохнул и рявкнул:
- Ну, если он так клюет, так чё!!!
Мы повалились от хохота!
Мужик сначала не понял, от чего это мы катаемся по траве, потом еще "хлебнул кваску", закушал тушонкой и, оскалив свой беззубый рот, тоже захохотал.
- А вы, поди, совали ему железку с волосьями? Вот ты бы, - он обратился к Машнюку, - стал бы есть волосатое железо, когда у тебя в котелке каша с маслом обретается? Вот так же и у харюзей: жратвы для них в Байкале хватат, а им, как и нам, тоже разносольев хотца!
Он вылил остатки спирта в рот, крякнул и, подхватив снасти, поплелся к лодке. Пойманную рыбу он, как бы невзначай, оставил на траве возле скамейки.
...Долго мы обыгрывали увиденное, пока Ефимыч не высказал самое главное, до чего мы не могли дойти нашими нерыбацкими мозгами:
- Это же сколько лет понадобилось, чтобы местные рыбаки достигли искусства создания такой икебаны?!
Мы задумались.
Действительно - это вам не синхрофазотрон склепать, тут пахнет веками...
Назавтра мы собрали необходимую сумму, сбегали в порт Байкал, купили мормыша, накопали червей, полдня "кверху рожком" ловили кузнечиков и мух и, в конце концов, все последующие вечера на столе не переводилась рыба.
Вот тебе и рыбацкая икебана!
А Байкал шумит зеленою волной,
И над ним сияет купол голубой.
Мы как-будто там прожили века,
Мы еще споем песню, а пока...
И так было везде, куда не заносила нас судь..., простите - куда ни заносил нас неистребимый мужской инстинкт... а еще точнее - неутомимый Машнюк.
Новая река - новые способы лова. Как ни богат был приобретенный опыт, всегда и везде возникала необходимость творчества, поиска той единственной для этого места снасти, в какую любопытный как и мы хариус должен сразу и безоглядно влюбиться, чтобы ежевечерне на нашей сковороде шкварчало неповторимое по вкуснотище блюдо.
Все шло к тому, что и здесь, на этой алтайской реке, нужно следовать тому же непререкаемому закону: бороться и искать, найти и... отнести Наркому, чтобы вечером мы опять, облизав пальцы, погрузились в то состояние умиротворения, что и является той частичкой счастья, ради которой мы... сидим сейчас и, напялив на глаза очки - а Машнюк специальные налобные линзы! - пытаемся сварганить уловистые мухи.
...Вечер был рыбным. Не так уж и много было поймано, но "поросята" были упитанными и осанистыми.
РАЗВЕДКА
- Ну, что идем вперед или как?
Машнюк рвется в бой, и он прав. Видеть собранный и готовый к дальним странствиям катамаран - картинка не для слабонервных, а мы как раз и есть слабонервные, потому как страстное желание заглянуть за горизонт всегда было нашим главным желанием.
Я уж было хотел ответить: "Пора!" - как тут вмешался Нарком.
- Мы как - берем подвески или будем делать каждый раз новые?
Подвески - это ивовые крючья для котлов, в их изготовлении особого искусства не требовалось, потому вопрос - а это в стиле друга - был со скрытым смыслом.
Мудрый Нарком редко задает прямые вопросы, чаще он как бы наводит на мысль фразами, как будто совершенно не имеющими к проблеме никакого отношения.
Вот так в его устах, например, звучит предложение пристать к берегу по естественной нужде: "Да-а, супец был сегодня жирный...". Или: "Эх, стопарик бы сейчас!" - это Нарком всего лишь приглашает на перекус. А вот как звучит в его устах пожелание стравить давление во фляжке: "Да, чего-то не хватает...".
Таких парольных фраз у дядьки немеряно, наше ухо уже само научилось отличать одну от другой, а иной раз и верно оценивать новую, потому реакция организма и его хозяев всегда верна и правильна.
Иной раз парольные фразы чередуются с парольными действиями. Например: если Нарком ушел искать место для стоянки и задержался, то сушить весла не стоит, место для стоянки плохое. Хорошее - это когда Нарком вышел на берег, нырнул в кусты и тут же вернулся. Значит, надо чалиться45, хватать топоры и пилы и готовить сушняк для костра.
