29 | 03 | 2024

Горькая морковка

И.Истомин

ГОРЬКАЯ МОРКОВКА

РАССКАЗ

(Из серии "Далматовские дали").

2345v2b

Суровые послевоенные годы. Хлеб по карточкам, хотя запущен первый спутник. Маленькие огороды плодят ровно столько, чтоб хватило на зиму, потому летом в пищу идет только то, что нельзя заготовить впрок: лебеда, лопух, крапива, щавель. Ребятишки отпускаются на вольный прокорм. Реки, леса и поля в полном их распоряжении: что нашел - то и съел. Но было и так, что удавалось иногда принести домой и то, что могло хоть немного, но украсить постные щи. Не всегда это одобрялось родителями, но было и не сильно наказуемым.

- Егорка, прячься, у него кнут!
Санька, придерживая оттопырившуюся рубаху, набитую до подмышек морковкой, кинулся к кустам. Егорка было рванулся за ним, но пуговица на рубахе отлетела, и морковка стала сыпаться на траву. Бросать добычу, с таким трудом собранную на совхозном поле, было жалко, он сутолошно стал сгребать красные плоды и совать их обратно за пазуху.
- Че ты возишься, он уже близко!
Санька, выглядывая из кустов, махал рукой, а Егорка, видя, что из прорехи все больше и больше морковки валится на землю, совсем растерялся и уже со слезами на глазах ползал на коленях по земле и собирал, собирал...
Тень упала на землю. Мальчик со страхом поднял глаза и увидел огромную лошадь, а на ней, закрывающего головой яркое солнце, бородатого совхозного сторожа. Тот свирепо, как показалось Егорке, смотрел на него и легонько пошлепывал кнутовищем по голенищу кирзового сапога.
- Воруешь? - прорычал грозным голосом всадник.
Егорка втянул голову в плечи и до того вжался в землю, что даже лицо воткнул в пыль.
- Дяденька, не бейте меня, я сейчас все отнесу обратно! Я совсем немножко взял, я хотел вот тут, на дорожке, все положить... но у меня пуговка... я сейчас все соберу и...

Хлюпая носом и глотая слезы от страха, Егор сгребал морковки, что выпали из-под рубахи, в кучку, стараясь, чтобы сторож не видел того, что у него было под рубахой, и медленно отползал к кустам.
Вчерашний день был более успешным, ребята нашли томатные гряды, быстро насобирали розоватых помидор и даже сумели без проблем дотащить их до реки. А уж там, на реке, в джунглях ивняка, их уже никто не мог достать. Там они были хозяева. В самой глухой части зарослей стоял их шалашик, и они до самой ночи макали в соль и ели едва красноватые крутобокие томаты, а потом в темноте переплывали реку и дома, высыпав оставшиеся плоды в ведро, заталкивали его под кухонный стол.

Утром бабка в который раз сердито хлестала Егорку мокрым полотенцем, грозясь все рассказать отцу, но когда Егор заглядывал под стол, то ведерка там уже не находил. Мама, может быть, о чем-то и догадывалась, но отец, всегда куда-то спешащий, ничего не замечая и не спрашивая, проглатывал помидоры, или что там еще мальчику удавалось добыть, и убегал на завод.

По утрам родителей повидать удавалось редко, чаще всего бабка отправляла Егорку занимать очередь, а потом, когда он, выстояв пару часов, менял карточки на две булки серого некрасивого, но все равно дурманяще пахнущего хлеба, и прибегал домой, родители уже были на работе.
Ближе к обеду бабка начинала мыть пол в комнате, где Егорка читал книжку, и будто случайно, вполголоса принималась причитать, что скоро мать с отцом придут, а щи нечем заправить, капусты совсем мало осталось, а морквы давно уже нет. И тут же, со стоном выпрямившись, выговаривала:
- Больша чтоб за реку ни шагу! Лико, че устроили - овошшы тягать! Вот отхлешшут вас кнутом-те, узнаете тогда. Эт ты с Санькой, поди, по заливням (так она называла заливные совхозные земли, где высаживались овощи) шныришь? Тот еще озорник-то. - И тут же добавляла, - Вы-то хоть понемногу берите, легше плыть-то будет. Ишь, растят для городских, а нам шиш...
Пуговки на сатиновой рубашке к утру были все пришиты, старый поясной ремень из конской вожжи, истиравшийся в несколько дней, тоже был сцеплен суровой ниткой, потому прозрачный бабкин намек означал только одно - под вечер надо готовиться к новому набегу на "заливни".