На этот раз вопросом про подвески хозяин костра намекал на какую-то неопределенность.
- Николай, бери таяк, пошли на разведку. - Я все правильно понял, потому как Нарком тут же снял свою незаменимую брезентовую шляпу и уселся на валун. Это означало: "Шагайте, ребята, а я пока позагораю!".
Машнюк доверяет интуиции друга, потому тоже вернулся к кедре и распаковал свой рыбнабор, готовясь ваять сверхуловистый настрой.
Сам ведь не пошел, хотя всегда доверял только собственным наблюдениям. Значит, посылая меня в разведку, Витюха заранее чуял, что впереди будет то, что счастья не принесет.
Сынуля в одно мгновение выбрал себе таяк и, было видно по тому, как он "бьет копытом", готов был бежать вперед на поводу своей заскучавшей любознательности.
Молодой! Ему-то лишь бы бежать, а я-то знаю, что возвращаться с плохими вестями - это тут же напороться на острый язык безжалостных "кунаков". Но что делать, хозяин - ишак своего гостя. Сам заманил друзей на эту реку, сам и отвечай за нее.
- Давай дойдем до того поворота!
Парня тянет вперед. Уже сколько речных поворотов позади, а ему кажется, что вот за тем поворотом откроется такое... такое...
Мы идем по руслу, сплошь выстеленному омытыми рекой и выжженными солнцем покатыми светлыми валунами.
Первый завал, встреченный нами на Садре, мы увидели почти сразу же за поворотом. Каменистый остров, разделяющий речку пополам, собрал на себя немалый запас древесины, даже, на первый взгляд, и непонятно было, откуда здесь взялось столько наваленных деревьев, если вокруг острова текут два небольших ручейка. Но вспомнились завалы на тропе, и в очередной раз мы получили подтверждение тому, что по весне речушка эта злобствует неимоверно.
За первым завалом мы нашли еще один, потом еще... Проходы были, но без топора и ножовки... на первый взгляд... протащить катамаран будет невозможно. Хотя, если повнимательнее посмотреть, кое-какие нависшие над водой бревна можно было не трогать, если притопить судно и протащить его снизу.
Навык в этом деле мы получили еще в самом первом сплаве при форсировании тувинской Чангыз-Амы46, где тоже завалов было немало, да и позже на других сибирских реках.
Ну, что ж, отговорка есть - катамаран пролезет, значит, сепуку47 делать не будут.
И то ладно.
А лето кругом - глаз не оторвать!
Все таежное хвойно-лиственное население Садринской низинки собралось здесь как на праздничное гуляние: вечно юные пихточки, будто кружась в своих нежно-зелененьких платьицах, подчеркивают разухабистость кедров, что толпятся на склонах и как бы рисуются перед своими хвойными подружками; устроившиеся на цветистом разнотравье березки, плавно шевеля струящимися косами, скромно судачат меж собой о превратностях судьбы, вспоминая березовое равнинное царство своих предков; дурашливые осинки, рассыпавшись стайками вкруг своих вечнозеленых кумиров, одетых с иголочки, весело забавляются, вовсю вертя листочками, будто перед зеркалом.
Вдоль берегов, рассматривая в реке отражение своих курчавых головок, выстроились ягодники. Глядя в воду, кислицы и рябинки подкрашивают губы, чернушки и черемушки подводят глаза, нисколько не смущаясь того, что и ростом и статью им никак не сравниться с хвойными гигантами, и надеяться им можно было только на то, что речка разнесет по всей долине их спелые ягодки, и такие же курчавые ребятишки разбегутся по берегам, продолжая их ягодный род.
А уж про траву и говорить нечего! Она заполонила землю и заводи, ластится к ногам, очаровывает красками и кружит голову запахами. Склоны гор покрыты мохнатым зеленым ковром так, что рассмотреть их настоящие очертания невозможно. Мало того, горы вдоль реки закрывают собой все, что находится за ними, потому представить окружающий нас ландшафт тоже затруднительно, хотя, чего уж там особенного - горы и горы. Не Тянь-Шань, слава богу, но и далеко не равнина. А забраться на какую-то из этих выпуклостей мы даже и не стремимся - на них произрастают глухие джунгли, продираться сквозь которые можно только по звериным тропам, а мы далеко еще не звери...
Природа буйствует во всю свою таежную силу, наполняя воздух такими запахами и ароматами, что кружится голова; хочется сесть в тени кедра, прислонившись к его могучему стволу и, не моргая, впитывать глазами эту невообразимую красоту.
- Паап, а давай до того поворота еще дойдем, а?
Вот так и расползалось человечество по Земле, взнузданное своей неутомимой любознательностью, от своей африканской колыбели до самых дальних северных краев: давай, дойдем до поворота... а давай еще до одного...
ОТДАТЬ ШВАРТОВЫ!
Вернулись мы не так скоро, как хотелось бы, но и не задержались настолько, чтоб полностью удовлетворить юношеское любопытство моего любознательного отрока.
- Да ерунда, там пара завалов, в одном только одну лесину распилить, а в другом под бревно протолкнуть...
Вспыхнувшие было глаза капитана, в надежде смотревшего на юного разведчика, тут же затуманились в печали. Ему ли не знать, что кроется под словом "завал"! Из всего изведанного на реках Сибири лишь это слово всегда вызывало тоску и предощущение неприятностей вместо удовольствия.
Нарком, тоже мельком взглянувший на нас, невозмутимо отсоединил "лягушку" от баллона, засунул ее под такелажную резину, сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке. Эта его скупая жестикуляция, а также долгий взгляд туда, откуда мы только что пришли, вполне красноречиво заменяли тоскливое и протяжное слово: "Поня-а-атно...".
Завал на реке - это... как бы помягче выразиться... в общем... ладно, промолчу. Нет таких определений, чтобы объяснить истинную суть того, что кроется за этим коротким словом, в благозвучных выражениях.
Просятся одни "неблагозвучные".
Катамаран, накачанный, увязанный и развернутый носом "по течению", был полностью готов к покорению очередной горной реки.
Что же - в небольшой заводинке катамаран смотрелся вполне боевито!
Гора барахла, громоздящаяся на его палубе, путем долгих, но давным-давно отработанных в прошлых странствиях действий, распределена и принайтована так, чтобы центр массы этой пирамиды располагался точно над геометрическим центром нашего пакетбота.
Надо сказать, что процесс укладки-увязки того, что мы взгромоздили на "пару гнедых" - это, скорее всего, даже и не техническая работа, а какая-то еще неизведанная область искусства, познанием которой мы занимались не один десяток лет. Об этом виде творчества мы никогда не читали и не слышали, потому овладевали им исключительно путем самообразования и самовоспитания, сопровождаемыми неисчислимыми мозолями, содранной кожей и горькими последствиями в виде безвозвратно утерянных и, как всегда, самых дорогих сердцу вещей. "Узелки вяжи, не сетуй, а иначе бульк - и нету!"
Представьте: утро, на воде изящно колышется еще не напоклаженный двухбаллонный красавец, которому хватает даже легкого дуновения блуждающего по руслу ветерка, чтобы заскользить по водной глади, ибо глубина погружения этого воздушного судна не насчитывает и нескольких сантиметров - настолько он легок и порывист.
И вдруг ему на загорбок, чуть ли не со всего маху, начинают швырять огромные рюкзаки, мешки с провизией, палатки, тенты и прочее хламье. Вы бы вытерпели? Вряд ли. А он терпит! Мало того - мы это чувствуем! - он даже рад этому! Почему? Да потому что этот хитрец знает - на спокойной воде это для него и не груз даже, а так - нагрузка. Но где вода покруче, там уж хозяевам барахла придется махать веслами и махать. Если же мелкая шивера на пути, то придется еще и на руках носить.
Про завалы пока промолчим.
Корабль наш был похож на небольшую гору, таинственным образом перемещающуюся по воде. Мешки были упакованы так, будто нами командовал прораб, строивший в свое время пирамиды в Африканской пустыне. Мешки были упакованы по всем правилам древнеегипетского искусства - на подложке, исполняющей роль зыбучего песка, твердо и уверенно высилась пирамида из мешков, на вершине которой возлегал ИО Бога - Глеб Валерьевич. Рабы, в качестве которых пришлось быть нам, и должны были сплавлять эту гору вдоль по речке-реке.
Впрочем, быть капитаном крупного корабля Машнюку было не в новинку.