...Годы были голодные. Мы тогда и знать не знали про всякие там борьбы двух систем, в кино казали фильмы только про войну, мы всего-то и знали, что немцы - враги, и магазины пустые только потому, что была война, и теперь всем тяжело. Первый спутник вроде как сулил новую прекрасную жизнь, но пока все было по-прежнему - голодно и холодно.
Ребятня, босая и некормленая, время проводила чаще всего на реке, где можно было наловить на уху, заправить ее лопуховыми нарезками и борщевиком, а когда в доме было уж совсем голодно, сновала по окрестным совхозным полям, собирая за рубаху все, что удавалось найти.
Сторожей тогда на полях и держали только потому, что людей слишком уж тянули к себе эти овощные гряды. Взрослым было трудно незаметно прикарманить эту вкуснятину, потому малышне из-за малого роста вроде как "бог велел" набивать пазуху плодами да тащить домой.
Как-то и не думалось о том, что все это называется воровством - эвона сколько насажено-то всего! Понималось все проще - здесь мы, а там сторож. Он должен охранять, а мы его обхитрять. Кому повезло - молодец, а кому не повезло... Ружей у сторожей не было, но кнуты были такой длины, что доставали воришек издалека. Иной раз, когда родители видели у сына красный длинный рубец повдоль спины, то начинали суетливо мазать рану и жалостливо строжить, чтобы не ходил больше "на промысел". Но проходили дни, в желудке начинало неприятно урчать, и перед глазами опять вставали совхозные гряды с "несметными" съестными богатствами.
Конечно, лазили и по соседским огородам, обчищали яблони, сдирали дички с деревьев старого сада, наедались до одури боярки, собирали по оврагам "бздику", ели все, что было не ядовито, но овощи на заливнях были той добычей, что "не стыдно было" и домой принести.

Таково было время, каким бы диким оно ни казалось.
Помню, что как-то однажды, когда совершенно случайно кто-то заметил возле старой школы провалившуюся землю, а первые, кто сунулся в провал, сообщили о подземном хранилище - набеги на поля на время прекратились. Сладкие корнеплоды, что лежали кучами в хранилище, надолго стали для ребятишек заменителем пресных овощей. Проникнув в дыру и подхватив пару толстенных "турнепесов", мы скатывались в призаводские овраги и там, очистив шкурку, резали на куски и поедали сладкие, как мы думали, "заморские яства". При этом каждый старался поменяться кусками друг с другом, чтобы найти наиболее сладкие. Но вскоре "усушку и утруску" в хранилище заметили и наша сладкая жизнь кончилась...

- Дяденька, не бей меня, я больше не буду!
Эта слезная фраза, на самом деле, никогда не помогала, но что еще мог сказать Егорка, дрыгая и отталкиваясь ногой, чтобы хоть еще немного приблизиться к спасительным кустам? Морква за пазухой мешала ползти, но бросить ее, чтобы вскочить и сигануть туда, где затаился Санька, даже и мысли не было.
- Что, тяжело воровское брюхо тащить? - Сторож захохотал. - Поди, обожрался так, что и ходить не можешь? Ничего, под кнутом побежишь!
Заслышав свист кнута, Егорка сжался в комок, чтобы не так больно было.
Хлестнуло так сильно, что парнишка вскрикнул. Но то ли сторож был далеко, то ли кнут слабый, но было не так больно, как в другие разы, когда сторожа хлестали изо всей силы.
- Что, попало маленько? Это я для затравки, чтоб ты понял, что я шутковать не собираюсь!
Егорка, не смотря на то, что сторож явно собирался хлестнуть еще раз, все же упорно полз в сторону кустов.
Хлестуло еще раз, но Егорка опять почувствовал, что сторож не бьет в полную силу. - Издевается, - подумалось мальчику. - Или играется со скуки, падла!
Егорка устал ползти боком, он встал на колени и заерзал ногами, стараясь ползти как можно быстрее.
- Не бей, дяденька, больно же!
- Ничего, вас надо лупить почаще, чтоб не повадно было государственное добро грабить!
Очередной удар кнута снова обжег спину.
Странно - вроде бьет, а не сильно. Издевается, точно. Еще немного, кусты уже рядом, а там только вскочить и прыгнуть туда. На коне сторож не полезет за ним. А если напоследок бородатый ударит изо всей силы?