Как-то раз, в конце сплава добравшись своим ходом, то есть на катамаране, до портового "города" Ырбан48, мы сумели как-то успеть вскочить на уже отходящий катер-толкач с баржей на носу. Этот дребезжащий и коптящий речной грузовоз, ведомый дружной и, как оказалось, давно уже споенной командой из трех человек, должен был пройти по Хамсаре и вместе с ней войти в Бий-Хем49, потом в Улуг-Хем, финишировав в центре Азии, городе Кызыле. Вместе с нами тут же расположились другие команды, пришедшие в Ырбан чуть раньше нас.
Возлегая на барже, нагруженной почему-то соломой, мы с восхищением поглядывали на бравого капитана, лихо вращающего огромный штурвал. "Счастливчик!" - думали мы, глядя на него, совсем даже не предполагая, что в это время остальная часть экипажа...
В общем, через какое-то время совсем неожиданно за штурвалом мы увидели... Машнюка! Его бородатая морда светилась таким торжеством, что нас, конечно же, потянуло к нему.
Когда дошла моя очередь "порулить", я, к своему ужасу, понял, что штурвалить - это не такое уж и простое дело! Корабль совсем не слушался штурвального! Это чуть позже я понял, что у корабля большая инерция, и он далеко не сразу отзывается на действия поворотного киля. А пока это до меня дошло, баржа изрядно порыскала по руслу, прежде, чем я приноровился к ее ходу.
Мало того - бакены, долженствовавшие указывать русло, нередко уходили... прямо в тайгу! Так и стояли вдоль сухого русла, уходящего в сторону, а река меж тем текла туда, куда ей хотелось, совсем не подчиняясь тому, что ей приказывали бакены. В Сибири реки меняют русло чуть ли не после каждого половодья.
Сознаюсь - волосы на голове иногда явно шевелились!
Но по-настоящему волосы встали дыбом, когда мы узнали, что команда корабля в полном составе валяется в кубрике... в стельку, или как там по-морскому, в кнехты пьяная. Такса - с группы по бутылке - сыграла свою подлую роль!
Но это еще что!
Вести сухогруз мы уже мал-мала попривыкли, но нас ждало такое испытание, о котором, даже вспоминая, мы зябко поеживаемся.
Неожиданно впереди мы увидели, как река втягивается в громадный каньон, что, как мы это с ужасом поняли, означает - впереди порог!
Вам не представить - мы попеременно в паническом состоянии крутим штурвалом и головами, пытаясь что-то предпринять, чтобы не разбиться вдребезги, а капитан - настоящий капитан! - валяется внизу тоже вдребезги...
Огромные водяные валы заливают баржу, корабль швыряет в разные стороны, мы всем кагалом летим в пропасть... а Машнюк пинками пытается разбудить хоть кого-нибудь из экипажа толкача.
И ведь мы прошли порог!
Что пережили остальные пассажиры, такие же туристы-водники, как и мы, прекрасно понимающие, на грани чего мы все были, мы не знаем. То, как они метались по скачущей по волнам барже, где уцепиться на скользком мокром железе проклятого корыта совсем было не за что, мы не видели. Нам хватило и того, что мы испытали за штурвалом.
Выведя проклятый корабль на спокойную воду, мы до того расслабились, что перед самым Кызылом со всего разгона надежно и прочно... въехали на мель!
Капитан корабля, очнувшийся от удара о ножку койки, вначале начал крыть нас матом, но потом, когда до него дошло, где мы и кто все это время управлял вверенным ему судном, сначала впал в прострацию, потом в один миг протрезвел, сообразив, что ему будет, когда в порту узнают о случившемся на борту.
Ползая на коленях, он умолял нас никому не говорить обо всем этом, но нам уже было на него наплевать. Мы торопились на автовокзал, откуда скоро должен был пойти автобус на Абакан.
Кое-как стянув свою - будь она трижды проклята! - баржу с мели, капитан вошел в порт, будто ничего не случилось. Мы же рванули в город и все же успели взять билеты до Абакана.
Так что нам водить крупнотоннажные баржи было не в новинку! Пройдем мы эту Садру, как бы она ни уворачивалась!
(Читайте продолжение)
У вас недостаточно прав на комментирование