...Тут однажды ребята купались под деревянным мостом, кто-то донырнул до дна и, чтоб показать, что он ныряет лучше всех, почерпнул рукой горсть ила. На берегу в этом иле обнаружились несколько медных денежек. Тогда уже все, кто мог донырнуть до дна, начали сгребать ил и тащить его на поверхность. Самые хитрые сгребали ил кружками и кастрюлями. Медяки были в зеленых пятнах ржавчины, но что было самое интересное - в киоске возле кинотеатра на эти медяки можно было купить ситра и даже мороженого в стаканчиках!
Вот это было дело так дело! Как на дне оказались деньги, нам было неведомо, хотя предположений о кладе и перевернувшейся машине с мешками денег было высказано немало. Но главное - на эти деньги можно было купить то, чего нам в те годы перепадало так мало - сладости! Тетка в киоске, конечно, ворчала, мол, деньги какие-то ржавые, но раз они были не поддельные, то отоваривала нас без возражений.
"Клад" оказался совсем даже небольшим и быстро кончился. Кончились и наши походы к киоску за ситром...

- Ну, что, малец, будешь еще воровать?
Дядька замахнулся для последнего удара, и тут уж Егорка не стал больше ждать. Вскочив и поддерживая рубаху с добром, он пулей метнулся в кусты и, лавируя меж стволами, скрылся в чаще.
В ответ он услышал свист и громкий басистый хохот.
- Давай беги! Да не попадайся в следующий раз, нето уж больше не пожалею!
Егорка спешил к реке, продираясь сквозь кусты к своему шалашу, где его ждал Санька, счастливо избежавший грозной экзекуции.
- Сильно бил? - Он помог Егорке вытряхнуть моркву на землю, задрал рубаху и присвистнул: - Э, да он и не бил вовсе, а так, пужал только! Вон, недавно Леху сторож нахлестал, так кровища бежала - ух! А это мы подорожником залепим, до свадьбы заживет!
Ничего себе - не бил! Пока Санька, разложив друга на траве у костра, залеплял Егоркину спину мятым подорожником, тому было так больно, что аж слезы закапали.
- Тебе морковку почистить? - Заботливым голосом спрашивал "врач", но "больной" на морковку уже и смотреть не мог - еще тогда, когда выдирал ее из земли, наелся до отвала, да еще столько натерпелся из-за нее.
- Ниче, домой поплывем, в реке спина остынет и больно не будет. Лишь бы мамка не заметила. Может, у меня переночуешь?

Друзья сидели у костра до самой ночи и нет-нет, да и возвращались к этому сторожу, который вроде и бил, да не по-настоящему.
- Понимат, наверно, мужик, что не себе ташшим. Мой брательник еще ходить-то не умеет, а морковку в рот засунет - не отберешь! Да и в щах-то когда ее видишь, дак веселее. А то все лебеда, да крапива. Ниче, завтра мы капусточки натырим, дак еще веселее будет!
Ребята хохочут, хотя Егорка еще до сих пор со страхом вспоминает свист кнута и ощущает на плечах боль от ударов. Но уж завтра-то он хитрее будет, с самого краюшка заползет в капусту и большие вилки брать не будет, а маленькие будет перекидывать до самых кустов, чтобы не так заметно было.

Дома, заполнив ведерко морквой, мальчик осторожно пробирается к кровати и прямо в рубахе, чтобы утром бабка ничего не заметила, ложится так, чтобы попасть не на больное место.
Ночью ему снится спутник, который летит в ночном небе и светит фонариком ребятам, что ползают в совхозном горохе, собирая за пазуху толстые пузырчатые стрючки.
В животе урчит, но завтра бабка будет кормить его щами, заправленными морковкой, будет ругать его, мол, вы с этим Санькой беды еще накликаете, а глаза ее будут ласковыми и печальными одновременно.

- Ешь, горе мое луковое! - скажет она и перекрестит Егорку заскорузлыми кривыми пальцами.

(Другие статьи о Далматово здесь)

 

У вас недостаточно прав на комментирование

.